Колдунья-индиго - Алексей Яковлев

— Да согласен, согласен. В конце концов, у Глеба своя голова на плечах, пусть ею и думает.

— Тогда выйди на пару минут и заодно проверь, точно ли там Оксана. А когда возвратишься, дверь за собой как бы случайно притвори не плотно, чтобы осталась небольшая шелка.

Когда Новиков вернулся и кивком головы подтвердил, что в соседней комнате действительно протирает пол Оксана, Горюнов громко сказал:

— Коллеги, я вам хочу кое о чем поведать под большим секретом, только еще раз напоминаю: все, что вы сейчас услышите, сохраните в тайне.

Курсаков и Новиков согласным мычанием, положительными и вопросительными репликами выразили свое большое желание с обещанным секретом ознакомиться. В соседней комнате шарканье прекратилось, а щель в дверях стала чуть шире.

— Вы знаете, что наш Глеб безумно влюблен в Юлию, днем и ночью только о ней одной и думает, и грезит. Но это и неудивительно, Юлия — чудесная девушка! — произнеся этот панегирик, Горюнов требовательно кивнул Новикову: мол, продолжай, твоя очередь…

— Да, Юлия — прелестная девушка, — согласился Новиков и при этом скривился так, будто в рот ему насильно засунули гнилой лимон. — Очаровательная! И какая умница! — и начальник охраны повертел пальцем у виска.

— Весьма, весьма достойная девица, — присоединился к мнению коллег и Курсаков.

Горюнов сначала молча показал насмешнику Новикову кулак, а потом завершил коллективную оду:

— Юлия — писаная красавица, и Глеб просто не в силах отвести от нее глаз.

— Жаль только, что Панову трудно рассчитывать на взаимность, — вздохнул Курсаков. — Они с Юлией слишком разные люди.

— Ну почему? — возразил Горюнов. — Юлия, конечно, необыкновенно красива, ей вполне можно отправляться на конкурс по избранию «мисс Мира», и она обязательно победит, но и Глеб тоже не лыком шит. Он настоящий русский богатырь! Статью и мускулатурой как Илья Муромец, характером добрый и покладистый, как Добрыня Никитич, и внешность у него привлекательная, как у Алеши Поповича.

— Прямо три в одном! — с наигранным восторгом поддержал Горюнова начохр. Горюнов опять показал ему кулак.

— Когда я говорил, что Юлия и Глеб — разные люди, я имел в виду не внешность и несходство характеров, а социальные различия. Кто такой Глеб? Простой капитан полиции! А Юлия — дочь олигарха, — пояснил Курсаков.

— Да, тут уж ничего не поделаешь, такова суровая реальность новорусской жизни: конный пешего копытами затопчет, сытый у голодного последний кусок хлеба изо рта вырвет, пингвин и гагара друг другу не пара, а нищий капитан полиции дочке миллиардера не пара тем более, — не слишком скрывал своего злорадства Новиков.

— Капитан полиции Глеб Панов дочери миллиардера Никандрова, может, и не пара, — усмехнулся Горюнов, — а вот его сиятельству господину виконту Глебиусу д'Ал де Ла Панини, наследнику и продолжателю древнего франко-итальянского аристократического рода, сочтет за честь для себя отдать руку и сердце любая девица, сколько бы у ее папеньки ни было миллиардов!

— Что?! Глеб — виконт?! Панов — франко-итальянский аристократ?! Не может быть! — в один голос закричали Курсаков и Новиков.

— Не «не может быть», а так оно и есть. Документальное подтверждение права Глеба на этот титул недавно поступило из компетентного источника, — твердо заявил Горюнов.

— Из ноосферы, — понизив голос до шепота, уточнил Новиков. — Более того, франко-итальянские виконты д`Ал де Ла Панини имеют родственные связи не только с известным кардиналом Мазарини, но и с российской династией князей Пановых, Рюриковичей по происхождению. Так что Глеб Панов не только французский виконт, но и российский светлейший князь. Правда, документальные доказательства права Глеба на княжеский титул геральдическая служба России собрала пока не полностью, поэтому компетентной инстанцией окончательный вердикт еще не вынесен. И хотя рассмотрение этого дела вот-вот должно завершиться благоприятным исходом, Глеб как истинный аристократ голубой крови до полного устранения всех формальностей и сомнений на этот счет категорически отказывается именоваться светлейшим князем. Впрочем, и о принятии им титула виконта д`Ал де Ла Панини Глеб, вернее, Глебиус, с присущей ему скромностью просил меня никому не рассказывать. Потому я и предупредил вас о необходимости сохранять эту новость в тайне.

— Ну и что? Пусть Глеб Панов в действительности виконт Глебиус д`Ал де Ла Панини и даже, возможно, светлейший князь Рюрикович, — заупрямился Новиков, — Никандров сам, если захочет, легко купит себе княжеский титул. Тогда и Юлия станет княжной.

— Ага, — ехидно усмехнулся Горюнов, — давайте-ка мысленно перенесемся на ежегодный бал в Московском дворянском собрании. Мажордом объявляет: «Князь и княгиня Никандровы!» Юлия с папенькой идут по залу, а за их спинами родовитые княжны и княгини Голицыны, Оболенские да графини Толстые потихоньку интеллигентно хихикают: «Князи из грязи!» А теперь представьте другую картину. Мажордом ударяет своим жезлом об пол и торжественно провозглашает: «Его сиятельство виконт Глебиус д'Ал де Ла Панини и ее сиятельство виконтесса Юлия д'Ал де Ла Панини!» Глебиус и Юлия шествуют по залу, а вокруг только «Пах!», «Пах!», «Пах!» Это лопаются от зависти липовые новорусские аристократки. А родовитые Голицыны, Оболенские и Толстые уважительно перешептываются: «Вы слышали? Говорят, что виконт Глебиус д'Ал де Ла Панини еще и российский светлейший князь Рюрикович». Ну что, впечатляет?

— Да, впечатляющая картина, достойна кисти знаменитого художника Эсайса Ван де Вельде и пера не менее знаменитого поэта Вальтера фон дер Фогельвейде. Я бы еще с удовольствием поговорил с вами на высокие аристократические, поэтические и художественные темы, но у меня есть неотложные дела. — Новиков поднялся, нарочито громыхнув отодвигаемым стулом. В соседней комнате послышались тихие удаляющиеся шаги. Новиков открыл дверь, выглянул и сообщил:

— Одна только швабра на полу валяется, а Оксана уже убежала. Как сорока на хвосте, унесла очередную сплетню. Даю голову на отсечение, через пять минут Юлия будет знать, что Глеб — виконт Глебиус д'Ал де Ла Панини и почти светлейший князь Рюрикович! Только еще раз предупреждаю: ваша затея выйдет Панову боком. Я в этой авантюре участвовал только под давлением и потому ответственность за неизбежные печальные последствия с себя снимаю.

А в это время его сиятельство виконт Глебиус д`Ал де Ла Панини, Российской империи светлейший князь Рюрикович в воплощении капитана полиции Глеба Панова уже мчался в никандровском «форде» по шоссе в сторону районного города Разнесенска. За окнами «форда» сменяли одна другую березовые рощи, сосновые леса и еловые перелески. Деревья умоляюще протягивали лиственные и хвойные лапы к злопыхающей всеми оттенками ядовитого спектра металло-резиново-бензиновой лавине автомашин в тщетной надежде уговорить неразумных людей одуматься и не дожидаться рокового отмщения природы за их буйный, отравляющий, вопящий и все окрест загрязняющий набег на нее. Но хомо сапиенс жили своими сиюминутными интересами и к благоразумным предупреждениям не прислушивались. Вот из-под сени раскидистых ветвей воровато выныривает очередной самосвал, не доставивший свой помоечный груз во владения мусорного барона. И шофер в кабине плотоядно ухмыляется, подсчитывая в уме, сколько бутылок «Столичной», «Пшеничной» и «Клинского» он сможет приобрести и употребить на коварно утаенный и злодейски не довезенный до баронова кармана свалочный оброк. Здесь романтически настроенный путник, пожелавший отдохнуть в тени дубрав, у тихоструйной речки или задумчивого пруда, в ужасе обнаружит в их мутных мертвых водах не сказочную золотую рыбку или заколдованную царевну-лягушку, а грязные пластиковые бутылки и пакеты, испачканные остатками пиршественной закуски. И побредет он в тоске по подмосковной роще вдоль пригорка, спотыкаясь о кучи консервных банок и путаясь ногами в грязных тряпках, пакетах, железках и прочих отходах развитой цивилизации. И выйдет путник на обширную поляну, и засверкает вдруг та поляна под лучами ласкового солнца тысячами огней, как будто алмазами, которых не счесть было в каменных пещерах и какими какой-то неведомый джинн-благотворитель щедро усыпал все окрестности. Замрет у очарованного путника сердце от эстетического восторга, но только на миг, ибо убедится он, что не алмазами сверкает поляна, а пустыми стеклянными бутылками из-под горячительных напитков.

— О поле, поле, — воскликнет разочарованный путник. — Кто тебя усеял опустошенной водочно-пивной стеклотарой и при чьем попустительстве родимая земля загаживается здесь и повсеместно?!

Не дает ответа поле, ибо вопрос этот риторический. (Риторическим называется такой вопрос, когда спрашивающий придуривается, будто не знает общеизвестного на него ответа.) Зато пробившаяся сквозь кучу мусора оптимистически настроенная и разговорчивая рябина успокоила путника: