Город, которым мы стали - Нора Кейта Джемисин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Женщина продолжает:
– Все так, но столь ужасными города становятся не из-за этого. Кое-что ты уже, наверное, понимаешь, да? Ты заглянула за пределы этого царства и увидела границы других реальностей. Все мыслящие создания познают сами себя хоть отчасти, такова их природа.
– Я… – Айлин хочет возразить. Ей не нравится, когда ее приравнивают к чему-то, что она ненавидит. А еще она не понимает, что пытается сказать Женщина. – Наверное?
– Да. Ну так вот. – Еще один взмах руки. Похожая на шайбу сосиска… нет, не сосиска – Айлин хихикает; такое название кажется ей грязным. Пусть лучше будет «Динь-Хо». Так вот, «Динь-Хо» внезапно перестает подпрыгивать или пульсировать, словно заметил движение Женщины. Будто они как-то связаны. Но то место с резкими тенями – оно ведь ненастоящее, правда? Оно будто находится где-то далеко-далеко за пределами заднего стекла машины. До сих пор Айлин была уверена, что это – оптическая иллюзия, отражение от одного из боковых задних окон или игра преломившегося света. Или же странный сон наяву. На завтрак она ела хэш из солонины; возможно, у нее галлюцинации из-за недопереваренной солонины или недожаренного картофеля.
(Много, много позже, когда все приключения почти подойдут к концу, Айлин вспомнит про тот момент и подумает: «Ну и дрянь же эта предвзятость подтверждения».)
– Беда в том, – продолжает Женщина, судя по тону, начиная настоящую тираду, – что города подминают под себя все, до чего могут дотянуться. В бытии бесконечно много места, его хватает для всех вселенных, порождаемых жизнью, – даже для таких причудливых, как эта! Всем найдется свой уголок. Но некоторые формы жизни не способны довольствоваться лишь своей экологической нишей; они по природе своей посягают на все вокруг. Они пробивают вселенные насквозь – и, когда им это удается, превращают десять тысяч реальностей в ничто. – Она щелкает пальцами. – А могут они натворить и еще что похуже, если постараются. Или даже если не будут стараться.
В мире резких теней происходит нечто странное. «Динь-Хо»… становится больше? Нет, он просто приближается к зеркалу. Айлин ощущает затылком слабое дуновение холодного ветерка. Какое блаженство. Сейчас июнь, и кондиционер в машине работает скверно, лишь время от времени выплевывая порывы действительно холодного воздуха. Наверное, нужно жидкость залить. А Женщина в Белом, похоже, открыла сзади вентиляционное отверстие.
– Звучит, э-э-э, ужасно, – говорит Айлин, поглядывая на спидометр. Если ее оштрафуют, отец еще долго будет ей это припоминать.
– Это катастрофа, по сравнению с которой гибель всего вашего вида кажется сущей мелочью. – Айлин почти что слышит, как Женщина пожимает плечами. – В конце концов, что такое еще один вымерший разумный вид, если бесчисленное множество таких же ежедневно уничтожаются ужасными городами?
Айлин потеряла нить мысли Женщины.
– Подожди, что?
– Ты ведь работаешь в библиотеке. Читала что-нибудь из Лавкрафта?
Айлин потирает шею. Кажется, ее уже продуло. Она хочет попросить Женщину в Белом закрыть вентиляцию, но за окном редкие леса уже уступили место автомастерским, заправочным станциям и рекламным щитам торговых центров Нью-Джерси. Это значит, что они почти подъехали к библиотеке, где работает Айлин. Что ж, если станет совсем невмоготу, у нее в сумочке есть миорелаксанты.
– Читала, но немного, – отвечает она. Ей никогда особо не нравились научная фантастика и фэнтези, разве что любовное – она любит хихикать над историями об инопланетянах с большими синими пенисами. Однако один из старших библиотекарей, большой поклонник Лавкрафта, все время настаивал, чтобы она что-нибудь прочла, и Айлин наконец сдалась. – То есть «Тень над Иннсмутом» показалась мне бессвязной, но я понимаю, почему люди снимают кино о чудовищах. Его рассказы я тоже пробовала читать. – Те оказались еще более бессвязными. Однако в одном рассказе действие происходило в Нью-Йорке, в Ред-Хуке, где находится «Икеа», и там звучали те же слова, какими отец описывает Бруклин: полный преступников, страшных иностранцев и банд преступников, состоящих из иностранцев. Тот рассказ ей понравился, по крайней мере, потому, что главный герой был ирландцем и боялся высоких зданий.
Голос Женщины стал мрачным.
– Лавкрафт был прав, Айлин. В городах и в их жителях есть нечто иное. По отдельности ваш вид – ничто. Микробы. Автотрофы. Но не забывай: однажды автотрофы уничтожили на этой планете почти всю жизнь.
– Подожди, что? – Да не может такого быть. Автотрофы? Водоросли? – Правда, что ли?
– Правда. Города – это заразная болезнь, которой подвержена жизнь на этих ветвях бытия. Посели в одном месте достаточно людей, позволь штаммам свободно меняться, дай им благоприятную среду для роста, и тогда ваш вид начинает сливаться в… общность. – Айлин слышит, как Женщину в Белом передергивает, как шуршит ее одежда. – Вы едите блюда других народов, изучаете новые кухни, сочетания специй, обмениваетесь новыми ингредиентами – и так становитесь сильнее. Вы носите одежду, модную у других, изучаете новые модели поведения, чтобы применить их в своей жизни, и благодаря этому становитесь сильнее. Один-единственный новый язык заражает вас совершенно иным образом мышления! Да что там, всего несколько тысяч лет назад вы еще считать не умели, а теперь понимаете квантовую природу Вселенной – и вы прошли бы этот путь еще быстрее, если бы не пытались все время уничтожить соседние культуры, из-за чего вам приходилось все начинать с нуля. Это просто чересчур.
Айлин хмурится.
– Что плохого в том, чтобы выучить новый язык? – В детстве она учила гэльский. Он труднопроизносимый и поблизости не было других носителей языка, с которыми она могла бы попрактиковаться, так что Айлин уже забыла почти все, что выучила, кроме нескольких красочных фраз и пары песен. Но она не может понять, почему учить его было плохо.
– Ничего. Я не осуждаю, а лишь описываю вашу природу. Но в ней заключается вся беда, потому что вы растете, а вместе с вами растут и ваши города. Вы меняете друг друга, город – людей, а люди – город. Затем ваши города начинают объединять множество вселенных – и как только происходит несколько таких проколов, вся конструкция бытия подкашивается.
Теперь Женщина в Белом подается вперед. Айлин видит на подголовнике пассажирского сиденья ее руку.
– В бесчисленных мирах гибнет бесчисленное множество людей, а вы даже не замечаете. Целые галактики оказываются раздавлены ужасными, холодными основами вашей реальности. Некоторые из ваших жертв знают об опасности и взывают к вам, но вы не слышите. Некоторые пытаются бороться с вами, убегают в ближайшие миры, надеясь найти там убежище, даже поклоняются вам, моля о милосердии, – но ни у одной из этих несчастных душ нет шанса спастись. Как ты считаешь, Айлин, это справедливо? Ты понимаешь, почему я должна вас остановить?
Как это ни ужасно, Айлин понимает. Если все это правда… Боже, как же ужасно. Вот только… она хмурится и чувствует себя немного виноватой за подобную мысль, но… разве это зло? Отчасти слова Женщины похожи на взгляды одной из библиотекарей, мисс Паппалардо – веганки, которая всегда твердит Айлин: «Бесчисленное множество живых существ были порабощены, чтобы ты могла добавлять в свой чай мед». Айлин же считала, что такие рассуждения неверны: пчелы производят больше меда, чем потребляют, а отношения между пчелами и людьми больше похожи на симбиоз, чем на рабство. Но Айлин продолжает добавлять в свой чай мед по совсем другой причине. Просто… Бога ради, это же всего лишь мед.
– Может быть, есть и другой способ, – вдруг произносит Айлин. Она вспоминает наклейку на бампере машины мисс Паппалардо. – Чтобы мы все… сосуществовали?
– Нет. Уже пытались. – Затем Женщина печально вздыхает. – Видишь ли, я знаю, что на самом деле вы не злые. В конце концов, меня создали для того, чтобы я помогла существам из моего мира
