Мэгги Стивотер Превращение - Мэгги Стивотер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сердце у меня на миг остановилось.
— Идем, — сказал Коул. Он оглянулся через плечо на мистера Брисбена, который смотрел на меня с непонятным выражением. — Это ты сукин сын, — сказал Коул и ткнул в него пальцем. — У него больше прав быть здесь, чем у тебя.
Но любовь нельзя измерить документально, поэтому мне пришлось оставить Грейс в палате.
КОУЛКогда приехала Изабел, сквозь волнистое стекло в окнах больничного кафетерия уже начинал просачиваться свет утренней зари.
Грейс умирала. Мне удалось вытащить это из сестер, прежде чем я ушел. Ее неукротимо рвало кровью, ей давали витамин К и делали переливания, надеясь замедлить процесс, но конец был уже близок.
Я пока не сказал об этом Сэму, но, думаю, он и сам все знал.
Изабел бросила на стол передо мной смятую салфетку. Я не сразу сообразил, что это та самая салфетка из забегаловки, на которой я нацарапал график. Потом разобрал написанное большими буквами «АМФ» и вспомнил, сколько всего о себе рассказал Изабел. Она плюхнулась на пластиковый стул напротив меня, очень сердитая и кричащая об этом каждой своей черточкой. На ней не было ни грамма косметики, если не считать размазанной вокруг глаз туши для ресниц, да и та, очевидно, осталась со вчерашнего дня.
— Где Сэм?
Я кивнул в сторону окна. Сэм казался черным пятном на фоне темного неба. Сцепив руки за головой, он смотрел в никуда. Все вокруг него шевелилось и изменялось: медленно восходящее солнце окрасило стены в оранжевый цвет, передвигались туда-сюда стулья, работники больницы входили и уходили со своими завтраками, копошилась со своей шваброй и табличкой «Осторожно, мокрый пол» санитарка. И только Сэм был как столб, вокруг которого творилась вся эта круговерть.
— Зачем ты здесь? — бросила Изабел.
На этот вопрос я до сих пор не знал ответа.
— Чтобы помочь, — пожал я плечами.
— Так помогай, — сказала Изабел и придвинула ко мне салфетку. — Сэм! — позвала она, уже громче.
Он опустил руки, но не обернулся. Откровенно говоря, я был удивлен, что он вообще пошевелился.
— Сэм, — повторила она, и на этот раз он все-таки повернулся к нам. Она указала на стойку и кассу самообслуживания в другом конце зала. — Принеси нам кофе.
Не знаю, что было более удивительным: что Изабел велела ему принести кофе или что он подчинился, хотя и без всякого выражения. Я перевел взгляд на Изабел.
— Ого. А я-то думал, что уже видел вершину твоего бессердечия.
— Это я еще милая, — отрезала Изабел. — Что толку стоять и смотреть в окно?
— Ну, не знаю, может, вспомнить счастливые дни, которые он провел со своей девушкой, пока она не умерла?
Изабел посмотрела мне прямо в глаза.
— Думаешь, это поможет тебе с Виктором? Когда я думаю про Джека, все это без толку. — Она ткнула пальцем в салфетку. — Поговори со мной. Об этом.
— Не понимаю, какое отношение это имеет к Грейс.
Сэм принес два стаканчика с кофе и поставил один передо мной, а второй перед Изабел. Себе он ничего не взял.
— С Грейс происходит то же самое, отчего умер тот волк, которого вы с ней нашли, — сказал он хрипло, как будто после долгого молчания. — Слишком уж отчетливый запах. Это оно.
Он встал у стола, как будто сесть значило согласиться с чем-то.
Я взглянул на Изабел.
— С чего ты решила, будто я могу сделать то, что не под силу докторам?
— Потому что ты гений, — отозвалась Изабел.
— Они тоже гении, — возразил я.
— Потому что ты знаешь, — сказал Сэм.
Изабел снова придвинула ко мне салфетку. И я снова очутился за одним столом с отцом, а он формулировал мне задачу. Я шестнадцатилетний сидел на его лекции, и он просматривал мою работу в поисках признаков того, что я пойду по его стопам. Я присутствовал на очередном награждении его премией, и он, окруженный типами в хрустких сорочках и бабочках, не терпящим возражения тоном заявлял им, что меня ждет блестящее будущее.
Перед глазами у меня стоял безыскусный жест Сэма — то, как он положил руку на плечо Грейс.
Перед глазами у меня стоял Виктор.
Я придвинул к себе салфетку.
— Мне понадобится еще бумага, — сказал я.
51
СЭМЭто была самая долгая ночь в моей жизни. Мы с Коулом сидели в кафетерии, вспоминая все до последней мелочи, что было известно нам про волков, пока информация не полезла у Коула из ушей. Тогда он отправил нас с Изабел прочь, а сам остался сидеть за столом, обхватив голову руками и уставившись в свои записи. Подумать только, все, чего я хотел, все, о чем мечтал в этой жизни, лежало теперь на плечах Коула Сен-Клера, сидевшего за пластиковым столом перед исписанной каракулями салфеткой. Впрочем, другого выбора у меня все равно не было.
Из кафетерия я пошел к ее палате, сел на пол спиной к стене, обхватив руками голову. Память против воли впитывала до мельчайшей черточки эти стены, этот коридор, эту ночь.
Надежды на то, что меня пустят к ней, не было.
Поэтому я молился, чтобы никто не вышел оттуда и не сказал, что ее больше нет. Чтобы дверь оставалась закрытой.
«Только не умирай».
52
СЭМПришла Изабел и потащила меня по людному коридору на пустую лестничную площадку, где уже ждал Коул. Его переполняла кипучая энергия, сжатыми в кулаки руками он то постукивал друг о друга, то взгромождал их один на другой.
— Так, наверняка я ничего обещать не могу, — начал Коул. — Это все догадки. Но у меня есть одна… теория. Суть в том, что, даже если я прав, доказать, что я прав, нельзя. Можно только, что не прав. — Я молча ждал, и он продолжил: — Что общего между Грейс и тем волком?
Он умолк. Я решил, что он ждет от меня ответа.
— Запах.
— Я тоже так подумала, — вмешалась Изабел. — Хотя после того, как Коул обратил на это наше внимание, это очевидно.
— Превращения, — сказал Коул. — И волк, и Грейс не превращались на протяжении… десяти лет? Больше? Это предел, после которого волк, если он больше не превращается, умирает. Я помню, ты говорил, что это естественная продолжительность жизни волка, но я думаю, что это не так. Я думаю, что каждый волк, который уже перестал превращаться, умирает, как тот волк… от чего-то такого. Не от старости. И я считаю, что именно это убивает Грейс.
— Волчица, которой она так и не стала, — произнес я, внезапно вспомнив то, что она сказала мне прошлой ночью.
— Именно, — подтвердил Коул. — Я думаю, что они умирают, потому что больше не могут превращаться. Но корень зла не в самих превращениях. Он в том, что дает нашему телу команду превращаться.