Ариадна - Дженнифер Сэйнт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я, кажется, видела тебя прошлой ночью, – начала она сбивчиво, – волосы твои блеснули меж деревьев.
Я сделала глубокий вдох. Итак, меня увидели, пусть лишь отрывком исступленного полузабытья. И теперь бедная девушка не знала куда деваться, как не попасть в ловушку ссоры между богом и его женой.
– Так почему пришла ко мне, а не к мужу моему?
Она взглянула на меня.
– Ты не участвуешь в обрядах.
– Они мне не по вкусу, – ответила я сухо. – Буду рада, однако, если ты не скажешь об этом Дионису.
– Не скажу, – тут же уверила Евфросина.
Я досадовала, что она ко мне явилась, да и зачем явилась, до сих пор не могла понять, и все же хотела узнать о ней побольше. Вопросы допекали меня, мне нужно было понять, как могло такой милой и невинной с виду девушке нравиться происходившее вчера на той поляне. И я спросила, что привело ее на Наксос, почему она оставила прежнюю жизнь и пошла по золотым следам моего неземного мужа.
– Я жила в Афинах, – сказала Евфросина. – Семья моя была бедна, мы едва прокормиться могли своим трудом. Один неурожайный год, одна плохая зима нас погубят – так отец всегда говорил. И просил Деметру увеличить наши скудные урожаи, чтобы семья не умерла с голоду. Когда мне исполнилось шестнадцать, отец сказал, что выдаст меня замуж – избавится наконец от обузы, хотя одним богам известно, где он возьмет столько приданого, чтобы какой-нибудь мужчина согласился меня взять. Он выбрал мне мужа с холодными, как камни, глазами. Этот человек не нравился мне, я плакала, а утомленная, измотанная мать даже слов утешения не находила, ведь долгие тяжкие годы давно уже убили в ней остатки доброты. Отцу я и показать не смела несогласия – знала, какие будут последствия. Словом, я вышла замуж и понадеялась, что, когда рожу ребенка, будет у меня хоть кто-то любимый. Чрево мое налилось, я бережно прикладывала к нему руку и чувствовала, как толкается мое дитя. Понимала, что это маленькая жизнь говорит со мной, сообщает, как ей не терпится оказаться снаружи, у меня на руках. Когда роды начались, я не испугалась. Они были долгими и трудными, но я ощущала одну лишь радость. А когда мне вручили малышку… даже описать тебе этого не могу.
А я и так все знала. Помнила, с каким умиленным восхищением впервые брала на руки своих младенцев. И теперь думала, что же сталось с ребенком Евфросины.
– Я понесла девочку к мужу – показать, какое маленькое чудо, какое совершенство породил наш безрадостный союз.
Взгляд ее сделался как открытая рана, и я опустила глаза – страшно было на это смотреть.
– Девчонка! – сказал он. – Да на что она мне? Бросьте ее на холме, лишний рот только и больше ничего.
Лицо Евфросины исказилось.
– Ее вырывали у меня из рук, хоть я кричала. Она плакала, я кричала, и все равно ее унесли, а я кричала дальше, пока мир вокруг не почернел. Несколько дней провела в забытьи, а когда очнулась, моя малышка, брошенная на холме, давно уже была мертва, но я беспрерывно слышала ее плач, куда бы ни шла и что бы ни делала. Только когда села в лодку и поплыла к Наксосу, плач этот стих. Я сама налегала на весла, сама сюда догребла. А достигнув этого берега, впервые познала счастье, если не считать тех чудесных мгновений, когда держала дочь на руках. Я так улыбалась, что думала – лицо разорвется.
Я вздохнула, судорожно, глубоко. Вспомнила ее пустое лицо – там, на поляне. Козленка, возвращенного к жизни у нее на глазах. Я, кажется, поняла, какой награды она ждала от Диониса за свою службу. И почувствовала дурноту, опустошение и страшную усталость.
Свет в небе совсем иссяк, темные тучи сгустились над головой. Я не находила слов для этой отчаявшейся, обманутой женщины, все еще питавшей надежду. Смогла только сказать:
– Если так, я рада, что ты здесь.
Взяла ее руку. Сжала в своих ладонях. История Евфросины, ужасная в своей обыденности, надломила меня. Я не могла представить человека, способного, глядя матери в лицо, сотворить то, что сотворили с ней и ее ребенком. А подобное случалось каждый день. И боги пировали, смакуя всякую струйку дыма, поднимавшегося от алтарей, которым не давало остыть такое вот отчаяние, бессчетные мучительные мольбы о прекращении страданий. Гора Олимп звенеть должна бы до самых верхушек золотых колонн от горестных воплей человеческих. Но Дионис говорил, что чертоги ее оглашает лишь самодовольная болтовня бессмертных.
– И я рада, – ответила Евфросина. Сжала мои руки в ответ, а потом высвободила ладонь.
Тем вечером я не наблюдала за ними, идущими в горы. Лежала рядом с детьми и думала, как же мне повезло, что всех их прижимаю к сердцу.
А наутро проснулась с твердой решимостью. Отправляюсь в Афины. Один раз я уже оставила Федру. И не брошу снова.
Глава 32
Я приняла решение и теперь сгорала от желания поскорее пуститься в путь.
– Не понимаю, зачем ты за ней бежать собралась.
Дионис, полулежавший на моей кровати, хмурился, а я тем временем разыскивала свои пожитки – собиралась в дорогу. Крит я когда-то покидала налегке, улетала на крыльях любви. И детей у меня тогда не было. Тавропола нельзя оставить – слишком мал. Но для путешествия по морю с ребенком надо столько всего предусмотреть – просто голова кругом!
– Она, кажется, ясно выразила свои чувства, покидая Наксос, – продолжил Дионис.
– Вот поэтому и надо торопиться! – отрезала я. – Не хочу оставлять все как есть. Не хочу, чтобы эти самые дурные чувства гноились, застаивались и отвердевали.
– Не надейся уговорить ее свернуть с избранного пути, не выйдет.
В душе моей вскипела досада.
– Почему ты так уверен? – Но ответить ему я не дала. – Важно к тому же, что я попытаюсь, а там уж будь что будет.
Он фыркнул.
– Лучше бы ты осталась дома с детьми.
Я резко развернулась.
– Как легко ты об этом говоришь! Сам, однако, и не думаешь следовать собственным советам! – Глаза его удивленно блеснули, но остановиться я уже не могла. – Все порхаешь туда-сюда. Так хочешь прославиться, хотя говорил, помнится, что тебя это не заботит. Славы ищут другие боги или, того хуже,
