Тест Тьюринга - Александр Петрович Никонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А на одной из страниц я увидел неразогнутый уголок. Отец его загнул и уже не разогнул. Видимо, это была последняя страница, до которой папа успел дочитать.
Я тоже начал читать. Дело, насколько я понял, происходило в Калмыкии, где скакали по своим революционным делам революционные калмыки и комиссары. И уже на половине страницы увидел знакомое имя – размахивая шашкой храбрый Санал галопировал по степи на коне.
Интересно. А я и не знал, что Санал – калмыцкое имя. Неужели мой террорист, которого я ухлопал в Торговом центре, не турецкого происхождения? Или у тюркских народов там все одинаковое?
Несколько секунд я сидел, тупо глядя в книгу, потом взгляд скользнул вниз. Я разогнул уголок и увидел номер страницы. Страница 177. На участке 177 мы сегодня похоронили Лену. Надо же, какое совпадение.
Я еще раз прочел тот отрывок, в котором скакал герой по имени Санал:
«Держись!» – в горячке боя крик брата Санал не услышал.
Его молодое горячее тело напоминало взведенную пружину. Взметнувшаяся вверх шашка была готова молнией обрушиться вниз, поразив врага. Новый мир, который он плохо себе представлял и про который столько рассказывал внимательно слушавшим бойцам комиссар Фролов, употребляя разные непонятные слова, жил в его сердце, наполняя неграмотного калмыка какой-то нездешней стальной верой и силой, а степной ветер, полный запаха трав…»
Херня какая. Социалистический реализм, туды его, во всей красе…
В следующем абзаце этот Санал, так и не успев никого рубануть, словил от врагов революции две пули – одна, к счастью, пробив шею коню и потеряв силу, отрикошетила от ордена на груди пламенного красноармейца, другая, к сожалению, прошила его пламенное сердце…
Господи, как отец мог читать эту ерунду?
И вдруг мурашки снова побежали у меня по спине. Черт возьми… А как фамилия этого храброго юноши?.. Я начал листать книгу, но фамилии найти не мог. Может, ее у героя и не было. Были вообще у степняков сто лет назад фамилии?
Санал… Две пули… Одна убила, вторая мимо… Рикошет… 177-я страница…
Ну и что?
Я отложил книгу. Немного подумал. Потом потянулся за смартфоном, набрал в поисковой строке «значение имени санал». И сразу прочел ответ, любезно подброшенный мировой паутиной:
«1. Калмыцкое и монгольское (
) имя, означаемое – «предложение; благожеланный; побуждение, соображение, мотивация, намерение, идея».2. Турецкое (тюркское) имя (Sanal), означаемое – «виртуальный, мнимый, подразумеваемый».
Так. И что? Мой-то «клиент», которого я ухлопал в торговом центре, был не калмык, а турок…
Я открыл в Интернете переводчик с турецкого, забил туда «Санал Эврим» и почти не поразился выпавшему ответу – «виртуальная эволюция».
Перед глазами вновь всплыло самодовольное лицо Михаила Блюма в экране математического института. Это то, о чем он говорил? Слабовато. Он обещал настоящее почти чудо! А здесь пока только сомнительные совпадения. Хотя, конечно, для террориста имя и фамилия странные.
Мой взгляд упал на красный альбом для фотографий. В эпоху черно-белых снимков такие были в каждой семье. Если звоночки подсказок были в серой отцовской книге, то ответ, наверное, здесь…
Светло-коричневые картонные страницы, фотографии, некоторые из которых с тихим шорохом отклеиваются уголками или целиком. Черно-белые, старинные, многие с подписями шариковой ручкой в уголке.
Я перелистывал страницу за страницей и узнавал молодого отца, юного сводного братца, Ирину Петровну, тогда еще молодую и довольно привлекательную. С каждой перевернутой страницей черно-белые герои альбома старились, а их сын взрослел и даже вскоре приобрел юношеские едва пробивавшиеся усишки. А еще было много каких-то незнакомых мне скучных людей из той жизни отца, которая меня не коснулась.
Я листал альбом страница за страницей и не видел ничего странного. Пока вдруг, перевернув последнюю страницу, не нашел то, что меня там терпеливо ожидало.
Это было оно – то самое, чего быть не могло. Но оно было. В виде обычной старой фотокарточки. Я даже перевернул ее – раньше она была подклеена на страницу, и в уголках на обратной стороне фото, а также на самой картонной странице еще сохранились следы канцелярского клея. И дата, подписанная шариковой ручкой, отцовским почерком. В дате сомневаться не приходилось: год был обозначен не только ручкой, но и продублирован на снимке – на приветственном новогоднем плакате, который висел за спинами позирующих. Они, видимо, вышли зимой из здания Дома культуры специально, чтобы вместе сфотографироваться.
Я даже вспомнил этот Дворец культуры в Твери, куда на детский утренник меня водил отец – аккурат за полгода до расставания с матерью. То есть я, получается, совсем маленький, сейчас там, внутри Дворца, прыгаю и вожу хороводы с другими детьми, а вот взрослые на минуту выскочили из здания, чтобы сделать это фото. Интересно, кто их снимал? А кто их познакомил? И как такое вообще может быть?
Оба они улыбались, стоя спиной ко входу в ДК, – мой отец и Михаил Блюм. Блюм был в том же клетчатом модненьком пиджаке, в котором говорил со мной пару дней назад. А под пиджаком был темный пуловер с вышитым или вывязанным числом Пи.
Я долго разглядывал фотографию. Это был мой свитер. И мой Блюм, из моего времени. Точнее, не из времени, а из какой-то параллельной реальности. Или это я нахожусь в параллельной реальности?
Вот оно – то, чего не может быть, но законам физики не противоречит. Разве само существование этой прямоугольной бумажки противоречит законам физики? Это же не воскрешение мертвого. Не вода, текущая вверх. Просто старая чуть пожелтевшая фотография. Моего отца и человека, который никогда не жил в нашем мире. И в том времени. И значит, прав был он. А не я. И не Фридман.
Вот он – мой создатель. Мой злой бог. Который шлет мне веселый иезуитский привет. И ждет, что я сейчас пойду искать телефонный автомат, звонить и сообщать ему, что он оказался прав в своих расчетах.
И если он – мой Создатель, значит, фотография – икона. Поставить в красный угол. Или порвать? Нет, рвать не буду, здесь мой отец.
Вот бы сейчас спросить отца: пап, а кто это с тобой?..
Фото с Создателем. Повезло тебе, пап!
Это он отнял у меня дочь. И – отца. Потом Инну и ее ребенка. А сейчас вот Лену. И он теперь ждет звонка, чтобы я позвонил куда-то в никуда, в сопряженное небытие,
