Падение Иерусалима - Генри Хаггард

   — Я не могу её вытащить, — кричит он, — леска наверняка порвётся, да и берег слишком крутой.

Девочка рядом с ним с громким плеском бросается в стремнину. Вода, доходящая ей по самое горло, гонит её вниз по течению, но она крепко прижимает к своей юной груди большую скользкую рыбину, а её зубы вцепляются в спинной плавник.

С большим трудом вытащил он тогда Мириам на берег.

   — Я куплю светильник, — сказал Халев. — Мне нравится работа этого художника. Кто он, кстати сказать?

   — Не знаю, господин, — пожал плечами купец. — Эти светильники поставляет нам вместе со статуэтками и столярными изделиями некий подрядчик Септим, верховный христианский жрец, в его мастерских работают много ремесленников из бедного квартала. Недавно мы получили от него несколько очень красивых светильников.

Кто-то позвал к себе торговца, Халев заплатил за светильник и удалился.

В тот же вечер, с первыми сумерками, Халев со светильником в руке отправился в мастерскую Септима, но оказалось, что та её часть, где производят светильники, уже закрыта. Готовившаяся к уходу мастерица, заметив его растерянность, спросила, не может ли она чем-нибудь ему помочь.

   — Девушка, — сказал он, — я хотел найти ту, что сделала этот светильник, чтобы заказать ей ещё несколько штук, но, говорят, она уже ушла домой.

   — Да, — сказала девушка, глядя на светильник, который она, очевидно, узнала. — Красивая вещь, не правда ли? Не могли бы вы зайти завтра?

   — Завтра я покидаю Рим, боюсь, мне придётся заказать светильники в другом месте.

Подумав, что будет жаль, если мастерская потеряет выгодный заказ, а она лишится полагающихся ей комиссионных, мастерица сказала:

   — Вообще-то установленные у нас правила не разрешают показывать, где живут наши девушки, но я всё же покажу. Вечерами эта мастерица никуда не выходит, и вы наверняка застанете её дома и сможете высказать ей свои пожелания.

Халев поблагодарил девушку, и она отвела его через узкие, извилистые улочки на небольшую площадь, окружённую старыми домами.

   — Зайдите вот в этот подъезд. — Она показала на наружную дверь. — Поднимитесь по лестнице на самый верх, то ли три, то ли четыре пролёта, не помню, — там и находится мансарда, где живёт та, что сделала эту лампу... О, благодарю вас, господин, я ничего от вас не ждала. Спокойной ночи.

С большим трудом Халев вскарабкался впотьмах по крутым ступеням на шаткую лестничную площадку, которая замыкалась небольшой, плохо подогнанной дверью. Внутри горел свет, слышались голоса. Зная, что этажом ниже никто не живёт, Халев спокойно подкрался к двери. Наклонившись, он увидел большую щель между дверью и косяком. Сердце его замерло. Прямо перед ним, освещённая мерцанием лампады, сидела Мириам. Она была одета в чистое белое платье, а её грубый рабочий халат лежал рядом, на табурете. Локтем она опиралась о подоконник. Тут же, согнувшись над небольшой плитой, готовила ужин Нехушта.

   — Подумай, — говорила Мириам, — только подумай, Ну, это наша последняя ночь в этом проклятом городе, завтра мы покинем душную мастерскую, взойдём на борт корабля и выйдем в открытое море, полной грудью дыша свежим солёным воздухом; наши сердца освободятся наконец от страха перед Домицианом, если в них и останется какой-нибудь страх, то только страх Божий. «Луна»! Какое прекрасное название! Я как будто вижу этот корабль, весь в лунном серебре!..

   — Тише, — остановила её Нехушта, — ты разговариваешь так громко, будто спятила с ума. Я как будто бы услышала какой-то шорох на лестничной площадке.

   — Это только крысы, — весело ответила Мириам. — Кого может занести сюда нелёгкая? Говорю тебе, если бы только Марк всё ещё не сидел в тюрьме, я плакала бы от радости.

Халев быстро соскользнул вниз на несколько ступеней, а затем стал подниматься, громко ворча на темноту и крутизну лестницы. Широко распахнув дверь, прежде чем её успели запереть, он ввалился в комнату.

   — Простите, — извинился он и спокойно добавил: — Когда мы расстались на Никаноровых воротах, Мириам, кто мог бы предположить, что мы не только останемся в живых, но ещё и встретимся здесь, в мансарде римского дома? С тобой же, Нехушта, мы виделись в последний раз во время сражения за воротами Храма, если не считать встречи на торгах на Форуме.

   — Халев, — глухо проговорила Мириам, — Что тебе здесь надо?

   — Я хотел заказать, Мириам, копию этого светильника, который очень напоминает мне одно место, знакомое ещё с детства. Ты, конечно, хорошо его помнишь. Теперь, когда я знаю, кто сделал этот светильник...

