Подборка из юмористического журнал Magazin 1996-97 годов - неизвестен Автор

Михаил ЗОЩЕНКО

СИРЕНЬ ЦВЕТЕТ

Вот опять будут упрекать автора за это новое художественное произведение. Опять, скажут, грубая клевета на человека, отрыв от масс и так далее. И, дескать, скажут, идейки взяты, безусловно, не так уж особенно крупные. И герои не горазд такие значительные, как, конечно, хотелось бы. Социальной значимости в них, скажут, чего-то мало заметно. И вообще ихние поступки не вызовут такой, что ли, горячей симпатии со стороны трудящихся масс, которые, дескать, не пойдут безоговорочно за такими персонажами. Конечно, об чем говорить -- персонажи действительно взяты не высокого полета. Это просто, так сказать, прочие незначительные граждане и ихними житейскими поступками и беспокойством. Что же касается клеветы на человечество, то этого здесь определенно и решительно нету. Это раньше можно было упрекать автора если и не за клевету, то за некоторый, что ли, излишек меланхолии и за желание видеть разные темные и грубые стороны в природе и людях. Это раньше действительно автор горячо заблуждался в некоторых основных вопросах и доходил до форменного мракобесия. Еще какие-нибудь два года назад автору и то не нравилось и это. Все он подвергал самой отчаянной критике и разрушительной фантазии. Теперь, конечно, неловко сознаться перед лицом читателя, но автор в своих воззрениях докатился до того, что начал обижаться на непрочность и недолговечность человеческого организма и на то, что человек, например, состоит главным образом из воды, из влаги. -- Да что это, помилуйте, гриб или ягода! -- восклицал автор. -- Ну, зачем же столько воды? Это, ну, прямо оскорбительно знать, из чего человек состоит. Вода, труха, глина и еще что-то такое в высшей степени посредственное. Уголь, кажется. И вдобавок в этом прахе еще и микробы заводятся. Ну что это такое! - восклицал в те годы автор не без огорчения. Даже в таком святом деле -- во внешнем человеческом облике -- автор и то стал видеть только грубое и нехорошее. -- Только что мы привыкли к человеку, -- бывало, говорил автор своим близким родственникам, -- а если чуть отвлечься или, к примеру, не видеть человека пять-шесть лет, то прямо удивиться можно, какое безобразие наблюдается в нашей наружности. Ну, рот -- какая-то небрежная дыра в морде. Оттуда зубы веером выступают. Уши с боков висят. Нос -- какая-то загогулина, то есть как нарочно посреди самой морды. Ну, некрасиво! Неинтересно глядеть. Вот примерно до таких глупых и вредных для здоровья идей доходил автор, находясь в те годы в черной меланхолии. Даже такую несомненную и фундаментальную вещь, как ум, автор и то подвергал самой отчаянной критике. -- Ну, ум, -- говорил автор, -- предположим. Действительно, спору нет, много чего любопытного и занимательного изобрели люди благодаря уму: микроскоп, бритва "жиллет", фотография и так далее и так далее. А что это дает в конце концов! Вот примерно такие недостойные мысли мелькали у автора. Но эти мысли мелькали, без сомнения, по случаю болезни автора. Его острая меланхолия и раздражение к людям доводили его форменно до ручки, заслоняли горизонты и закрывали глаза на многие прекрасные вещи и на то, что у нас сейчас кругом происходит. И теперь автор бесконечно рад и доволен, что ему не пришлось писать повести в эти два или три прискорбные года. Иначе большой позор лег бы на его плечи. Вот это был бы действительно злостный поклеп, это была бы действительно грубая и хамская клевета на мировое устройство и человеческий распорядок. Но теперь вся эта меланхолия прошла, и автор снова видит своими глазами все, как оно есть. Причем, хворая, автор отнюдь не отрывался от масс. Напротив того, он живет и хворает в самой, можно сказать, человеческой гуще. И описывает события не с планеты Марс, а с нашей уважаемой Земли, с нашего восточного полушария, где как раз и находится в одном из домов коммунальная квартирка, в которой жительствует автор и в которой он, так сказать, воочию видит людей, без всяких прикрас, нарядов и драпировок. И по роду такой жизни автор замечает, что к чему и почему. И сейчас упрекать автора в клевете и в оскорблении людей словами просто не приходится. И если б автора спросили: - Чего ты хочешь? Чего бы ты хотел, например, в ударном порядке изменить в своих близких людях? Автор затруднился бы сразу ответить. Нет, он ничего не хочет изменять. Так, разве самую малость. В смысле, что ли, корысти. В смысле повседневной грубости материального расчета. Ну, чтобы люди в гости ходить, что ли, так, для приятного душевного общения, не имея при этом никаких задних мыслей и расчетов. Конечно, все это блажь, пустая фантазия, и автор, вероятно, с жиру бесится. Но такая уж сентиментальная у него натура - ему желательно, чтоб фиалки прямо на тротуарах росли.

Лев Щеглов

РАЗГОВОР ПРО ЭТО

И кто только пустил про нас такую клевету, будто мы эротически безмолвны? Отнюдь. Возьму на себя смелость утверждать, что сегодня мы говорим об ЭТОМ больше, чем кто-либо в какой-либо другой части земного шара. Прошло не так уж много времени с парализовавшего весь мир заявления о том, что "секса у нас нет", как общество хором признало, что "секса у нас есть". И немало. Хотя, зачастую, глядя на экран телевизора, зритель не всегда успевает сообразить: это еще обнаженное или уже совсем голое? И, вообще, если про ЭТО запросто пишут в газетах, то что же писать теперь на заборах? А как объяснить неотвратимость сползания любого мужского (да. собственно, и женского) разговора, будь то сантехники или физиологи, к теме об ЭТОМ и только об ЭТОМ. Насколько мне известно, на Западе такое тоже встречается. Но только в тесном кругу профессионалов-сексапатологов или на исповеди сексуального маньяка. И вообще, Западный интерес к сексу несравним с нашим. Он какой-то школьно-наивный ("хочу все знать"), простодушно-гигиенический ("как сделать, чтобы было хорошо и не заболеть"). Даже поп-культура ничего не может предложить кроме навязчивого "Фак, фак..." Нет у них полета мысли и нашей изобретательности, когда используя названия двух детородных органов и один великий глагол, можно детально описать все, что происходит в душе и в мире. А вот с печатным словом у нас пока некоторая заминка. Высокая литература, равно как и бульварная, предлагает нам основной глагол, описывающий таинства секса -- "Трахаться". (Мог ли предполагать старик Хоттабыч будущее победное шествие своего таинственного заклинания "Трах-трах-тибидох?") Ну, а как было с ЭТИМ в демократическое время? В неофициальной, бытовой речи россиян отчетливо прослеживалась производственная тема, составляющая по мысли идеологов советского периода, смысл существования человека. Помните: долбиться, пилиться, шуруниться и тому подобное? Даже несравненный Василий Аксенов, ни в одном из своих произведений не обошедший тему ЭТОГО, не смог вырваться из фабрично-заводской ментальности, призывая своих героев "ставить пистон". А как известно, слово "пистон" в английском языке означает ни что иное, как поршень -- piston. Видимо, сексуальное взаимодействие представлялось определенным разделом физики, а точнее -- механики. (Возьмите деталь "А", вставьте в деталь "Б", закрепите контргайкой "В" и добивайтесь режима работы "Г"...) Сегодня нет сложившегося языка о сексе. Явление вроде бы есть, а общего языка нет. А как же изъясняется наш человек об ЭТОМ, когда появляются у него сексуальные проблемы и он вынужден обращаться к врачу? Могу выделить три варианта объяснения своих сексуальных проблем, своеобразный "язык пациента". Первый. Обязательное употребление нецензурных слов. Мол, такое дело, все простительно. Ты же, доктор, сам мужик, и все понимаешь (условно -мужской вариант). Второй. Либо пациент нем как рыба, либо -- сюсюкающий язык детского сада с труднопонимаемыми иносказаниями и намеками (условно -- женский вариант). Третий. Это -- "зримая песня", когда основной смысл передается мимикой. жестами. многозначительными интонациями. Поднятая бровь должна заменить получасовую исповедь. ("Доктор, у меня ЭТО"). В том, как мы говорим о сексе есть и секретный психологический смысл. Давайте в него вдумаемся. В поучениях и ностальгических воспоминаниях пожилых секс -- "это нечто возвышенное". Телесность -- досадное недоразумение; без тел и без контакта секс был бы гораздо лучше. В молодежной среде секс зачастую -- это бунт ("плевал я на все ваши правила"). У некоторых секс -- это спорт, подобный рукопашному бою: овладел парой-тройкой новых приемов -- стал более успешен. Ну, а мы то с Вами, уважаемый читатель, знаем. что секс -- это радостно, весело и, конечно же, смешно!

