Личное дело майора Власовой (СИ) - Дибривская Екатерина Александровна

Я сверяю маршрут с картой, нахожу вход в туннель – раскрытый нараспашку люк. Преступник торопится, это плюс. Значит, облажается.

Я спускаюсь вниз и включаю налобный фонарик. Держу пистолет на изготовке, даже желая столкнуться лицом к лицу с мудаком, который подверг риску безопасность и жизнь моей женщины и моего ребёнка.

Обыскиваю каждый закуток, стараясь не отвлекаться на обратный отсчёт времени в мыслях. Не думаю о том, что осталось меньше двадцати минут, до того как давление упадёт и к венам Ангелины заструится кислота. Просто прочёсываю все закутки и ответвления в поисках подходящего помещения. Уверенность, что женщина находится всё ещё под землей, основана на том, что маячок не загорелся снова, а значит, сигнала всё ещё нет. Если бы чёртов негодяй поднял её в одну из комнат клуба, я бы знал.

Я различаю в стене проход. Осторожно заглядываю внутрь и вижу наконец дверь. Она, конечно, оказывается заперта. Времени на церемонии у меня нет, и я выстреливаю несколько раз в замок под нужным углом. Не собираюсь прятаться, скрывать своё присутствие, мне не до этого!

Врываюсь в просторное помещение и вижу её. Ангелина сидит, безвольно обмякнув на стуле, голова опущена к груди. