Эпилог (СИ) - Хол Блэки

Зинаида Никодимовна присела на краешек кровати. Потрясши за шнурок, я попросила пришедшую горничную о чае с ромашкой и устроилась рядом с компаньонкой.

— Семейный дар прервался на отце, — продолжила она, теребя пояс халата. — Удача отвернулась от нас. И брат, и я — неудачники. Но лучше быть никем… лучше быть нулем, чем сгинуть бесследно, и во имя чего?… Я ненавижу древности и артефакты. Ненавижу вещи с улучшениями. И волны ненавижу! — воскликнула женщина ожесточенно. — Лучше не знать и не видеть… Спасибо Константину Дмитриевичу, он не оставил нас наедине с горем. Уладил и организовал. Оказывается, есть специальный фонд… Маме, пока была жива, платили пенсию за отца. Константин Дмитриевич регулярно звонил, интересовался делами… Помогал по мелочам… Посодействовал брату с местом в департаменте… Предлагал и мне подобрать партию, но я отказалась, — шмыгнула смущенно. — Не умею изображать чувства по заказу.

Зинаида Никодимовна предпочла частные уроки игры на фортепиано браку по необходимости. И я взяла её за руку — руку уставшей женщины, разочаровавшейся в жизни и людях.

Воцарилось молчание. Каждая из нас задумалась о своём.

— Ваш папа… батюшка, — поправилась я. — Он был знаком с Константином Дмитриевичем?

— Да, причем хорошо. Константин Дмитриевич финансировал несколько экспедиций с участием моего отца. И, надо сказать, тот ни разу не подвел. У отца не было ни одного провала, — сказала компаньонка с гордостью.

После выпитого чая с ромашкой и заверений с моей стороны, что жизнь еще покажет яркие краски, я пожелала собеседнице счастливых снов.

— Простите мою несдержанность, — повинилась Зинаида Никодимовна. — Ваш разговор в библиотеке задел за живое. Мне не следовало…

— Наоборот, — заверила я. — Иногда полезно выговориться. Я чувствую, что ваш батюшка был замечательным человеком и любил вашу маму и вас с братом. Просто ему не повезло с находкой. Вы гордитесь им по праву.

Следствие пришло к выводу, что произошло самоубийство. И покрутило пальцем у виска, когда жена покойного упомянула о Каппонанне. "Вы в своем уме, милочка? Ваш сумасшедший муж мог играть разве что с бутылочными стекляшками, а не с легендарным артефактом. И вообще, разве Каппонанне — не вымысел?" И убийство переквалифицировали в другую категорию. Потому что кому-то было выгодно замести следы.

Мелёшины в роли охотников за артефактами. Щеголяют при галстуках и фраках, а всю грязную работу выполняют такие как отец Зинаиды Никодимовны. Часто страсть перерастает в манию, а желание заполучить уникальность поглощает рассудок. Шантаж, подмены, афёры, обман, убийства конкурентов и случайных свидетелей… Цена высока, как и жертвы. Но стоят ли того раритеты?

Опять же, нож богини Кали вытащил меня с того света. Если бы не находчивость Мэла, я не стала бы невестой, а он томился бы в ожидании свадьбы со Снегурочкой. И Коготь Дьявола… Он тоже спас мне жизнь. А зеркало правдивости? И пророческое око из Атлантиды… За последний год я воспользовалась несколькими артефактами, но покуда жива. Двоякое чувство. С одной стороны, щекочет страх перед непознанным, превосходящим возможности и достижения человечества. С другой стороны, теплится чувство защищенности и уверенности в будущем.

Беспокойный сон сменился беспокойным утром. За завтраком Зинаида Никодимовна бросала виноватые взгляды то на меня, то на самого старшего Мелёшина. Наверное, хотела признаться в ненужных вечерних откровениях, но я пресекла попытку, ответив ободряющей улыбкой, и сорвалась в институт.

— Гош, скажи… В вашей семье хранится видимо-невидимо артефактов… — начала на перемене после первой лекции.

— Так уж видимо-невидимо? — хмыкнул он.

— Во всяком случае, достаточно. На каждой странице атласа — Мелёшины, Мелёшины, Мелёшины…

— Хочешь знать, кому достанется наследство? — прищурился Мэл.

— Да погоди ты! Не прерывай. И нет, не хочу знать. А есть в вашей семье Каппонанне?

— Что за кракозябра? — изогнул он бровь.

— Гош, твое удивление неискренно. И ты знаешь о Каппонанне больше, чем хочешь показать. Я чувствую.

Мэл поджал губы.

— Ладно, угадала, — признал мою правоту. — Я знаю. Но в нашей семье его нет. Осел в чьей-нибудь частной коллекции. Почему вдруг возник интерес к камню? Хочешь подержать в руках?

— Не хочу! — вспылила я. — Спрашиваю просто так.

— Ну да. До сегодняшнего утра ты не слыхивала о нём. Зато на занятии сидела словно на иголках.

Да, сидела и кусала ногти. И едва дотерпела, когда "Эклипс" встанет на прикол у ворот института. Потому что жгло страшное подозрение, не давая покоя.

Не знаю, уместно ли спрашивать об охотниках и о членстве Мелёшиных в клубе. И расскажет ли Мэл? Или аккуратненько повыпытывать у Константина Дмитриевича? Нет, это глупая и наивная затея. Чем осторожнее я расспрашиваю, тем зорче бдит самый старший Мелёшин. Стоило заикнуться об угрозах Вадима, как он тут же сделал соответствующие выводы и обезопасил парня от моего синдрома. И услал к черту на кулички, куда не дотянется мой дар. А если бы не отправил в ссылку, кто знает, вдруг Вадим, возжаждав стать охотником, взял бы и просто-напросто отрезал мне палец, чтобы снять Ungis Diavoli? А что, синдром и мамонтов валил навзничь, а тут обычный парень с гонором.

— Гош, а зачем всё это? Собирать… Прятать… Бояться ножа в спину… Чахнуть как Кощей над златом… Оно того стоит?

— Ах, вот ты о чем, — протянул он. — Считай коллекционирование раритетов вложением капитала. Кто-то вкладывает в недвижимость, кто-то — в акции, а кто-то — в древности. Ну, и пригождается иногда.

Помню и поэтому отведу смущенно глаза.

— Гош, а если получается нечестно? Если убивают и отнимают или крадут?

"Может, и твоя семья использовала подлые способы, чтобы завладеть сокровищами?" — прозвучала недосказанность.

— Брать нечестно — как правило, чревато. Обычно владельцы накладывают смертельные проклятия для желающих поживиться. Так что нечестность выйдет боком, — усмехнулся Мэл. — Ну что, успокоилась?

Успокоилась. Вроде бы.

Но история Зинаиды Никодимовны долго преследовала меня, поселив в сердце грусть.

37

А за неделю до свадьбы наступило полнолуние. Уж Мэл давал мне наставления, давал. Уж заставлял повторять и репетировать. Всего-то нужно продержаться две ночи и денек промеж них.

Следуя плану, вечером мы поговорили на повышенных тонах, и Мэл уехал, подмигнув мне украдкой перед тем, как за ним закрылась с грохотом парадная дверь. "Крепись!" Изобразив меланхолию по поводу пустяковой ссоры и желание побыть в одиночестве, я отказалась от трапезы в малой столовой и попросила принести ужин в комнату. Зинаида Никодимовна озаботилась:

— Это неправильно. Я могу поговорить с Егором Артёмовичем. Нельзя же так… От переживаний заболят нервы.

Еле-еле мне удалось её отговорить, мол, пусть жених догадается о собственной толстокожести и без чужих подсказок. Краем уха я услышала, как самый старший Мелёшин успокаивал компаньонку:

— Не стоит встревать. Пусть разберутся самостоятельно. Чай, не дети.

А меня знобило и лихорадило. Закрывшись в комнате, я приняла препараты, заранее привезенные Мэлом, и встала под душ.

Вода — ледяная, но мне горячо, и пар поднимается от кожи. Зажмуриваюсь и закрываю уши руками, чтобы спрятаться от рези в глазах и от боли в барабанных перепонках. Разогревшаяся кровь мчится бурлящим потоком по кровеносным туннелям. Мышцы наливаются упругостью, сердце стучит в адском ритме. Там-там-там-там-там… Она просыпается и лениво потягивается.

— Помяни мое слово, эта девочка продержится в семье самое большее с год.

— А мне она нравится. Говорит "спасибо" и всегда здоровается.

Оглушающий фырк.

— Ну и что? На спасибе далеко не уедешь. Нужно быть леди, понимаешь? Это в крови. Вот супруга хозяина была настоящей леди. Королевой, не иначе. А какая ж из этой мышки хозяйка? Она и прикрикнуть не успеет, как сорвет голосок.