Генетик - Анатолий Маев

– Забыл, кто они по религии, – произнес Макрицын, искренне, по-человечески переживая за Залпа.

– Язычники. Троепреклонцы-десвяполы: деньги, связи, положение, – напомнил космополит.

Ясновидящий о чем-то задумался. Но до боли знакомый женский голос заставил его очнуться.

– Не дамся! Не дамся я за просто так! – кричала Ангелина Павловна, отбиваясь от Восторгайло. – Еврухерию уступала, потому как денег много домой таскал. Старикашке не противилась, так он все мне завещал. А ты что? Все дочерям, все дочерям! Квартиры внукам отписал! А тело от меня требуешь, упырь большевистский?

Несмотря на преклонный возраст, коммунисту Восторгайло удалось почти полностью сломить сопротивление беспартийной Ангелины Павловны. К негодованию ясновидящего, Вараниев и Шнейдерман оставались при этом безучастными свидетелями.

Ярость охватила Еврухерия. С не присущей ему злостью и решительностью он вскочил и кинулся к тому месту, где с секунды на секунду могла разыграться трагедия. Увидев Макрицына, Восторгайло обрадовался, полагая, что соратник по партии прибежал помочь ему. Однако оценив выражение физиономии ясновидящего, ушлый идеолог сообразил, что намерения у заведующего отделом прогнозов и специальных заданий отнюдь не дружеские. Вопреки весу Ангелины Павловны, Восторгайло с легкостью подхватил в охапку экс-супругу Еврухерия и заскочил внутрь банки, без видимого труда преодолев стеклянную стенку.

Макрицын кинулся вслед, но поддавшаяся было стенка откинула его назад. «Коренной москвич» обежал вокруг емкости, пытаясь отыскать вход, но не нашел. Тогда стал предпринимать попытки вскарабкаться наверх, чтобы спрыгнуть на дно через горловину. Однако и тут его постигла неудача: прозрачное стекло необъяснимым образом являло свойства резины – прогибалось под тяжестью тела Еврухерия и отбрасывало назад. Озверевший от собственного бессилия ясновидящий исступленно прыгал на банку, и в конце концов ему повезло: пальцы ухватились за какой-то твердый стержень. Осторожно, чтобы в очередной раз не упасть, перебирая руками и ногами, Макрицын добрался до самого верха, но горловины там не оказалось. Вместо нее он увидел огромного размера белую голову. Когда взгляд «коренного москвича» встретился с бесцветными, без зрачков, глазами головы, беззубый рот искривился и раздалось шипение:

– Слезай со статуи, дурак!

От неожиданности Еврухерий перепугался и резко дернулся назад, удерживаясь при этом за стержень. Банка накренилась, на мгновение замерла и завалилась в зал вместе с ясновидящим. Последним, что видел Макрицын во время полета, оказались падавшие вместе с ним три белых, смеющихся головы: Вараниева, Шнейдермана и Восторгайло.

С нейтрализацией Вождя волнения не угасли – хаос продолжался по инерции, хотя прямой угрозы покушения на жизнь делегатов уже не было. Сотрудники службы поддержания порядка изо всех сил пытались организовать эвакуацию людей, но паника, охватившая присутствующих, сводила на нет все их старания. Люди метались между рядами, то там, то здесь натыкаясь на заторы: слишком много было делегатов и гостей съезда – и слишком мало открытых дверей, к тому же слишком узких.

Мужчины, прорываясь к выходу, толкали женщин. Делегаты помоложе, усердно работая локтями, оттесняли ветеранов. Отчаявшийся пробиться пожилой коммунист направил брандспойт пожарного рукава в толпу у дверей и включил воду, после чего моментально был сбит с ног быстро подоспевшими товарищами. В самом конце зала две очень древние старушки с безучастными лицами сидели и наблюдали за происходящим.

Стол президиума пустовал – руководство партии в самом начале беспорядка в полном составе удалилось за кулисы и покинуло мероприятие через служебный выход. Ушли все, кроме Шнейдермана. Второй человек в партии сначала вынес находившегося в бессознательном состоянии Велика и уложил его на траву возле здания, после чего вернулся в помещение, чтобы вывести Макрицына. Он сразу заметил Еврухерия.

– Слезай со статуи, дурак! – крикнул что было мочи Боб Иванович и, к своему ужасу, увидел, как ясновидящий дернулся назад.

Поддон оторвался от пола, статуи накренились, на мгновение замерли и завалились вместе с соратником в зал. Крайняя левая плечом задела стену, скинув с подставок перед портретом вождя два канделябра с горящими свечами, которые подожгли красную ткань. Народ отхлынул в сторону, а на ковровой дорожке прохода, под языками устремившегося вверх пламени, остался лежать Еврухерий.