Алексей ЕРОХИН

МАЛИНОВКИ ПОСЛУШАЙ ГОЛОСОК

Ну, слушай, мой маленький дружок. Садись поудобнее, милый. Прикинь, я расскажу тебе сказку. Так вот: давным-давно, когда куры доились вином... Ох, не то. Я вот про что: когда по телевидению не показывали реклам проклятого "Дирола" и совершенно нам с тобой ненужных женских прокладок... Ты чего со стула-то упал? Ты сиди, слушай: было такое. Ах, не веришь? Было! Да, мы тогда являлись полными недотепами: не знали, что "Орбит" бывает без сахара, а без "Тайда" вообще жить нельзя. Такие вот наивные. Мы летали самолетами "Аэрофлота" и хранили деньги в сберегательной кассе. Малиновки заслышав голосок. Чего ржешь? Малиновки, именно ее. Куда ж без малиновки. По степени популярности с этим хитом спорило только "из полей доносится -- налей!" Ну, ты не помнишь, пацан. Это сейчас у тебя -- сплошной хард-рок и попса по всем каналам, а в нашу-то пору весь советский люд цельный год ожидал не Первого мая и не Пасхи -- он ждал 10-го ноября. Нет, дурашка, не 7-го, а именно 10-го. Ибо это был такой специальный день -- День Мусорного совка. И почему-то именно этому Менту считали нужным посвящать свои песни и мысли наши лучшие голоса. То ли ГАИ в результате с них штрафов не брало, то ли -- что вернее -- мы жили в сугубо полицейском государстве, и оно этим гордилось. Это сейчас ты можешь оттягиваться как желаешь -- а давеча, намедни, в общем -- тогда -- ты был бы маленькой тварью, подопытной мышкой, которой дозируют корм всякого рода -- от хлеба до зрелищ. И ты бы ждал каждого Нового года для того, чтобы сначала в "Голубом -- не подумай чего другого -- огоньке" перед тобой предстали твои благостные соплеменники со словами благодарности свои паханам. Заслышав голосок этих малиновок, мы знали, что почем, а сами-то, опорожнив пару бокалов шампанского, дожидались сокровенного, кое определялось казенно и маняще: зарубежная эстрада. Ты прикинь: это тебе не роллинги какие-нибудь, это -- вау-вау! -Карел Готт и Бисер Киров. Тащишься? Нет? Ну ты и тормоз! В соловьев в наших не врубаешься, в натуре. В таких зарубежных -- благо танки караулят. Но самое-то-самое ждало нас впереди: часика в три начинались "Танцы, танцы, танцы", где практически полуголые девушки вертят стройными бедрами в официально разрешенной самбе (не путай с борьбой, хотя здесь и просматривается метафора насчет того, что хорошенькая задница спасет мир от пре-красной чумы). Кстати о задницах. Знаешь, дурилка, мы и раньше размножались тем же путем или. по крайней мере, получали от самого процесса некое наслаждение. И, кажется, именно потому мужская половина телезрителей прилипала к телеэкранам на фигурном катании. Раньше, пацан, телевизоры бывали черно-белые (это когда без цвета -- зуб даю), и добрые комментаторы заботливо описывали цвета юбочек и трусиков прелестных напарниц либо одиночниц. И этим упивались наши жены. Дуры, конечно. Но мы-то, истинные ценители прекрасного, пристально наблюдали за стройностью ножек Катарины Витт и тем избытком плоти, который совершенно антисоветски выступал из-под обмундирования Жужи Алмоши. Наши пристрастия были при этом сугубо патриотичными, поскольку одна