Люба (СИ) - Даниленко Жанна

— Сережа, это я, Марина. Я понимаю, что ты не захочешь со мной разговаривать. Просто выслушай. Папа спит, поэтому я звоню ночью. Все последние дни он сидел рядом с моей кроватью, боялся, что я не смогу жить. Я убедила его, что смогу. Кто бы убедил в этом меня… Сережа, я хочу сказать, чтобы ты знал. Я люблю тебя, всегда любила. Прости, если сможешь. А не простишь, я тоже пойму. Я и отца люблю, несмотря ни на что. Я зря жила. Говорят, что когда я родилась, меня еле вытащили с того света. Представляешь, зря вытащили. Отец завтра пойдет на работу. Институт не может без своего руководителя. Я так хочу увидеть маму. У меня самая лучшая мама на свете. Пусть странная, пусть не такая, как все, но она самая-самая! Прости меня, Сережа!

— Мариша, подожди. Что случилось?

— Тебе лучше не знать. Ты придешь завтра? Молчишь… Я понимаю и принимаю все как есть.

Она отключилась. Я набирал ее сотовый снова и снова, но он не реагировал. Утром я взял свою сумку с ноутбуком, вместо привычного костюма и рубашки надел джинсы и футболку и пошел к Борисовым. То, что произошло, не укладывалось в моей голове. Дядя Саша рассказал все, ничего не скрывая, в присутствии Марины. Я принял решение сидеть с ней. Написал заявление на отпуск, несмотря на осуждение в глазах отца. Отправил его на работу, обещал звонить каждый час. Он знал, что я смогу позаботиться о ней, но не одобрял этого. Я работал, даже смотреть на нее не мог. Первое чувство было возмущение, потом брезгливость, а потом меня захлестнула жалость. Но на жалости отношения не строят. Я смотрел на нее, когда она засыпала под действием успокоительных, любовался ее точенным лицом, черными, как смоль, волосами, длинными ресницами, лепными губками. Я рассматривал ее губы и заметил, что следов прокола нет. Значит, она носила клипсы и на губе и на брови. "Вот дурочка", — подумал я. Я не знал, злюсь я на нее или нет, смогу ли простить и принять ее. Но с каждой минутой, проведенной с ней в одной комнате, я понимал, что люблю ее так же, как и раньше. И злость отступала, медленно, но навсегда. Наконец наступил момент, когда злость и жалость окончательно покинули мою душу. У меня остались лишь трезвый ум и огромная всепрощающая любовь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вечером я осторожно постучал в двери кабинета дяди Саши.

— Заходи, Сережа, — не поднимая глаз от компа, произнес он. — Проходи, садись. Минутку подожди, а то мысль потеряю. Ты ел?

— Да, мы готовили с Мариной. А вы? Пойдемте на кухню. Или вам сюда принести?

— На кухню, сынок. Пошли, я закончил. Дочь спит?

— Да, я ей укол сделал. Я спросить хотел, мне можно у вас ночевать?

— Ты мой сын, ты дома. С матерью говорил?

— Нет. С тетей Любой по скайпу. Она не знает о Марине.

— Хорошо. Так что ты решил?

— Я хочу быть с ней. Если она позволит.

— Любая должна быть счастлива и землю целовать, по которой ты ходишь. Мне не нравится это. Она тебя не стоит.

— Но ведь никто и не продается. А сердцу не прикажешь. Я так много пережил без нее, что сама мысль о том, что ее не будет со мной, мне страшна. Понимаете?

— Конечно. А что дальше, ты думал?

— Будет семья, дети. Закончу диссертацию.

— Ты мою позицию понял, но ты взрослый человек. Ты очень ответственный человек, сынок. Ты веришь ей?

— Не ей, в нее верю. Ешьте. Еще положить?

— Спасибо, видно, что ты готовил. Вкусно. Твоя кровать на месте, шкаф тоже, Валера возражать не будет. Переноси вещи и поговори с матерью.

Разговор с матерью не принес ничего хорошего. Про Марину я говорить не стал, просто сказал, что переезжаю временно к Борисовым. Она возмутилась. И первым вопросом стало, на что же она будет жить. К своему ужасу, я понял, что она привыкла к тому, что я ее содержал. Я покупал продукты, готовил, стирал, убирал. Она тратила свою зарплату на себя. А теперь ей снова придется о себе заботиться самой. Она кричала, ругалась, плакала. Говорила, что я не имею права так с ней поступать. Тогда я сказал, что наверно скоро женюсь и приведу жену вот в эту квартиру. Я предложил ей переехать на кухню, а сам я с женой буду жить в комнате. Тогда мама предложила компромисс в денежном эквиваленте. Я принял ее условия. Теперь все свободное время я мог посвящать моей девочке, любви всей моей жизни. Моей Марине.

Вскоре она стала совсем моей. Мне нечего было больше ждать. Ей уже восемнадцать, и она хотела меня. Я поговорил с ее отцом, сделал официальное предложение, и теперь мы жили вместе. Даже свои вещи я перенес в ее шкаф. Я навел там порядок, выкинул все, что она по моему мнению не должна больше носить. Затем мы сделали уборку в комнате. Марина всегда знала мой пунктик насчет чистоты. Я не мог налюбоваться ею. Она была тихой и покорной. Нет, не сломленной, а именно покорной.

Со дня на день должна была вернуться тетя Люба. Я ждал ее как никогда. Мы с Мариной сможем пожениться. Я не мог назначить дату свадьбы без разговора с ее матерью. Нет, конечно, я переживал за Ваню, я скучал и по нему, и по моей второй матери, но я был эгоистом.

Марина спала, она последние дни стала много спать. У меня отгул, вернее, библиотечный день. Я должен после свадьбы поговорить с дядей Сашей о заведовании. Конечно, не сейчас, позже. Я не думаю, что он будет против. Я заканчиваю писать диссер. Еще немного, и я покажу ему готовую работу. Статьи выходят регулярно. На них прекрасные отзывы. Я переписываюсь чуть ли не со всеми ведущими патологами мира. Я горжусь собой, а когда я закончу работу, мной будут гордиться и Борисовы. От моих тщеславных мыслей меня отвлек звонок в дверь. Я открыл не задумываясь. Передо мной была Настя.

— Можно войти? — с вызовом спросила она. Она пыталась быть наглой и уверенной в себе. Но если наглость была ее натурой, то с уверенностью в себе у нее на этот раз не вышло. Уж больно потрепанной она выглядела.

— Нет, войти нельзя. Что тебе? Говори и проваливай.

— А ты груб.

— С кем поведешься. Так что тебе надо?

— Марину. Я хочу ее попросить забрать заявление в полиции.

— Что?! Ты ее о чем-то просить хочешь? После того что ты с ней сделала?

— Не я, Сергей, я не хотела. Она что, с тобой?

— Со мной, и что?

— Дашь с ней поговорить?

— Нет. Уйди из ее жизни. Останься страшным сном и все. Не беспокой ее.

— Но меня посадят!!!

— А ты не заслужила?

— Я пыталась дать ей жить со всеми красками, так, чтобы чувствовался вкус…

Ей не дала договорить неизвестно откуда появившаяся Марина. Она была бледно-зеленоватого цвета и ужасно зла.

— Какие краски ты мне хотела дать, вот эти? — она сорвала с себя халатик, так что пуговицы посыпались по полу. Лицо перекосило от гнева, руки дрожали. Настя с ужасом смотрела на багровые рубцы.

— Я не хотела… я не знала…

— Я кричала, громко, неистово громко. А ты, где ты была? Молчишь? Ты научила меня ненавидеть из зависти. У меня было время подумать о тебе. Ты просто завидовала обеспеченной и красивой девочке и тому, что у меня был парень. Настоящий, хороший, порядочный, который меня любил. По-настоящему любил. Ты воспользовалась моими неприятностями и осуществила свой план. Да, ты добилась своего — я больше не красивая. Но я тебе благодарна. Я наконец поняла, кто есть кто. Ни одна подруга, даже правильная и искренняя, не заменит родителей. Ты таковой не являлась. А у меня потрясающие, необыкновенные, самые лучшие родители в мире. И самый лучший любимый человек. Так что спасибо тебе. Ты помогла расставить приоритеты и все понять. Я заберу заявление и позволю тебе катиться по наклонной. Ты все равно свое получишь.

Я надел на нее свою рубашку. Марина послушно всунула руки в рукава и прижалась к моему голому торсу. Она потерлась щекой о волосы на груди и с улыбкой посмотрела мне в глаза.

Настя стояла опустив голову.

— Я пойду? — почти шепотом спросила она.

— Конечно, — как-то очень весело ответила моя девочка. Быстро закрыла входную дверь и кинулась мне на шею. Я поднял ее, а она обвила меня руками за шею, а ногами за талию.