Все приключения мушкетеров - Александр Дюма

Увидев Рауля, он вскрикнул от радости – это было обычное для него проявление неистовства в дружбе. Рауль, в свою очередь, вскрикнул от огорчения, увидев де Гиша бледным, худым, опечаленным. Двух слов и жеста, которым раненый отодвинул руку Рауля, было достаточно, чтобы открыть ему истину.

– Вот как, – сказал Рауль, садясь рядом со своим другом, – тут любят и умирают.

– Нет, нет, не умирают, – ответил, улыбаясь, де Гиш, – раз я на ногах и могу обнять вас!

– Ах, я понимаю!

– И я понимаю вас также. Вы убеждены, что я глубоко несчастлив, Рауль?

– Увы!

– Нет! Я счастливейший из людей! Страдает лишь тело, но не сердце и не душа. Если б вы знали! О, я счастливейший из людей!

– Тем лучше… тем лучше, лишь бы это продолжалось подольше!

– Все решено; у меня хватит любви, Рауль, до конца моих дней.

– У вас – я в этом не сомневаюсь, но у нее…

– Послушайте, друг мой, я люблю ее… потому что… но вы не слушаете меня.

– Простите!

– Вы озабочены?

– Да. И прежде всего вашим здоровьем…

– Нет, не то!

– Милый мой, кому-кому, а уж вам можно было бы меня не расспрашивать.

И он подчеркнул слово «вам» с тем, чтобы открыть своему другу природу недуга и трудность его лечения.

– Вы говорите это, Рауль, основываясь на письме, которое я написал.

– Да, конечно… Давайте поговорим об этом попозже, после того как вы поделитесь со мною своими радостями и горестями.

– Друг мой, я весь, весь в вашем распоряжении, весь ваш, и сейчас же…

– Благодарю вас. Я тороплюсь… я горю… я приехал из Лондона вдвое быстрее, чем государственные курьеры. Чего же вы от меня хотели?

– Но ничего другого, кроме того, чтобы вы приехали.

– Я, как видите, перед вами.

– Значит, все хорошо.

– Мне кажется, у вас есть для меня еще что-то.

– Но мне нечего вам сказать!

– Де Гиш!

– Клянусь честью!

– Вы не для того без стеснения оторвали меня от моих иллюзий; не для того подвергли немилости короля, потому что это возвращение – нарушение его воли; не для того впустили мне в сердце ревность, эту безжалостную змею, чтобы сказать: «Все хорошо, спите спокойно».

– Я не говорю вам: «Спите спокойно», Рауль, но поймите меня хорошенько, я не хочу и не в состоянии сказать вам что-либо большее.

– За кого же вы меня принимаете?

– То есть как?

– Если вы о чем-то осведомлены, почему вы таите от меня то, что знаете? Если ни о чем не осведомлены, то почему вы предупредили меня?

– Это правда, я виноват перед вами. О, я раскаиваюсь, видите, Рауль, я раскаиваюсь. Написать другу «приезжайте» – это ничто. Но видеть этого друга перед собой, чувствовать, как он дрожит, как задыхается в ожидании слова, которого не смеешь сказать ему…

– Посмейте! У меня хватит мужества, если его мало у вас! – в отчаянии воскликнул Рауль.

– Вот до чего вы несправедливы и вот до чего забывчивы! Вы забыли, что имеете дело с обессилевшим раненым… Ну, успокойтесь же! Я вам сказал: «Приезжайте!» Вы приехали. Не требуйте же ничего сверх этого у бедняги де Гиша.

– Вы мне посоветовали приехать, надеясь, что я сам увижу и разберусь, не так ли?

– Но…

– Без колебаний! Я видел.

– Ах!

– Или по крайней мере мне показалось…

– Вот видите, вы сомневаетесь. Но если вы сомневаетесь, бедный мой друг, что же остается на мою долю?

– Я видел смущенную Лавальер… испуганную Монтале… короля.

– Короля?

– Да… Вы отворачиваетесь… здесь-то и таится опасность… Зло именно здесь, не так ли? Это король?..

– Я молчу.

– Своим молчанием вы говорите в тысячу и еще тысячу раз больше, чем могли бы сказать словами. Фактов – прошу, умоляю вас – фактов! Мой друг, мой единственный друг, говорите! У меня изранено и кровоточит сердце, я умру от отчаяния!

– Если так, Рауль, вы облегчаете мое положение, и я позволю себе говорить, уверенный, что сообщу только то, что гораздо утешительнее по сравнению с тем отчаянием, в котором я вижу вас.

– Я слушаю, слушаю…

– Ну, – сказал граф де Гиш, – я могу сообщить вам лишь о том, что вы могли бы узнать от первого встречного.

– От первого встречного! Значит, об этом уже болтают! – воскликнул Рауль.

– Прежде чем говорить «об этом болтают», узнайте, о чем, собственно, могут болтать, дорогой мой. Клянусь вам, речь идет о вещах, по существу совершенно невинных, – может быть, о прогулке…

– А! О прогулке с королем?

– Ну да, с королем; мне кажется, что король достаточно часто совершает прогулки с дамами для того, чтобы…

– Повторяю, вы не написали бы мне, если б эта прогулка была заурядна.

– Я знаю, что во время грозы королю было бы, конечно, удобнее укрыться в каком-нибудь доме, чем стоять с непокрытой головою перед Лавальер. Но…

– Но?..

– Но король отличается отменною вежливостью.

– О, де Гиш, де Гиш, вы меня убиваете!

– В таком случае я замолчу.

– Нет, продолжайте. За этой прогулкой последовали другие?

– Нет… то есть да; было еще приключение у дуба. Впрочем, я ровно ничего не знаю о нем.

Рауль встал. Де Гиш, несмотря на свою слабость, тоже постарался подняться на ноги.

– Послушайте меня, – заговорил он, – я не добавлю больше ни слова; я сказал слишком много или, может быть, слишком мало. Другие осведомят вас, если захотят или смогут. Я должен был предупредить вас о том, что вам необходимо вернуться; я это сделал. Теперь уж сами заботьтесь о ваших делах.

– Что же мне делать? Расспрашивать? Увы, вы мне больше не друг, раз вы подобным образом разговариваете со мной, – произнес сокрушенно юноша. – Первый, кого я примусь расспрашивать, окажется или клеветником, или глупцом – клеветник солжет, чтобы помучить меня, глупец натворит что-нибудь еще худшее. Ах, де Гиш, де Гиш, и двух часов не пройдет, как я обзову десятерых придворных лжецами и затею десять дуэлей! Спасите меня! Разве не самое лучшее – знать свой недуг?

– Но я ничего не знаю, поверьте. Я был ранен, болел, лежал без памяти, у меня обо всем лишь туманное представление. Но, черт возьми! Мы ищем не там, где нужно, когда подходящий человек рядом с нами. Друг ли вам шевалье д’Артаньян?

– О да! Конечно!

– Пойдите к нему. Он вам откроет истинное положение дел и не станет умышленно терзать ваше сердце.

В это время вошел лакей.

– В чем дело? – спросил де Гиш.

– Господина графа ожидают в фарфоровом кабинете.

– Хорошо. Вы позволите, милый Рауль? С тех пор как я начал ходить, я преисполнен гордости.

– Я предложил бы вам опереться на мою руку, если б не думал, что тут замешана женщина.

– Кажется, да, – сказал, улыбаясь, де Гиш и оставил Рауля.

Рауль застыл в неподвижности, оцепеневший, раздавленный, как рудокоп, на которого обрушился свод галереи: он ранен, он истекает кровью, мысли его спутаны, но он силится прийти в себя и спасти свою жизнь с помощью разума. Нескольких минут было Раулю достаточно, чтобы справиться с потрясением, вызванным этими двумя сообщениями де Гиша. Он успел уже связать нить своих мыслей, как вдруг за дверью в фарфоровом кабинете он услышал голос, который показался ему голосом Монтале.