олицетворяла собою замечательную ГДР, а другая -- не менее (ну может, только на чуточку) процветающую Венгрию. И хоккей. Это сейчас играют "Металлоремонтник" против "Ассенизаторщика", а я, в натуре, помню, как Саша Рагулин размазывал шведов по борту и Слава Старшинов -- коронный ремешок шлема по подбородку -раскладывал чехов как котят, прорываясь по центру. Ну, смотри свою НХЛ, козел. А помнишь, как Миша улетел? Нет, не Горбачев. По нему бы так не заплакали. Просто медведик, ерундовинка. И ведь улетел -- навсегда. Больше мы так не заплачем. А еще мы любили всяческую "Международную панораму", малец. Наши чудесные жены (о том, что они дуры я уже, кажется, упомянул) пристально рассматривали парижские або римские витрины, пытаясь своим прозорливым взглядом проникнуть в суть тамошних фасонов и цен. А мы, по простоте своей душевной, слушали музыку комментария -- ну ты прикинь: стоит такой поц на фоне ньюйоркснищей витринищи, горящей всеми соблазнительными огнями, и вещает на полном серьезе: "Красиво убраны улицы американского города, но нерадостны лица простых людей: рождественский гусь подорожал на 10 центов". Сердце, понятно, кровью обливалось. Нам врали "от всей души", нам перевирали "время", и звездным часом советского телезрителя был выход в эфир пьяного в дугарину Юрия Николаева при чтении завтрашней программы -- он тогда в силу этой своей выходки не удостоился партбилета, но любим и по сию пору: не за утренние звезды либо почты -- а за чисто русский поступок. Ты сейчас можешь путать Белянчикову с Беляевой, но прикинь: вот сидел белобрысенький сынуля Саши Маслякова из года в год в первых рядах КВНовских шоу -- и ты, браток, состаришься, и этот малый -- с седой бороденкой, астматически кашлем и тросточкой -- будет там же располагаться папаня его будет неизменно молодым, корректным и аккуратно постриженным! Ты сейчас можешь быть равнодушным к прогнозу температур и всяческих антициклонов на территории России и сопредельных как бы государств -- но тебе, бедняжка, никогда не понять коронной фразы Виктора Балашова, который после добросовестного озвучивания коммунячьего официоза мягко говорил: "И о погоде..." То есть -- так слышалось -- ну, это, ребята, было все вранье, а теперь я вам скажу правду. И это откровение похлеще всех Амальриков и Буковских. Вообще-то я от тебя не отличаюсь ничем: я так же благодарно слушаю рассказ Николая Николаевича Дроздова про очередную зверюшку. я с таким же удовольствием отправляюсь в новое путешествие с Юрием Сенкевичем, я столь же готов подумать вместе с Капицей насчет того. чем грозит нам опыт -- сын ошибок трудных, -- но я на всю жизнь запомню. милый, свой любимый телекадр. Сейчас расскажу. Прикинь: Брежнева хоронили, лафет, все дела, Красная, естественно, площадь, бумкают гроб туда, куда ему и положено, и тут через весь экран, из угла в угол -- медленно, тяжело помахивая крылами, пролетает мрачная ворона. Вечером, во "Времени", этот кадр вырубили. Они постеснялись повторить правду. Но я ее видел. А теперь можешь говорить: ну, что за дурацкий ящик, ну что за фуфло... Малиновки послушай голосок. А из полей, чувачок, доносится то же самое.