Тучи сгущаются - Лориана Рава

вышла по нужде, но Асеро всё равно было тревожно. К тому же он понимал, что всё равно больше уже не заснёт, а тупо валяться в постели как-то не хотелось.

Проходя по садовой дорожке, Асеро услышал вдруг тихие сдержанные рыдания. Заглянув за кусты, которые образовывали что-то вроде беседки (специально так посадили, чтобы у дочерей было что-то вроде домика для игр), Асеро увидел, что Луна сидит внутри на земле и тихо плачет.

-- Любимая, ты чего? Кто посмел тебя обидеть? -- сказал Асеро, подсев рядом.

Луна прервала плач и сказала:

-- Асеро, мне надо поговорить с тобой серьёзно. Я знаю, что ты сам до недавнего времени всячески сторонился дочери Жёлтого Листа, но теперь сам за ним послал для разговора. Скажи прямо, ты согласен на брак с его дочерью? Ведь ко мне ты охладел, уже много дней не выполняешь своих супружеских обязанностей.

-- К Жёлтому Листу я обратился вовсе не за дочерью, а по его прямым обязанностям. Жениться на его дочери я не буду ни при каких обстоятельствах -- потому что знаю, что она сама против. А насиловать кого бы то ни было я в жизни не буду, это противно моей природе. Впрочем, мне и по доброй воле никакая другая женщина не нужна, я тебя люблю. Или ты сомневаешься в этом? Но как я могу доказать тебе это?

И он стал покрывать заплаканные щеки своей жены поцелуями.

-- Тогда почему ты столько времени не касался меня?

-- Луна, как будто сама не видишь, что тут творилось последние дни.

-- Но ведь ты всегда находил утешения в моих объятиях.

-- Луна, у тебя должны же были начаться истечения, а их нет, может быть...

-- Истечения у меня уже были, но прошли быстро. Неужели ты думаешь, что я ещё могу забеременеть. Кого ты обманываешь, меня или себя?

-- Никого не обманываю, моя мать сколько лет была бесплодной, прежде чем родила на свет меня? И ты можешь! Скажи, что я должен сделать, чтобы ты убедилась, что я не холоден? Овладеть тобою?

-- Да...

И стал развязывать шнурок, на котором держались его штаны.

-- Асеро, ты с ума сошёл, прямо здесь...

-- А отчего нет? -- сказал Асеро, вешая штаны на куст -- как давно мы не позволяли себе маленькие шалости -- ведь ночью я не могу видеть твою красоту.

В какой-то миг Луна заколебалась, ведь их могли застать за столь легкомысленным делом, но после минутных колебаний совершенно спокойно дала развязать у себя верёвочки, скреплявшие платье, и окончательно отбросив все сомнения, отдалась самому страстному и нежному любовнику, о какого только способно представить себе женское сердце.

-- Ну как, теперь ты убедилась, что я вовсе не холоден к твоей красоте? -- спросил Асеро, одеваясь обратно.

Но Луну уже волновало другое.

-- Послушай, когда ты делал это со мной, я почувствовала нечто странное. Не боль, нет... Не знаю, как это описать... но так у меня было, когда я была беременна.

-- Но ведь у тебя же были истечения?

-- Были. Но довольно слабые. А такое бывает и в начале беременности... Может, мы и в самом деле зря это сделали, а если выкидыш будет?

--Не обязательно. Впрочем, ты всегда вначале немного тревожна, так что хороший знак. Ладно, что теперь гадать, тут только время покажет, -- сказал Асеро, завязывая жене пояс и ещё раз целуя её напоследок. -- В любом случае, что сделано то сделано.

Жёлтый Лист быстро узнал всё необходимое. Разумеется, автор картины умер, но после него остался сын, в мастерстве мало уступающий отцу. Однако делать копию тот почему-то наотрез отказался. Заявил, будет об это говорить, только если сам Первый Инка согласится явиться к нему и уговаривать. Передавая это, Жёлтый Лист предложил как-то наказать строптивого художника, но Асеро напротив, согласился явиться к нему и поговорить лично.

Асеро реши нанести визит к Графитовому Карандашу вместе со Славным Походом. Идти один Асеро, если честно, несколько робел, так как до того ему не приходилось напрямую иметь дело с художниками и поэтами, и он не знал, как с ними лучше всего находить общий язык. Если бы не печальные обстоятельства в семье Инти, то можно было бы отправиться вместе с Инти или Горным Ветром, которые знали эту среду не понаслышке, но увы, теперь им явно не до того.

От Горного Ветра Асеро слышал, что художники и поэты порой слишком капризны, так как знают о своей уникальности и незаменимости, но тут был случай из ряда вон. Потребовать к себе самого Первого Инку -- это было неслыханно, и Асеро подозревал, что за этим стоит что-то более важное, нежели простая спесь. Потому он и позвал с собой на всякий случай Славного Похода.

Оставив охрану снаружи, Асеро и Славный Поход вошли внутрь дома, не запертого по тавантисуйским обычаям. Вообще дома в Тавантисуйю обычно не совмещались с мастерскими, но для художников нередко делали исключение, так как тем было неудобно доходить до мастерских, расположенных на другом конце города.

В нос вошедшим ударил запах краски. Полуприкрытая тканью юная девушка, очевидно смутившаяся своего не вполне пристойного вида, тут же спорхнула с места, где только что позировала, и скрылась за занавеску, где, видимо, принялась торопливо одеваться, так как через довольно короткий промежуток времени она выпорхнула оттуда в платье и поспешила скрыться с глаз долой.

Асеро ужасно смутился тем, что помешал работе, а ещё более тем, что увидел ровесницу старшей дочери в таком легкомысленном виде, и потому в первый момент не знал, как начать.

-- Срамота, ? сказал Славный Поход, ? неужели людей так обязательно надо рисовать в голом виде? Можно же без этого обойтись.

-- Нельзя, ? ответил художник, так и не оторвавшись от своего занятия, ? если белые люди выставляют рабов и рабынь на рынках нагими и полунагими, то я не могу их рисовать одетыми.

Асеро подошёл к мольберту и заглянул через плечо. Она действительно изображала рабовладельческий торг, и среди невольников была точная копия той красавицы, которую они только что спугнули. Впрочем, на картине её нижнюю часть тела была скрыта за кем-то из её лишь контурно намеченных товарищей по несчастью, а грудь она стыдливо прикрыла, так что всё внимание зрителя поневоле приковывало её лицо, на котором отражались стыд, отчаянье и испуг. Бояться ей при этом было чего -- к ней