Первопроходцы - Сборник

И хотя рано покинул маленький Воинька родительский дом, его тесная духовная связь с отцом продолжалась до последних лет жизни Андрея Петровича, умершего в Тихвине в начале 1862 года. Сохранилось обширное эпистолярное наследие Воина Андреевича. Основное место в нем занимает переписка с родителями. Это ценнейший источник, позволяющий воссоздать многие страницы биографии моряка, наглядно представить историю его нравственного становления. Воин Андреевич писал родителям обширные письма как из корпуса, так и из дальних плаваний, не упуская ни одной из мелочей своей флотской службы, делясь всеми большими и малыми событиями, самыми сокровенными мыслями. Тон в них неизменно почтительный. Нетрудно убедиться, что переписка Воина Андреевича с родителями свидетельствует об их полном взаимном доверии и уважении. Мнение отца и матери всегда было авторитетно для сына. Он же твердо знал, что любые впечатления из дальних странствий интересны родителям, людям образованным и начитанным.

В уездном "свете" поговаривали об опасном свободомыслии экс-губернатора, о некоторых поступках его, которые вряд ли могли прийтись по вкусу великим мира сего. Еще в бытность новгородским вице-губернатором Андрей Петрович Римский-Корсаков не скрывал своей симпатии к осужденным декабристам. Один из видных участников восстания на Сенатской площади — М.А. Муравьев-Апостол, приговоренный к сибирской каторге, вспоминал о встрече на почтовой станции в Тихвине с местным вице-губернатором. Андрей Петрович Римский-Корсаков сочувственно отнесся к декабристу, следовавшему на каторгу, оказал ему денежную помощь. "Таких добрых людей немного, о них с радостью вспоминаешь", — писал впоследствии М.А. Муравьев-Апостол.

Встречался А.П. Римский-Корсаков и с другими осужденными декабристами, следовавшими под конвоем в Сибирь через территорию Новгородской губернии. В Ладоге произошла встреча с И.Д. Якушкиным, вспоминавшим: "В нашу комнату вошел человек очень порядочной наружности, фельдъегерь хотел было не пустить его к нам, но вполне смирился перед ним, когда узнал, что это был Римский-Корсаков. Беседа с Корсаковым была для нас очень приятна и любопытна. Он сообщил нам некоторые известия о том, что делалось в Петербурге, и известил нас также о проезде Муравьева и Бестужева, с которыми виделся".

Воин Андреевич, разумеется, не мог не знать об этих поступках отца и их последствиях.

Унаследовав многие отцовские качества, он также проявлял независимость суждений и поступков, в той мере, в какой позволяли жесткие рамки флотской дисциплины и субординации. В письмах к родителям Воин Андреевич бывал предельно откровенен и порой давал весьма резкие и нелестные характеристики высокопоставленным сановникам. Наоборот, о простых людях, тружениках Воин Андреевич отзывался обычно с большой теплотой, будь то дворовый или матрос. Еще в ранних письмах, адресованных родителям, он с трогательной заботой вспоминает о няньке и просит отца: "Берегите Дуняшу за то, что она несколько лет за мной ходила". Командуя впоследствии боевым кораблем, В.А. Римский-Корсаков проявлял неустанную заботу о команде, а в своих письмах и записках не забывал упомянуть о рядовых матросах, без которых был бы невозможен успех дела.

Воин Андреевич Римский-Корсаков родился 14 июля 1822 года в имении родных матери, в Малоархангельском уезде Орловской губернии. Андрей Петрович еще служил в Новгороде, когда восьми лет от роду маленький Воин был определен в морское отделение Александровского корпуса в Царском Селе. Как видно из эпистолярного наследия мореплавателя, в корпус он смог поступить не сразу, вероятно, лишь после настойчивых хлопот со стороны отца и дяди. До этого маленький Воин некоторое время обучался в частном французском пансионе. В пансионе мальчик получил неплохие основы начального образования. Об этом можно судить хотя бы по ранним письмам Воина, написанным вполне уверенной рукой.

Определить сына на морскую службу родителей заставили, по-видимому, два обстоятельства. Новгородскому вице-губернатору приходилось заботиться о будущей судьбе сына, который не мог рассчитывать на богатое наследство. Чуждый мздоимству, Андрей Петрович не собирался приумножать богатство свое общепринятыми в чиновничьей среде нечестными методами, да и не очень надеялся долго ужиться с сановной верхушкой. И кроме того, отец хотел внушить сыну веру в необходимость пусть суровой, но честной службы Отечеству. В ту пору традиции российского флота были связаны со славными именами Ушакова, Лазарева, Крузенштерна, Беллинсгаузена и их подвигами в огне сражений или на дальних неизученных меридианах.

Морское отделение Александровского корпуса давало, по существу, начальное образование с некоторым специальным уклоном, обеспечивающим последующее поступление в среднее военно-морское учебное заведение. Отсюда Воин Андреевич поступил через три года в Морской кадетский корпус, размещавшийся в Петербурге на Васильевском острове.

Во главе корпуса стоял тогда (с 1827 года) выдающийся русский мореплаватель контр-адмирал Иван Федорович Крузенштерн, вписавший славную страницу в историю русских географических открытий. Он немало сделал для улучшения системы воспитания будущих морских офицеров, стремился расширить круг общеобразовательных дисциплин. Значительные суммы тратились на приобретение разнообразных учебных пособий, моделей кораблей, приборов, пополнение библиотеки многими русскими и иностранными сочинениями; были основаны корпусной музей, а также астрономическая обсерватория. Новый директор предпринял серьезную перестройку здания Морского кадетского корпуса на набережной Невы с целью создания лучших условий для занятий и размещения кадетов.

Но в условиях жестокой николаевской реакции все самые добрые побуждения отдельных военачальников не могли существенным образом смягчить общий казарменный дух. Все нововведения Ивана Федоровича Крузенштерна как директора корпуса оказались лишь полумерами и не меняли существа воспитательной системы.

В.П. Одинцов, оставивший свидетельства о корпусной жизни времен И.Ф. Крузенштерна, писал: "Новичкам обыкновенно в первое время плохо приходилось от преследования товарищей". Другой воспитанник корпуса тех лет, А.С. Зеленый, свидетельствовал: "…нравы самих кадет и их обращение друг с другом в мое время были поистине варварскими. И чем старше рота, тем грубее были нравы и обычаи воспитанников… Мы беспрестанно дрались". По его словам, фельфебели, унтер-офицеры, ефрейторы занимались рукоприкладством. В положении париев оказывались "задорные", которые имели неосторожность пожаловаться офицеру на товарища. Их окружали всеобщим презрением, ими гнушались, как зачумленными, просто старались не замечать. Никто не хотел сделаться "задорным" и предпочитал терпеть самоуправство старших и сильных.