Путешествие к вратам мудрости - Джон Бойн

– До сегодняшнего дня я и не говорила, – ответила Серафина. – Тебе можно доверять?

– Надеюсь, – кивнул я.

Она молчала в задумчивости, затем посмотрела мне прямо в глаза.

– Скажи, – потребовала Серафина, – эти твои поиски двоюродного брата… Ты точно решил убить его, правда?

– Да.

– И ты думаешь, потом тебе станет легче? Когда он ляжет в холодную могилу, твои жена и сын будут по-прежнему недосягаемы. Ты на самом деле веришь, что его смерть угомонит демонов, что терзают тебя?

Задрав голову, я изучал архитравы[105] храма, не пострадавшие от вредоносных влияний времени, резные изображения богов были работой искуснейших умельцев.

– На моих руках уже много крови, и я этого стыжусь, – негромко ответил я. – То, что я сделал в прошлом, тяжким грузом лежит на моей совести, и боюсь, однажды меня проклянут за мои деяния. Я всегда считал себя приличным человеком, Серафина. Если начистоту, я вижу себя человеком искусства и миролюбия. И тем не менее сколько людей я погубил за годы, прожитые на этой ровной плоскости, которую мы называем Землей. Непростительная трата жизни. Но все же я намерен убить моего кузена, после чего надеюсь вернуться к существованию в мире и покое, если такое вообще возможно. И да, я почувствую себя лучше, отомстив, в этом я уверен.

– Нами обоими движет гнев, – сказала Серафина.

– Как и всем человечеством во все времена. Мир постоянно меняется, ты ведь не можешь этого не сознавать? Постоянно новые изобретения, новые открытия и новые выдумки. Представь, как ликовал, должно быть, человек, когда он изобрел колесо. Когда компас позволил нам запросто находить путь в другие земли и обратно. Когда календарь помог нам отсчитывать дни. Однажды римляне смешали вулканический туф с водой и создали Колизей. А вчера нам выдали новые приборы для еды и показали новые приспособления для мытья рук и лиц. Кто бы мог предсказать подобное хотя бы в минувшем поколении? Настанет день, когда мы сможем строить башни такие высокие, что нашим глазам не удастся разглядеть их верхушки, сможем летать по небу на крыльях и даже жить среди звезд. Но одно я знаю наверняка: вещи, что окружают нас, могут измениться, но наши чувства останутся такими, какими они были всегда. Мужчина, тысячу лет назад потерявший любимую жену, горевал точно так же, как и я, потеряв свою жену, не более и не менее. Женщина, тысячью годами ранее обнаружившая, что ее ребенка истязают, испытала такой же прилив убийственной ярости, как и ты сегодня. Любовь не меняется, и гнев всегда одинаков. Надежда, отчаяние, страх, тоска, желание, похоть, тревога, смущение и радость… ты и я испытываем эти чувства, как испытывали их мужчины и женщины всегда и будут испытывать вовеки. Мы маленькие люди в вечно меняющейся вселенной. Мир вокруг нас может пребывать в постоянной переменчивости, но та вселенная, что внутри нас? Нет, вряд ли она меняется. – Я покачал головой, признавая и смиряясь со слабостью человека. – Нет, Серафина. Ничего из этого никогда не изменится. И неважно, сколько времени просуществует этот мир.

Мы оба долго молчали, обдумывая сказанное мною, и я надеялся, что не подал повода презирать меня либо, что еще хуже, опасаться меня или счесть за дурака.

– Я не чудовище, – тихо произнес я наконец. – Понимаю, ты могла обо мне так подумать, но…

– Убийство иногда необходимо, – перебила меня Серафина. – Мы живем в жестокие времена, в нас кипят страсти, и я знаю лишь немногих мужчин, не запятнанных кровью. Да и как я могу попрекать тебя, когда я сама собираюсь убить двоих?

– Двоих? – Я поднял брови в удивлении. – Значит, твой муж не единственная предполагаемая жертва?

– Нет.

– И кто вторая?

– Его мать.

– А ее за что?

Наклонившись, она зачерпнула горсть песка, слегка раздвинула пальцы, и песок струйками посыпался вниз.

– Случилось нечто жуткое, – сказала Серафина, – в чем эта злобная тварь была замешана. Чуть больше года назад я заметила, что с моей дочерью Беатриз происходят перемены. Прежде она была общительной девочкой, веселой, подвижной, всегда в хорошем настроении, но жизнерадостность, основная черта ее характера, начала исчезать. Сперва я подумала, что это связано с возрастом, ей тогда исполнилось двенадцать, и беспокоиться пока не стоит – возможно, переход из детства во взрослое состояние оказался труднее, чем она ожидала.

– Она заболела? – спросил я.

– Нет, – ответила Серафина. – Здоровье у нее было по-прежнему хорошим. Но она ожесточилась. Если раньше она играла со своими друзьями, то теперь ругалась с ними, завязывала драки по любому поводу. Другие матери пришли ко мне и сказали: «Серафина, мы больше не можем позволять нашим дочерям играть с Беатриз. Посмотри, как она грубо с ними обращается!» Я была ошеломлена ее поведением, усадила рядом с собой и спросила, что произошло, по какой причине она сделалась такой сердитой, однако она ничего не сказала. Я боялась, что внутри нее поселился злой дух, какой-нибудь вредный бесенок, и с каждым днем он становился все наглее. Я обратилась к священнику, но он лишь посмеялся надо мной – дескать, все это ерунда. Беатриз, внушал он мне, просто еще девочка, и только, со временем она охотно выйдет замуж и будет усердно исполнять обязанности жены. Мол, ее счастье не должно быть ни моей заботой, ни чьей-либо еще. Но меня его наставления не удовлетворили.

Серафина замолчала, и я не торопил ее просьбами продолжить рассказ. Она встала, подошла к боковой стене храма и прислонилась к одной из колонн. Я наблюдал за ней, сожалея, что не знаю, как унять ее боль.

– Я поговорила с Деборой, матерью моего мужа, – продолжила Серафина, глядя вдаль, в направлении Эворы, где мы собирались переночевать. – Но, как и священник, она сказала, что я зря беспокоюсь. Ничего другого я от нее и не ожидала, подругами мы никогда не были. Сына она обожала и обращалась с ним так, словно он дитя малое, на которого нельзя обижаться. Однажды, подслушав, как мы с Викторино ссоримся, она отчитала меня, обозвав дочерью морской змеи и указывая, что жена должна относиться к мужу с уважением, что бы он ни сделал. Когда я спросила, должен ли муж обращаться со мной таким же образом, она ударила меня по лицу, я упала, и вдобавок она пнула меня. Не будь я ошарашена этим внезапным всплеском насилия, я бы выволокла ее на улицу и отдубасила, опозорив нас обеих.

– Что за человек твой муж? – спросил я. – Он любил тебя, когда ты выходила за него замуж?

– Он мне нравился, бесспорно, – призналась она, поразмыслив. – Когда нас только познакомили,