Слово - Сергей Алексеев

Гудошников опасался утонуть в современных материалах и поэтому решил закопать их без разбора. Тут оказалось, что не хватает ящиков, и Никита Евсеевич послал шофера с машиной собирать их у магазинов. В это время к Гудошникову подбежал управляющий госархивом, тщедушный старичок по фамилии Солод.

— Послушайте, послушайте, а могу я взять с собой свою семью? — заговорил он срывающимся голосом. — И наши работницы тоже просят разрешения…

— Вы госархив упаковали? — спросил Гудошников.

— Да-да, все готово, — забормотал Солод. — Все уже в ящиках.

— Закончу с городским — приду к вам, — пообещал Никита Евсеевич. — Все современные материалы оставить здесь. Будем закапывать.

— Понял, понял… А с семьей как же? Оккупация, немцы идут!

Город уже бомбили несколько дней. Гудошников самолетов не видел, занятый работой, но их вой и разрывы бомб слышались часто, причем в стороне вокзала, и он боялся за свой вагон.

— Хорошо, возьмите семью, но вагон будет забит до отказа, — предупредил Гудошников. — И своим сотрудникам накажите: брать только стариков и детей.

Вечером, когда с госархивом было закончено, во двор здания въехала машина секретаря обкома.

— Обстановка на фронте резко изменилась, — сказал он тихо. — Грузить вагон нужно сейчас, немедля. Поторапливайтесь.

Едва он уехал, как по городу ударила немецкая артиллерия. Гудошников распорядился грузить машину документами и вывозить на вокзал. За ночь нужно было сделать несколько рейсов, успеть загрузить вагон, а все, что оставалось здесь, — закопать и замаскировать яму. Пока женщины грузили машину, Никита Евсеевич заглянул в помещение госархива, сплошь заставленное ящиками. На ящиках сидели люди: три женщины, четыре старухи с огромными узлами в руках, шесть подростков, человек десять детей от трех до семи лет и молодой парень, рядом с которым стояли два чемодана.

— Это что за люди? — удивился Гудошников, потому что час назад заходил сюда и никого, кроме управляющего Солода и трех женщин-сотрудниц, не видел.

— Это моя семья, — забормотал управляющий. — Вы же позволили взять… Оккупация! Не под немцем же оставаться?

— А ты что здесь торчишь? — Гудошников подошел к парню. — Быстро во двор, грузить ящики!

— Это мой племянник! — вступился Солод. — Он больной, у него паховая грыжка… Гриша, сними брюки, покажи…

Парень начал расстегивать брюки. Присутствующие старухи, женщины и подростки смотрели на Гудошникова выжидательно и с надеждой.

— Я не врач! — отрезал Гудошников, чувствуя внезапный прилив озлобленности. — Живо во двор! Ящики таскать сможет!

— Иди, Гриша, иди, — Солод подтолкнул парня. — Тебе тяжелое нельзя поднимать, но ты иди! Велят — иди…

Парень оставил чемоданы и вышел. Гудошников осмотрел заколоченные ящики.

— Вы рассортировали что вывозить, а что закапывать здесь? — спросил он.

— Да-да, все готово, — пробормотал управляющий, показывая рукой. — Эти на эвакуацию, эти — прятать…

— Ящики уже погрузили, — сказал парень, возвращаясь. — Вас зовут…

Гудошников распорядился выносить упакованные документы во двор и ушел.

Немцы били неприцельно, из дальнобойных орудий, снаряды рвались на улицах, попадали в жилые дома. Город заметно опустел. Сновали изредка военные машины, какие-то люди закладывали окна некоторых зданий мешками с песком, кое-где мелькали гражданские с винтовками и санитары. Гудошников поторапливал шофера: в той стороне, где был вокзал, поднимались черные клубы дыма. Однако пришлось объезжать вкруговую, потому что некоторые улицы оказались заваленными грудами битого кирпича.

У вокзала горел состав с нефтью — и к путям было не подойти. Рвались цистерны, вздымая огненные шары и разбрызгивая горящие струи. Гудошников разыскал коменданта станции среди черных от копоти, бессильных что-либо сделать пожарников. Пока он ковылял к нему по шпалам и битому кирпичу, к коменданту подскочил какой-то майор.

— Почему вы не убрали состав с нефтью? — закричал майор. — Вам было приказано убрать!

— Разбило пути! — оправдывался комендант. — Вывести состав из тупика было невозможно…

— Где вагон для эвакуации архива? — Гудошников протолкался к коменданту. — Мне нужно грузить архив.

— Что вы меня хватаете? — вдруг заорал комендант, хотя его никто не хватал. — Там твой вагон! Там!

Кто-то из пожарных окатил их струей воды, Гудошников отпрянул. Там, куда указывал комендант, бушевало пламя…

— Давай назад, — скомандовал шоферу Гудошников. — Пропал наш вагон…

Секретаря обкома Гудошников нашел примерно через час на товарной станции, где рабочие грузили станки и заводское оборудование.

— Вокзал бомбили, там пожар, — сказал Гудошников. — Наш вагон сгорел…

— Знаю, — бросил тот спокойно. — Составов больше нет, загружаем последний… Немцы прорываются к городу.

— У вас найдется один вагон в этом составе?

— Нет, не найдется, — сказал секретарь. — Часть оборудования приходится закапывать… Нет вагонов!

— Но нужно эвакуировать архив! — горячился Никита Евсеевич. — Это наша история!

— А это — наше оружие! — секретарь указал на платформы, груженные станками. — Вы это понимаете?

— Понимаю…

Секретарь сел в машину, однако дверцу не захлопнул.

— Я вам пришлю еще грузовик и танкетку для охраны, — сказал он. — Постарайтесь взять только самое ценное. Уходить из города будете с воинской колонной, торопитесь…

Во дворе архива стояли горы ящиков. Нечего было и думать, что все это войдет в кузова двух грузовиков. Следовало еще раз сделать отбор, а остальное закапывать или все-таки жечь. Гудошников подошел к яме, выкопанной женщинами: по стенам ее медленно сочилась вода, и дно ямы уже было затоплено, Белоруссия, край болот… Что жечь, что закапывать в эту горькую землю — все равно…

Гудошников подозвал Зою, показал на яму:

— Что будем делать?

— Не знаю… — тихо вымолвила она. — Как вы решите…

— Как решите! — передразнил Гудошников. — Ладно, часть архива надо жечь.

— Давайте жечь, — устало согласилась Зоя. — Не отдавать же врагам.

— А что? Что жечь, что закапывать?! — разозлился и закричал Гудошников. — Или вам все равно?

— Мне не все равно, — сказала Зоя. — Но куда мы их денем? Куда? Я уже смотрела… Искала… Хотела предложить вам замуровать что-нибудь в подвале, но везде сыро и крысы! Вот такие! Я их боюсь…

— Я тоже их боюсь, — сказал Гудошников. — Боюсь и ненавижу…

Она глянула на него с недоверием, хотела что-то спросить, но промолчала.