Воин Арете - Джин Вулф

– Вот какова наша тайна! – воскликнул с горечью Ортиген. – Теперь ты ее знаешь. Впрочем, ты же все равно все забываешь. Знаешь, кто такие ахейцы?[70]

Я признался, что не знаю этого.

– Это мы, – сказал Ортиген. – А я и есть тот царь ахейцев, что вынужден скрываться. Думаешь, мы сможем когда-нибудь отвоевать свои земли? Ничего подобного! Народ – он ведь как человек: только стареет, а молодости вернуть не в силах. Мой сын имел несчастье родиться молодым среди одряхлевшего народа. Таким же, как я когда-то. Благодари богов за то, что твой народ еще молод! Каков бы он ни был. 

Утром мы пересекли пределы Лаконии. Фемистокл отдал Аглаусу обещанные деньги и сказал, что более в его услугах не нуждается; но когда мы остановились, чтобы позавтракать, то обнаружили, что Аглаус все это время тащился за нами следом, что ужасно разозлило нашего спартанца. Фемистокл позволил Аглаусу поесть с нами, однако велел ему возвращаться домой, но тот стал униженно просить, чтобы ему позволили служить нам просто так, без платы, подобно рабу; он сказал, что согласен делать любую работу, которую Тиллон и Диаллос сочтут слишком тяжелой для себя. Фемистокл покачал головой и отвернулся.

Тогда Биттусилма с Ио отозвали меня и чернокожего в сторонку и предложили нам самим нанять Аглауса в слуги. Оказалось, что и у чернокожего, и у меня есть деньги (мои хранятся у Ио и в настоящий момент едут на повозке), и мы могли бы платить ему по оболу в день по очереди.

Чернокожий засомневался, но я сказал, что если он не хочет, то я сам найму Аглауса, чтобы он прислуживал мне, Ио и Полосу. Тогда чернокожий тоже согласился с предложением Ио и Биттусилмы. Аглаус очень обрадовался, когда я ему об этом сказал, и, по-моему, даже Фемистокл и Симонид были рады, хоть и притворялись, что им это безразлично. Тиллон и Диаллос теперь приветствовали Аглауса как своего товарища.

Я ничего не говорил, только кивал, пока Ио объясняла Аглаусу его новые обязанности; я был рад, что он остается с нами. Когда он подсел к нам за трапезой, я вспомнил серебряную колесницу и то, как стоял в ней и держал вожжи, хотя в колесницу не было впряжено ни одного коня. Возможно, все это я просто выдумал – когда создавал тот дворец моей памяти, – но я не уверен; мне кажется, что дворец по-прежнему стоит там, окруженный скалами.

Если присутствие Аглауса поможет мне еще что-то вспомнить, я стану платить ему гораздо больше, чем один обол. 

Нынче вечером я читал о кремации Ликаона и о том, что мне сказал Ортиген. А потом спросил Пасикрата, называли ли жителей Аркадии ахейцами.

Он сказал, что нет и что ахейцы давно все уничтожены дорийцами (то есть его предками), которые перерезали всех ахейских мужчин, а женщин забрали в плен. Аглаус подтвердил его слова – однако вид у него при этом (а может, мне это только показалось) был, пожалуй, чересчур серьезный.

Глава 35

Тот спартанский архонт, для которого у меня было письмо от Кимона, пригласил меня вместе с Ио и Полосом в свой дом. Я совсем позабыл о письме (как позабыл и о человеке по имени Кимон), но Ио напомнила мне об этом письме и сказала, что я закатал его в свой свиток. Киклос – человек среднего роста, с сильной проседью в волосах, но не всякий юноша может держаться так прямо, как он. Я ни разу не видел, чтобы он улыбался.

Следует отметить, что тот раненый спартанец, что все время шел с нами, побежал вперед, стоило нам подойти ближе к Спарте. Бежать ему явно было очень трудно, что, впрочем, никак не отразилось на его физиономии, да и на раненую правую ногу он опирался с той же силой, что и на левую. Но когда он оглянулся, чтобы махнуть нам на прощанье рукой, лицо у него было совершенно белым от боли. Присмотревшись, я увидел, с каким напряжением он бежит и как он два раза даже чуть не упал. Фемистокл и Симонид пытались отговорить его, но он сказал, что это его долг – объявить о нашем прибытии, и, пока он будет в состоянии выполнять свой долг, он будет это делать. Я предложил послать вместо него Полоса, который бегает очень быстро, но он даже и слышать об этом не захотел.

Он, должно быть, добежал до Спарты гораздо раньше, чем туда прибыли мы, потому что прием нам был устроен просто великолепный. Все пять спартанских Судей-архонтов вышли из городских ворот нам навстречу в сопровождении по крайней мере двух сотен спартанцев в полном военном снаряжении. Их доспехи блестели на ярком солнце, как золотые. Вместе с ними шел женский хор, который, как говорят, славится не только своим умением петь, но и исполнением самых различных музыкальных произведений, а вместе с хором явилась большая группа очаровательных юных танцовщиц.

Особенно горячий прием был оказан Фемистоклу, которого обнимали по очереди все Судьи, и каждый выражал свое восхищение его воинскими талантами, особенно проявившимися во время какой-то крупной битвы (в которой, по словам Ио, принимали участие и мы с чернокожим). Потом они стали спрашивать обо мне и также очень тепло меня приветствовали. Я сказал, что, насколько мне известно, я ничем особым не заслужил подобного расположения, однако постараюсь заслужить его в будущем, и они, похоже, остались очень довольны моими словами. Вот тут-то Ио и передала мне то письмо, и, поскольку Киклос уже представился мне, письмо я отдал прямо ему.

В Спарте нас для начала отвели во дворец Агисов, это старинный царский род. Павсания мы, правда, не видели – а он, по слухам, считается здесь самым главным – но Симонид сказал, что завтра мы наверняка увидим его во время предстоящей церемонии. Вместо Павсания нас приняла седовласая царица Горго[71] и ее сын, царь Плейстарх, мальчик одних лет с Полосом. Горго сказала, что помнит Ио и меня с тех пор, как мы впервые побывали в ее городе, и спросила Ио, что случилось с той красавицей, которая была вместе с нами. Ио сказала, что ее убили при осаде Сеста. Горго кивнула и сказала, что предвидела эту смерть, внезапную и жестокую. Надо не забыть расспросить Ио об этой женщине; эту мысль я поместил среди различных украшений на лестнице во дворце моей памяти.

Надо отметить, что дворец Агисов ничуть не похож на величественный дворец моей памяти, где я пробую хранить все то, что хотел бы помнить. Это самый обыкновенный каменный дом. Адом Киклоса, в котором мы находимся сейчас, даже и не каменный, а сделан из глиняных кирпичей и к тому же вовсе невелик.

Нужно непременно записать все, что мне сказали по поводу завтрашней торжественной церемонии. Прежде чем лечь спать, я положу этот свиток на видное место и утром все перечитаю, чтобы правильно вести себя во время торжеств, даже если Ио в какой-то момент рядом не окажется.