Закон Дарвина - Олег Ростислав

– Готово. – Дернув плечом, Верещаев протянул оружие и ремень американцу. – Пррошу.

– Что это значит? – тихо спросил американец, ставя в снег рюкзак с продуктами. Верещаев пожал плечами – даже с какой-то ленью, беззаботно:

– Вы можете быть свободны. Возьмите оружие, ну? Тяжело держать, я вам не вешалка.

Лоутон принял автомат, перехватил ремень. Какое-то время рассматривал и то и другое – словно ожидал, что все это вот сейчас испарится в никуда. Судя по его лицу, такой исход он бы счел куда более реальным, чем появление этих вещей. Когда полковник поднял глаза, Верещаев уже шел к ожидающей машине.

– Подождите! – отчаянно крикнул Лоутон, шагнул, провалился, упал на колено. Верещаев обернулся нетерпеливо:

– Что случилось?

– Что это значит? – Американец попробовал встать, опять провалился, наконец встал. – Что это за цирк?!

– Вы свободны, я же сказал. – Верещаев пожал плечами. Лоутон схватил его за руку. – Да перестаньте, что за странные жесты? – сердито спросил Верещаев. – Вы что, утопающий? Вот оружие с боеприпасами, вон продукты, вон лыжи. Идите куда хотите. Если не будете окончательным дураком – доберетесь к своей семье; удачи вам. Беседы с вами доставляли мне невыразимое эстетическое наслаждение.

– Я никуда не пойду, – резко сказал Лоутон.

– Еще новости, – вздохнул Верещаев.

– Я никуда не пойду. – Лоутон не отпускал русского. – Не думайте, я не боюсь. Я просто не могу уйти.

– Почему? – Верещаев рассеянно погрел ухо о серо-бежевое плечо бекеши.

– Не могу, – упрямо повторил Лоутон. – Я должен понять. Я должен знать.

– Что? – Верещаев погрел второе ухо, зевнул.

– То, что знаете и понимаете вы, – странным тоном ответил полковник.

– Ай, да бросьте. – Русский выдохнул в воздух облачко белесого морозца. – Слишком много думали в нашем уютном подвале, а я чушь нес, вот и нафантазировали про загадочную русскую душу. Что там мы можем знать – пьянь, грязь, срань; ссым под забор, блюем под плетень, подтираемся лопухом, медведе́й ебем… чужая жизнь копейка, своя – двушка медная… Идите себе домой. Пид пальми з бананями – маракуйю с омарами кушать и мулаток лапать.

– Я не уйду. – Лоутон покачал головой. – Пожалуйста. Я обязан понять.

Взяв американца за плечи – неожиданно – Верещаев подтянул его к себе. Лоутон увидел глаза – внимательные и чуточку сумасшедшие глаза; внимательный янтарь, как чаинки в нем – кусочки темного сумасшествия.

– Послушайте, Эдвард, – сказал русский. – Послушайте, если вы поймете то, о чем говорите, вы станете одним из нас. Примеров немало, просто вам о них не говорили. Возврата не будет. Это в тропики можно съездить отдохнуть в меру кошелька и фантазии, а потом забыть все начисто. Здесь – не отдыхают, даже когда отдыхают. Оглянитесь и посмотрите на этот снег и это небо. Это сумасшествие, оно холодное, безразличное и вечное, оно больше любого человека и любой придуманной людьми идеи, оно – вот! – И он толкнул Лоутона от себя. Американец с трудом удержался на ногах и повторил упрямо:

– Я хочу понять. Я должен вас понять. Любой ценой.

Верещаев отвернулся и крикнул:

– Багдад! Коней мне и товарищу Лоутону! Сам поедешь обратно в «уазике». – И, пока мальчишка бежал по дороге, таща за собой коней, изысканно осведомился у все еще столбенеющего американца: – Я надеюсь, вы умеете ездить верхом? У меня вечерняя прогулка, и я еще не закончил ее. Не откажите в любезности присоединиться ко мне в поездке.

Монастырь на Валааме. «Построссиянское пространство»

Третий Ангел сыграет на ржавой трубе

Славу тем, кто читает судьбу между строк.

Белый Воин проснется на нашем гербе

И опустит копье в установленный срок.

Над Валаамом гремела гроза.

Зимняя гроза. В прозрачном звездном небе приполярной ночи дико сверкали, пронзая горизонт, белые раскаленные молнии, они били в озерный берег – и с металлическим гулом прокатывался над миром гром. Снега и лес на берегах освещало магниевыми вспышками.

В полночь архимандрит Михаил спустился в большую келью под столовой.

Ее обитатели – восемь мальчиков 12–15 лет – не спали. Это Михаил понял еще за дверью по осторожным шепоткам ночного разговора. Он не стал прислушиваться – это было нечестно, никогда он не прислушивался к вот таким ночным разговорам своих подопечных. Он и так знал все их тайны – тайны мальчишек, с детства не знавших, что такое семья, и ставших семьей друг для друга. А в последние полгода вообще стал с ними необычно холоден, многие из братии тайком пеняли ему, что сиротам, да в нынешние тяжелые времена, он уделяет мало тепла. Михаил никак не отвечал на это, даже если разговор доходил до него не стороной, а напрямую слышался за спиной, когда он, прямой и легкий, хотя и немолодой уже, бесшумно проходил-пролетал коридорами монастыря. Михаил никогда не выступал, как полагалось православному священнику его ранга, – он летел.

Когда он вошел, разговор тут же стих, послышалось легкое шуршание, а потом – сонное сопение, которое могло бы обмануть и очень искушенного педагога. Михаил постоял посреди кельи и, решительно подойдя к стене, включил свет.

Семь сонных лиц поднялись с невразумительными звуками с подушек, семь пар сонных глаз удивленно уставились на архимандрита.

Иван Вершинин.

Дмитрий Торопцев.

Петр Новокрещенов.

Сергей Найденов.

Андрей Зеленин.

Тимофей Матусов.

И лишь татарчонок Дильшат – в крещении Данила – Садыков продолжал изо всех сил «спать» и даже высунутой из-под одеяла ногой дернул – мол, сон снится.

– Вставайте, отроки, – сказал Михаил спокойно. – Говорить будем. Час настал для разговора, будет час и для дела.

Неохотный холодный северный рассвет, щедро разливший по снегам алое, встретил мальчишек на пути к катерной станции.

Они шли гуськом, молча, одетые в крепкое, теплое, но неновое. Сухо, морозно поскрипывал рассыпчатый снег под теплыми ботинками. Лица мальчишек были сейчас отстраненными и очень взрослыми…

…Никто из вас домой не вернется……Аз есмь мщение…

…Они сидели вокруг отца Михаила – на кроватях и просто на полу. И слушали. Слушали то, что наставник говорил им столько раз и что теперь обретало плоть и кровь, звало и казалось единственно возможным и правильным.

Иван Вершинин. Бывший беспризорник.

Дмитрий Торопцев. Единственный уцелевший сын майора ВДВ – уцелевший после того, как мать и две старших сестры были зверски убиты этнобандитами в г. Москва. Майора ВДВ, которого в миру звали Михаил Торопцев и который стал архимандритом Михаилом.