   — Перестань дурачиться! — оборвала его Нехушта. — Ты хочешь утащить свою добычу, стервятник, обратно к позору и смерти, которых она с таким трудом избежала?

   — Меня не всегда называли стервятником, — вспыхнул Халев. — Кто, как не я, Мириам, спас тебя из твоего дворца в Тире, кто, как не я, рискуя своей жизнью, забросил тебе еду на Никаноровы ворота?! А теперь я пришёл спасти тебя от Домициана...

   — В надежде завладеть ею для себя, — продолжала Нехушта. — О, у нас, христиан, зоркие глаза и чуткий слух. Мы знаем, что у тебя на сердце, подлый предатель. Знаем мы и о твоей грязной сделке с домоправителем Домициана, по которой тело рабыни должно было стать платой за жизнь её покупателя. Мы знаем, как ты оговорил Марка в своих показаниях и как ты изо дня в день рыскал по улицам Рима, словно гиена в поисках добычи. Да, сейчас она беззащитна, но Господь всесилен, и да низвергнется Его гнев на тебя и твою душу!

Вознёсшийся высоко вверх голос Нехушты вдруг пресёкся: она стояла как воплощение возмездия, яростно горящими глазами вглядываясь в лицо Халева и грозя ему своими костлявыми кулаками.

   — Успокойся, женщина, — сказал Халев, невольно отступая перед ней. — Побереги свои упрёки для кого-нибудь другого; если я и виноват перед ней, то потому, что очень её любил...

   — И ещё сильнее ненавидел, — отпарировала Нехушта.

   — О, Халев, — вмешалась в разговор Мириам, — ты говоришь, что любишь меня, почему же ты так со мной поступаешь? Ты ведь хорошо знаешь, что я не люблю тебя ответной любовью и никогда не смогу полюбить, даже если ты убережёшь меня от Домициана, который использует тебя как своё орудие. И на что тебе нужна женщина, чьё сердце отдано другому? К тому же я не могу стать твоей женой по той же самой причине, по которой я не могу выйти замуж за Марка: мы с тобой исповедуем разные религии; неужели ты хочешь превратить в бесправную рабыню свою бывшую подругу по детским играм, Халев? Неужели ты хочешь низвести её до уровня танцовщицы? Прошу тебя: оставь меня в покое.

   — Чтобы ты уехала на «Луне»? — мрачно промолвил Халев.

Стало быть, он знает все их планы, ужаснулась Мириам.

   — Да, — ответила она в отчаянии, — чтобы я отплыла на «Луне» навстречу своей судьбе. Что бы ни послало мне Небо, я надеюсь обрести мир и свободу. Отпусти же меня, Халев, ради самого себя! Много лет назад ты поклялся, что никогда не будешь насиловать мою волю. И сегодня ты нарушишь эту клятву?

   — Я также поклялся, Мириам, что убью всякого, кто встанет между тобой и мной. Ты предлагаешь, чтобы и эту клятву я нарушил? Предайся же мне по своей собственной воле, ради спасения Марка. Если ты отвергнешь меня, я погублю твоего возлюбленного. Выбирай же между мной и его жизнью.

   — Только жалкий трус может поставить меня перед таким выбором, Халев.

   — Оскорбляй меня как хочешь. Выбирай.

Сжав руки, Мириам возвела глаза, как бы взывая к Небесам. И во внезапном наитии ответила:

   — Я выбрала, Халев. Делай что хочешь. Судьба Марка не в моих и не в твоих руках, а в руках Божиих, без его веления ни один волос не падёт с его головы. Ни ты, ни Домициан не властны над его судьбой. Ибо в нашей священной книге написано: сердце царя в руке Господа... куда захочет, Он направляет его[50]. Но моя честь — моё неотъемлемое достояние, и, если на неё ляжет несмываемое пятно, отвечать перед Небом и — живым или мёртвым — Марком буду я одна. Не сомневаюсь, что Марк проклянёт меня, если я попытаюсь купить его безопасность такой ценой.

   — Это твоё последнее слово, Мириам?

   — Да. Если ты хочешь лживыми показаниями и с помощью наёмных убийц погубить человека, который некогда пощадил тебя, даже если Господь Бог и потерпит такое надругательство над всем, что есть святого, поступай как знаешь, но помни, что ты ещё пожнёшь плоды своего предательства. Я не намерена договариваться с тобой ни о своём, ни о его спасении — делай же своё чёрное дело!

   — Ну что ж, — с горькой усмешкой сказал Халев, — боюсь, что на борту «Луны» не будет самой прелестной её пассажирки.

Обхватив лицо руками, Мириам опустилась на табурет; невзирая на свои смелые слова, она не могла побороть отчаяния и ужаса. Халев подошёл к двери и остановился. Нехушта стояла около мангала с углями, сверля их обоих своими яростными глазами. Вдруг Халев пристально посмотрел на Мириам, сидящую сгорбясь у окна, и на его лице появилось странное, новое выражение.