Волчья башня - Джеральд Старк

Эйкар рванулся, но добился лишь того, что оказался лицом к лицу с сидящим на нем гулем. По людским меркам противнику было лет семнадцать, — совсем молодой парень, легкий и жилистый, черные, как смоль, волосы перехвачены зеленой повязкой, пальцы судорожно сжимают рукоять кривого ножа. Гуль завопил и крутанул кистью с ножом, чиркнув острым лезвием по запястью Кламена. Тот вскрикнул от боли, непроизвольно отпуская вооруженную руку врага, и гуль замахнулся — добить. В следующий миг он отлетел в сторону, сбитый страшным ударом в бок, а Эйкар, воспользовавшись моментом, немедленно откатился прочь.

Массивная секира с двумя хищно изогнутыми лезвиями и ограненным в виде пирамидки сапфиром в навершии со свистом опустилась.

— Не надо! — заорал Эйкар-младший. И опоздал. Киммериец развернулся на каблуках — лицо, будто вырубленное из граскаальского гранита, искажено гневом, свежие кровавые брызги на сверкающей кольчуге и лезвии топора:

— Совсем спятил? Я спас тебя, молокосос! Еще мгновение, и ты был бы остывающим трупом!

— Да, Ваше величество. Спасибо, Ваше величество, — пробормотал Кламен, поднимаясь на ноги и с трудом подавляя приступ тошноты — два окровавленных тела вытянулись в папоротниках, под третьим, отведавшим двергской секиры, песок на два шага кругом пропитался кровью, и туда Кламен изо всех сил старался не смотреть. Буланый конек Эйкара бродил неподалеку. — Я только хотел сказать, что нехудо было бы взять его живым.

О пленных в горячке боя напрочь забыли. Конан, запоздало сыпля проклятиями, напрасно обещал сотню золотых тому, кто приведет хоть одного кровопийцу живым — на берегу подобрали лишь десятка три мертвецов в одинаковой коричневой с зеленью одежде, почти незаметной в лесу, столько же длинных охотничьих луков и уйму опустошенных колчанов. Какое-то количество защитников моста через Алиману, видимо, успело вовремя уйти, оставив лишь группу прикрытия. Людские потери, включая первый расстрелянный отряд, оказались втрое больше, многие были ранены, и песни, звучавшие в этот день на марше к торговому поселку Токлау, были невеселыми.

Глава пятая. Открытия и утраты

11 день Второй летней луны

1313 года по основанию Аквилонии.

Рабирийские холмы.

В недавние мирные времена добраться до крепости у границ Лесного Княжества не представляло особого труда: около двух лиг по хорошо наезженной проселочной дороге в направлении Восхода, пока не увидишь порубежный знак — диковинную статую, выращенную из живого дерева. Там повернуть налево и ехать еще две или две с половиной лиги меж постепенно повышающихся холмов. Покружив, дорога бодро устремлялась на Полдень, завершаясь перед воротами поселения.

Строили Токлау люди, на свой, людской манер, хотя и обращаясь за помощью и подсказкой к местным уроженцам, оттого маленькая крепостца получилась несколько странной. С первого взгляда — обычный форт на плоской вершине холма, земляной вал у подножия деревянных стен, несколько сторожевых башен, укрепление над воротами и соломенные крыши расположенных под защитой стен построек. Выстроили форт довольно давно, однако кое-что позволяло думать, что он способен простоять тут до скончания столетия и даже дольше — гули поделились секретом, как сделать бревна стен и зданий неуязвимыми для гниения, воды и огня. Сами рабирийцы крепостей давно не возводили, а потому всячески пытались сделать так, чтобы выросшая на холме постройка меньше всего напоминала военное сооружение. Частично им это удалось, но людская настороженность к окружающим чужим владениям все-таки взяла верх, хотя нападать на поселок вроде никто не собирался.

Заправляли делами в поселке люди, старостой уже лет десять был увлекшийся идеей налаживания торговли с Рабирами купец из городка Риальсы, в крепости имелся небольшой гарнизон числом в полсотни воинов. Сложилось даже нечто вроде постоянного населения, хотя сперва полагали, что Токлау станет только местом торговых встреч и большим складом перевозимых товаров.

Но, благодаря усилиям Пуантенского Леопарда и загадочного Князя Рабирийских земель, добрососедские отношения между их подданными год от году налаживались и становились крепче, и в некоторые предприимчивые головы закрадывалась осторожная мысль — а если рискнуть и поселиться в маленьком поселке вместо того, чтобы всякий раз метаться с берега на берег?

Таких желающих пока набралось немного — в основном торговцы, проводники караванов, десятка два мастеровых, земледельцев и охотников.

Ставились новые дома, Токлау из крепости на чужой земле превращался в маленький городок, но в середине лета 1313 года по основанию Аквилонии все благие замыслы оказались под угрозой.

Более всего Гилабер дие Таула опасался, что стычка у моста через Алиману была всего лишь пробой сил. Если гули всерьез вознамерились начать войну, то, спрашивается, какие причины помешают им после первого разгрома усыпить бдительность пуантенцев ложным отступлением, собрать армию побольше и обрушиться на людей где-нибудь на марше к крепости? Он сделал все, что мог — окружил передвигающийся по дороге отряд егерскими разъездами и пешими дозорами, выслал вперед летучую группу для разведки, строжайше наказав смотреть в оба и сообщать о любом подозрительном шевелении, но сомневался в том, что люди сумеют на равных тягаться с обитателями Холмов в игре в прятки.

Шесть изрядно прореженных сотен пылили по лесному тракту — всадники, пешие воины, повозки с припасами, снова всадники — солнце катилось по безоблачному небу, и, хвала Всеединому и Всевидящему, пока что все шло благополучно.

Короткая заминка, правда, возникла подле дерева-знака, отмечавшего поворот к Токлау. Кто-то стесал кору в нижней трети древнего толстого ствола, оставив темно-желтый просвет размерами с большую книгу. Посреди затеса красовался оттиск ладони с растопыренными пальцами, сделанный то ли краской, то ли настоящей кровью.

Оставлен непонятный символ был уже давно, судя по тому, что кровь (или все-таки краска?) успела давно высохнуть и побурела от солнечных лучей.

Обнаружившие отметину егеря спорили, что она может означать, если вообще означает что-нибудь, но замолчали, заметив приближение короля Аквилонии и его невеликой свиты. Отпечаток окровавленной ладони вызвал у киммерийца некое мимолетное любопытство, однако разъяснить монарху смысл странного символа никто взялся — пока к знаку не подъехала единственная сопровождавшая отряд женщина. Дие Таула кое-что о ней знал: дочка волшебника Монброна и рабирийки, гулька-полукровка, по слухам — сама начинающая чародейка и дама принца Коннахара. Девица глянула на бурую длань, глаза у нее сделались как плошки, после чего она отчетливо выдохнула короткое словечко: «Дуэргар».