Опасная бритва Оккама - Сергей Переслегин

По мере развития средств транспорта и связи степень централизации только нарастала, сейчас она дошла до инфраструктурного предела: Москва перестала справляться с тем количеством транспорта, который необходим, чтобы обеспечить исполнение городом взваленных им на себя столичных функций[283].

Помимо того, что централизация власти обременительна для городских служб, она также противоречит дискурсу развития. Система «одного центра» хороша для классических имперских структур XIX–начала XX века (и то не всегда), сегодня она уже не является адекватным ответом на те вызовы, которые обращены к России. В сущности, она сама стала таким вызовом.

Колоссальный властный центр — Москва — играет роль всероссийского «кадрового пылесоса», причем отбирая «человеческий ресурс» у провинций, столица не может его корректно использовать и в результате обесценивает[284]. При этом отдаленные округа оказываются в Ус~ ловиях жесточайшего кадрового, финансового и инфРа структурного «голода», что затрудняет развертывание На их территории любых форм проектности. В Москве Же подобное развертывание также невозможно из–за избыточной плотности проектного пространства, вызывающей острую конкуренцию и взаимную блокировку путей развития.

Большая часть энергии Москвы в политическом пространстве направлена на нейтрализацию сепаратистских импульсов. Последние же неизбежны как форма протеста. обращенная против чудовищной централизации[285].

Система разделения властей

Логика развития российской государственности приводит нас к концепции нескольких центров власти (и тем самым «точек роста»), разделенных не только функционально, но и разнесенных географически. Такое решение позволяет, с одной стороны, развернуть и противопоставить информационные, финансовые и кадровые потоки, а с другой — получить дополнительные ресурсы для нового освоения страны за счет неизбежной конкуренции между новыми центрами аккреции.

Очертим контуры возможной альтернативной политической географии Российской Федерации.

В настоящее время в стране сложилась достаточно разветвленная структура власти. С некоторых пор Россия позиционирует себя как правовое государство и помимо традиционных законодательной и исполнительной ветвей власти инсталлирует у себя действительно самостоятельную судебную власть. Пока эта власть мало авторитетна, но она активно наращивает свое влияние.

Подобно Соединенным Штатам Америки с их «не вполне государственной» Федеральной резервной системой, Россия рассматривает свой Центральный банк как самостоятельную властную структуру, на деле практически независимую и обладающую очень большими реальными полномочиями (финансовая власть).

Российская традиция самодержавия (авторитарности) вылилась в самостоятельный характер президентской власти. На сегодняшний день эта ветвь воспринимается как ведущая населением страны, промышленниками, зарубежными политическими деятелями, являя собой образ российской государственности. В чем логика дееспособности власти?

Если мировое проектное пространство действительно существует, перед каждой страной и ее элитой встает вопрос о власти, приспособленной к стратегированию, в смысле умения прорисовать страну и нацию на карте нового миропорядка, указав путь и цивилизационную миссию (то есть ответить на вопрос: для чего это государство служит и во имя чего эта нация живет). Далее необходимо увязать ответы с доступными ресурсами, новыми типами вызовов и угроз и новыми формами институционализации мышления.

Согласно российской инновационной традиции, именно президентской власти предстоит овладеть новым навыком и утвердить за собой право на стратегирование, которое всегда оборачивается ответственностью за будущее. Президенту и его администрации придется устанавливать новые горизонты дерзания, а следовательно прочерчивать контуры очередного шага развития.

Противовесом президентской власти с ее инновационным видением и — неизбежно — личным характером стоит власть законодательная, по своей функции представляющая большинство, а следовательно, стоящая на страже существующего. Это — крайне важный баланс. Поэтому всякое развитие предполагает рачительное отношение к Государственной думе, а всякая политика по ее «приручению» со стороны Кремля — приводит в стратегическом плане к стажированию всех ветвей власти, ибо всякая мышца требует сопротивления себе. Очевидны и другие трудности у президентской ветви власти: соотнесение с мировым контекстом развития — приходится начинать в момент, когда в России не произведено даже картографирование мира.

После указания на горизонты и приоритеты законодательная власть нормирует эти представления развития, переводя их во всеобщий язык права.

Затем исполнительная власть раскручивает и удерживает маховик организационного действия, судебная — стоит на страже соблюдения Закона, а Центральный банк определяет независимую денежно–кредитную, средовую политику.

География власти

Поскольку именно президентская власть прочерчивает сейчас контуры инновационного развития страны, пребывание ее в Москве, городе сосредоточия традиции, представляется нелогичным. В сущности, географический выбор текущей президентской столицы предопределяет приоритеты внешней и внутренней политики России, ее вектор развития.

Может быть, самым красивым и необычным, более того, самым дерзким и вместе с тем самым перспективным решением станет размещение президентской столицы в пределах Дальневосточного федерального округа. Потому что, будем говорить откровенно, на сегодня это единственная сколько–нибудь реальная возможность хотя бы продемонстрировать, что у страны есть свои интересы в перспективном Азиатско — Тихоокеанском регионе. А также, наверное, уже единственная возможность дать импульс к новому освоению российского Дальнего Востока. Есть великая польза в том, что Россия перенесет часть тяжести своего «тела» на противоположенный край евразийского поля — европейский выбор России не возможен без азиатского; так Америка «скатывается» сегодня к обоим океаническим побережьям.

Итак, столица на берегу не моря, но океана — на границе Тверди и Хляби — первая в истории России.

Перемещая свою столицу на самый край освоенного Империей пространства, Россия берет на себя значительные обязательства. Исторический опыт показывает, что такое административное решение статически неустойчиво. Зато оно часто оказывается устойчивым динамически, принуждая элиту страны создавать новые территориально–производственные общности, новые форматы жизни, новые коммуникации и новые стандарты в политике. Удаление же от культурных традиционных пространств, столкновение с новыми идентичностями АТР — лучшая позиция для глобального стратегирования[286].

Поскольку далеко не каждый город способен удержать в себе государственные, системные, имперские смыслы, проблема выбора в пределах Дальнего Востока решена исторически. Всем необходимым условиям удовлетворяет лишь Владивосток, столица русского Тихоокеанского флота. Именно этот город и должен стать новой президентской столицей. Не навсегда. Только на ближайшие пятьдесят–семьдесят лет[287].

Центром становления исполнительной власти должен стать новый российский «хоумленд» — . Волжско — Уральский регион[288] с его девятью городами–миллионниками, построенными и проектируемыми широтными и меридиональными транспортными коридорами, нарастающими антропотоками. ВУР — зона столкновения российской (европейской) государственности с наиболее пассионарными элементами исламской цивилизации, что чревато перманентной политической и социокультурной нестабильностью, но одновременно и повышенной «социальной температурой» — провозвестницей предпринимательской активности. Территория региона важна и в том отношении, что ядро его — Приволжский федеральный округ является символом новой русской проектности — кадровой, гуманитарной и управленческой.

Вопрос: где именно? Нам видится два варианта. Первый. «Министерской столицей» России должна стать Казань, имевшая некогда статус столицы независимого государства и сохранившая историческую и культурную память об этом. Перенос в Казань кабинета министров и сопутствующих ему структур даст толчок к развитию города и поставит решительный заслон сепаратистским тенденциям, которые в новых условиях войдут в резкое противоречие с интересами бизнеса и крупнейших чиновничьих корпораций.

Другой вариант — это Самаро — Тольяттинская агломерация, которая в представлениях не нуждается.

Законодательная власть, обреченная примирять инновационное развитие с традиционными формами государственного существования, может и должна оставаться в Москве.