Самозванец - Николай Гейнце
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ваш жених? — удивленно спросил Долинский.
— Да… Дмитрий Павлович Сиротинин — мой жених… Он арестован совершенно неповинно…
Сергей Павлович чуть заметно улыбнулся, но это не ускользнуло от зорких глаз молодой девушки.
— Вы улыбаетесь?.. Вы думаете, что во мне говорит любящая невеста?.. Вы ошибаетесь и осознаете вашу ошибку, как только я расскажу вам, в чем дело.
— Я весь внимание.
Елизавета Петровна, не торопясь, подробно рассказала все дело Сиротинина и высказала свои соображения о настоящем виновнике растраты.
Когда она окончила свой рассказ, Долинский сидел некоторое время молча в глубокой задумчивости.
Дубянская смотрела на него нетерпеливо-вопросительно.
— Я должен вам сказать, что вы правы… Действительно, здесь устроена адская махинация не без участия Стоцкого, Гемпеля, Кирхова и даже Неелова, и не вам бороться с ней…
— Не мне? Значит вы советуете не вмешиваться в это дело? — с почти злобной усмешкой спросила Елизавета Петровна.
— Сохрани меня Бог подать такой совет… Невиновность должна всегда обнаружиться… Я говорю только, что ваше показание следователю не даст ему возможности начать обвинение против потерпевшего, каким является в данном случае молодой Алфимов, и превратить его в обвиняемого, если этого, конечно, потребует его отец.
— Но что же в таком случае делать?
— Надо добыть не соображения и выводы, а доказательства…
— Их добыть невозможно.
— Кто знает?
— Вы говорите загадками…
— Мне сдается, — начал он после некоторой паузы, не обратив внимания на замечание молодой девушки, — что нам в этом деле может помочь опять же тот человек, который помог и в московском…
— Савин?
— Никто другой.
— Я вас не понимаю…
— Он хорош с Гемпелем и Нееловым, то есть знает их кружок, быть может, я даже почти уверен, не участвуя в их проделках, а потому с ним они не будут стесняться, и если он захочет, то может раскрыть все это дело.
— Но он не захочет…
— Почему?
— Какое ему дело до неизвестного ему Сиротинина!
— Он ваш жених…
— Что же из этого?
— А то, что вследствие этого мне думается, что Николай Герасимович с курьерским прикатит в Петербург и примется за это дело горячо.
— Какое же отношение имею к нему я?
— Савин человек увлекающийся… Я достаточно имел случаев изучить его… Это хорошая русская натура с подгнивающим, но все еще живущим корнем… Если он кого любит, то любит беззаветно, если ненавидит, то ненавидит от души…
— Что же из этого?
— А то, что перед вами он благоговеет…
Елизавета Петровна потупилась.
— Не конфузьтесь… Такое благоговение ничуть не оскорбительно…
— Я и не говорю этого.
— Он вскоре после вашего с ним знакомства сказал о вас: «Вот девушка, для которой я бросился бы в огонь и в воду, и не как за женщину, а как за человека». А он не из тех людей, у которых слово разнится от дела.
— Я ему очень благодарна, но нельзя же его беспокоить и заставлять приезжать по совершенно чужому для него делу.
— Ему, как он не раз говорил, совершенно все равно где жить, в Москве, или в Петербурге… Он любит приключения… Это современный рыцарь, немножко даже Дон-Кихот, но в хороших сторонах этого героя Сервантеса… Я ему напишу сегодня же…
— Если так — то напишите… Я не смею пренебрегать ничьей помощью…
— Его помощь, я предчувствую, будет существенна.
— Я просила бы также вас принять на себя защиту Сиротинина…
— Я готов, но до моего участия еще далеко… Следствие только что начато… Дай Бог, чтобы вашему жениху и не надо было бы моих услуг…
— То есть как?
— А так, чтобы дело не дошло относительно его до суда вследствие открытия настоящего виновника… Я верю в это… Я верю, что в земное правосудие вмешается отчасти небесное… Редки случаи, когда действительно невинный садится на скамью подсудимых…
— О, как желала бы и я верить в это.
Она встала.
— Благодарю вас… Вы все-таки подали мне хотя и призрачную, но надежду.
— Я сейчас же сяду писать Савину…
— В добрый час…
Елизавета Петровна вернулась к Селезневым несколько успокоенная, но там ожидало ее начало той пытки, которая была неминуема для нее в обществе таких, кто знал о ее близости к семье Сиротининых.
Она застала Екатерину Николаевну в гостиной.
— Я вас жду, жду… Мне так хотелось с вами переговорить еще о моей милой Любе, услыхать еще раз, как они устроились, а вы только что вернулись из Москвы и уж пропали на несколько часов…
Все это хотя и было сказано в виде шутки, но в тоне голоса Селезневой проскользнули ноты раздражения.
— Я узнала об обрушившемся несчастии над близкими мне людьми.
— Это, верно, над Сиротиниными? Вы, кажется, интересовались ее сыном?
— Я интересовалась им как хорошим, честным человеком, — глядя прямо в глаза Екатерины Николаевны, отвечала Дубянская.
— Теперь вам придется изменить свое мнение: он оказался вором…
— Это роковая ошибка…
— Хороша ошибка… Почитайте газеты и вы увидите, как дважды два четыре, что никто, кроме него, не мог совершить растраты…
— А я все-таки не верю этому.
— Ваша воля, — пожала плечами Селезнева, — но вы будете одни при этом мнении. Впрочем, вероятно, то же мнение высказывает и мать, укрывавшая сына и покупавшая на свое имя дачи.
— Позвольте, дача куплена из скопленных им денег, в рассрочку…
— Так всегда говорят все преступники.
— Он не преступник.
— Ну, будь по-вашему… Мне ведь в сущности все равно… Расскажите лучше мне о Любе…
Подавив свое волнение, Дубянская стала рассказывать подробно московские происшествия.
К концу ее рассказа в гостиную явились Аркадий Семенович, Сергей Аркадьевич и Иван Корнильевич Алфимов.
Сергей Аркадьевич, знавший все происшедшее в Москве от отца, которому дорогой от вокзала рассказали все Долинский и Елизавета Петровна, и теперь еще все волновался.
— И зачем надо было меня вызывать из Москвы?.. Я бы заставил его точно так же жениться на сестре…
— Так бы и заставил, когда ты не брал в руки ни ружья, ни револьвера… Он пристрелил бы тебя, как птицу, — сказал Аркадий Семенович.
— Но я брат… Мне было удобнее…
— Подставить свою голову без малейших шансов на хороший исход… Это было бы безумием… Я очень благодарен Сергею Павловичу, что он предусмотрел это и написал мне о вызове тебя сюда…
— А я так совсем ему не благодарен.
— Но как же скрыли, что была дуэль? — спросила Екатерина Николаевна.
— Объяснили рану несчастным случаем на охоте, — отвечала Елизавета Петровна.
Разговор перешел, благодаря присутствию Алфимова, на растрату в их конторе.
— Несомненно, виноват Сиротинин, — заметил Аркадий Семенович.
— Конечно, кто же другой, — подтвердил Сергей Аркадьевич.
— А вот Елизавета Петровна другого мнения, — вставила Екатерина Николаевна.
— Вот как? — вопросительно посмотрел на нее старик Селезнев.
Молодой Алфимов побледнел.
— Действительно, я другого мнения, — сказала Дубянская, — я хорошо знаю Дмитрия Павловича и удостоверяю, что он не может быть вором. Он скорее умер бы с голоду, чем взял бы что-нибудь чужое! Вы верите, потому что не знаете его так, как я его знаю… Его нельзя даже подозревать…
— Однако, все улики налицо…
— Какая же это улика!.. Не та ли, что кроме него некому было украсть? Кто знает…
Дубянская едва заметно повела глазами в сторону Ивана Корнильевича.
Тот сидел, как на иголках, и нервно кусал свои губы.
— Я не поверила бы ему, если бы он сам мне сказал, что совершил это преступление.
— Вы влюблены в него, — заметила Екатерина Николаевна.
— Я и не скрываю этого… Я его невеста…
— Вы? — широко раскрыла глаза Селезнева. — Но теперь…
— Что же теперь?.. Я убеждена, что его невиновность обнаружится, это, во-первых, а, во-вторых, если он сделается жертвой скрывшегося за его спиной негодяя, то я обвенчаюсь с ним, когда его осудят, и пойду с ним в Сибирь.
— Это очень романтично, — сказала Селезнева. — Но верно и то, что вы одни такого о нем мнения.
— Ошибаетесь, я только что была у Долинского, и он согласился со мной, что Сиротинин не виновен.
— У адвокатов нет виновных, — вставил Сергей Аркадьевич, несколько раздраженный против Дубянской за вызов из Москвы.
Иван Корнильевич Алфимов не проронил ни одного слова.
Екатерина Николаевна Селезнева приписала это воспитанию и такту молодого человека.
Ему как заинтересованному в деле и не следовало, по ее мнению, говорить.
Он между тем молчал по другим причинам. Иван Корнильевич переживал страшное внутреннее мучение.
