По тонкому льду - Георгий Брянцев

Когда я высказал Карлу Фридриховичу свои соображения, он постарался заверить меня, что все обойдется как нельзя лучше. Разве он не соплеменник всех этих обер-лейтенантов, гауптманов, шарфюреров и прочих фюреров? Разве не течет в его жилах такая же, как и у них, арийская кровь? А это не тяп-ляп… А то, что он и его отец родились не в Германии, а в России, ровным счетом ничего не значит. Немец, где бы он ни родился я жил, не перестает быть немцем. Так сказал сам фюрер. Он больше сказал: десятки тысяч немцев, разбросанных по всему свету, — это его опора и потенциальная сила. Были и другие положительные факторы. Кто, как не бургомистр города господин Купейкин, разрешил ему, доктору, частную практику? Кто, как не комендант города, уговорил его, Карла Фридриховича, работать в немецком офицерском госпитале? Кто, как не комендант, освободил его дом от постоев? Кто, наконец, как не тот же комендант, выразил письменное персональное соболезнование в связи с кончиной супруги доктора?

Я благословил Карла Фридриховича на подвиг ратный.

Минуя здравотдел управы, минуя бургомистра города, доктор явился пред грозные очи самого коменданта города майора Гильдмайстера и слезно излил перед ним свою душу. Излил — и нашел отклик в сердобольной душе майора. Карл Фридрихович получил пропуск для проезда по железной дороге в Минск и обратно. Он получил письмо в минскую комендатуру. Гильдмайстер просил своих минских коллег оказать помощь почтенному доктору Франкенбергу в поисках его дальней родственницы по жене и вывозе ее из Минска в Энск. Вот коротко и вся история.

Последняя клиентка покинула кабинет. Выждав, когда закроется за нею дверь, я вошел. Карл Фридрихович стоял у мраморного умывальника и тщательно намыливал руки. На нем был халат и докторская шапочка, эти неизменные атрибуты его профессии.

— Вы не догадываетесь, какой недуг снедает прелестное создание, только что покинувшее кабинет? — спросил он меня вместо приветствия, имея в виду клиентку с большими глазами.

Я усмехнулся:

— Откуда же мне знать?

— Си-фи-лис! Классический сифилис. Подхватила на сорок пятом году жизни и совершенно бесплатно. Экое свинство!

— Да, глупо, — заметил я. — Будто раньше не имела для этого времени.

— И поверьте мне, ее свалит тиф. На ней вши. А вошь — это бич человечества. Известно ли вам, что вши и комары унесли на тот свет людей больше, чем самые крупные сражения?

— Нет, — признался я.

— А это прискорбный факт, — он вытер руки, подошел ко мне, повернул меня к свету: — Так… Дайте-ка я погляжу на вас. Похудели. Есть хотите?

— Да нет…

— Уверены?

— Не особенно.

— Во всяком случае, так уж твердо настаивать на этом не будете?

— Пожалуй.

— Отлично. Женюрка! Ангел мой!

Ангел не заставил себя долго ждать.

Карл Фридрихович склонился над Наперстком, поцеловал ее в лоб и попросил:

— Сообрази-ка что-нибудь. У нас кровожадное настроение.

Наперсток кивнула и молча удалилась. Мы сели тут же в кабинете, обставленном различным медицинским оборудованием, белыми застекленными шкафами и даже операционным столом.

Карл Фридрихович, невысокого роста, тоненький, миниатюрный, удосужился к шестидесяти семи годам сохранить изящную фигуру юноши. Его отличали некоторый налет старомодности и лучшие манеры вымерших аристократов, хотя ничего аристократического в его роду не было. Он обладал врожденной деликатностью, держал себя учтиво и предупредительно. Исконно народные черты характера немцев: точность, аккуратность, трудолюбие — Карл Фридрихович возводил в величайший жизненный принцип.

Карл Фридрихович сидел со мной рядом, потирая сухие бледные руки, и молчал. На лице его проглядывала то ли усталость, то ли рассеянность.

— Что-нибудь случилось? — спросил я и положил свою руку на его колено.

— Всегда что-нибудь случается, — тихо произнес Карл Фридрихович. — Такова жизнь… Ночью умер мой старый друг доктор Заплатин. Да… Константин Аристархович Заплатин. Вместе учились в гимназии. Кончали институт. Вместе работали на хуторе Михайловском. Он и перетянул меня сюда в сороковом году. Он здесь родился… Золотые руки. Ума палата. Отличный хирург и музыкант. А как людей любил! Он был проникнут к людям такой горячей любовью, что она мне казалась порой чрезмерной и не всегда оправданной. Позавчера был у меня… Пили чай… Как всегда, вспоминали прошлое. И ничего я не подметил. Ничего. А прошедшей ночью… Конец.

— Сердце? — спросил я.

— Яд!

— Покончил с собой?

Беседу прервала Наперсток. Она вошла и пригласила к столу.

Я спохватился:

— Дельце есть к вам, Карл Фридрихович.

Он шутливо отмахнулся:

— Простите. На голодный желудок я плохо соображаю.

В столовой было чисто и по-домашнему уютно. Чувствовалась рука Наперстка.

Втроем с завидным аппетитом мы уничтожили не так уж мало пожившую на свете говядину, изжаренную, как любил Карл Фридрихович, без всяких фокусов, прямо на сухой горячей сковороде. Съели вилок квашеной капусты. Попили чай. К чаю доктор достал из своего "стратегического" запаса по большому куску сахару. Это был деликатес, равноценный соли. Мы бросили сахар в чай, а Наперсток своими крепкими зубами покусывала его.

Когда Наперсток убрала со стола и вышла, доктор осведомился:

— У вас, кажется, есть ко мне дело?

— Да, Карл Фридрихович.

— Так выкладывайте.

— Если к вам обратится больной, страдающий закупоркой вен, вы сможете оказать ему помощь?

— Обязан. Ну, собственно, как понимать "оказать помощь"? Это же не фурункул вскрыть. От закупорки вен надо лечить. Серьезно лечить.

— Простите, я неверно сформулировал вопрос. Я и имел в виду лечение.

— То-то и оно. А от правильно поставленного вопроса зависит половина ответа. Но прежде я должен посмотреть больного.

— За этим дело не станет. Он немец.

— Даже? — Карл Фридрихович усмехнулся. — Вы хотите расширить круг моей клиентуры?

— Не только.

— А что еще?

— Больной представляет интерес. Мы попробуем нацелить его на вас. И надеемся, что вы сумеете снискать его доверие.

— Не много ли вы требуете от простого смертного?

— Ваши способности нам известны, милый доктор.

Карл Фридрихович комплименты никогда не принимал всерьез. Он сказал:

— Всякая слава имеет свои теневые стороны. Кто он, если не секрет?

— Уж какие тут секреты! Он занимает должность начальника метеослужбы на аэродроме.

— Ну что ж… Как вы сказали: "Попробуем нацелить"?

— Да, — улыбнулся я.