Сочувствующих не нашлось, хотя оттащить ясновидящего подальше от огня было можно. Шнейдерман побежал на выручку, натыкаясь на депутатов и безбожно матерясь. Схватив Макрицына за плечи рубашки, он волоком потащил его к выходу, по-прежнему закупоренному человеческой пробкой.

Взвыла пожарная тревога, пространство все более заволакивало дымом, дышать становилось трудно. Огонь подбирался к потолку. Сотрудники службы безопасности поливали пламя из огнетушителей и пожарных шлангов, и к счастью, не без успеха. Отключили электричество – в зале сделалось темно. Но буквально через несколько секунд распахнулись все восемь дверей, и люди устремились к спасительному свету…

Глава двадцать четвертая

– Слава богу, на сей раз обошлось, мы успели купировать криз, – удовлетворенно констатировал заведующий отделением патологии артериального давления 111-й Градской больницы, осматривая доставленного четырнадцать дней назад бригадой «скорой помощи» Вараниева. – Амогло быть куда как хуже. Я имею в виду инсульт. Еще раз категорически настаиваю: никакой работы в ближайшие два месяца. Покой, покой и только покой. Легкая физическая нагрузка не противопоказана, если в удовольствие.

– Один я, – сообщил председатель, – на личную жизнь времени совсем нет.

– Я не это имею в виду, – подняв брови, ответил доктор. И чуть промедлив, уточнил: – Дело, конечно, хорошее, но по обстоятельствам. А обстоятельства, увы, на сегодняшний день против вас. Можете на даче цветы посадить, например. Но землю не копать! Стараться не нервничать. Валерьянка, пустырник – по мере необходимости. Свежий воздух. Никакого алкоголя. Положение очень серьезное. Надеюсь, вы понимаете. Завтра выпишу вас из клиники под наблюдение участкового врача. Купите аппарат для измерения артериального давления. Контролировать три раза в день: утром, в обед и перед сном.

Вараниев старался внимательно слушать заведующего отделением, но мысли, одолевавшие его две недели, с первого дня пребывания в палате, никуда не делись. Они захватили председателя сразу же, как только вернулось сознание, и ни на минуту не оставляли. Даже когда снотворные препараты заставляли Виктора Валентиновича забыться, мысли материализовывались во сне. Провал съезда, полное фиаско с Великом, исчезновение Аполлона Юрьевича, предательство Шнейдермана, реакция прессы – вот о чем постоянно думал Вараниев. Первыми словами, которые он произнес, были «Найдите Ганьского». Один из помощников, круглосуточно находившихся рядом с больным, сразу же поехал по известному адресу, несмотря на позднее время. Не открыв дверь, Марина сообщила, что супруг в Англии, когда вернется – неизвестно.

Виктор Валентинович позвонил Шнейдерману и попросил прийти, на что второй человек в партии ответил категорическим отказом, объявив о своем решении сложить с себя все полномочия и выйти из партийных рядов. Никаких объяснений не последовало. Демарш Боба Ивановича спровоцировал новый резкий подъем давления в сосудах пациента, после чего срочно собранный консилиум терапевтов и невропатологов постановил отключить телефон в палате.

– Коллеги, хочу предложить вашему вниманию уникальный случай. Без всякого преувеличения можно сказать, что вам крупно повезло: ничего подобного в мировой медицинской литературе вы не найдете, – произнес профессор Зайцевский следовавшей за ним группе студентов-пятикурсников. – Классическая манифестация большого приступа, но… Я хочу, чтобы вы сами подумали и доказали мне, что течение болезни этого больного можно уверенно назвать из ряда вон выходящим. Сейчас мы посмотрим в глазок: если пациент вне приступа, то зайдем в палату.

Заметно постаревший, но на удивление подвижный «крупнейший специалист» по «синдрому попугая» шагнул к двери, на которой висела табличка с предупреждением: «Без надобности не открывать. По одному не входить. Колющие и режущие предметы не вносить». Первым коснулся дерматиновой обивки гигантский живот Николая Сергеевича, затем лоб – профессор прильнул к глазку, после чего приложил к створке ухо. Через несколько секунд Зайцевский сообщил студентам, что больной в приступе – войти внутрь нельзя.

– Попрошу каждого из вас посмотреть, послушать.

Студенты по очереди последовали указанию.

– Итак, пожалуйста, ваши мнения…

Правильного ответа профессор не получил и, выдержав небольшую паузу, сказал: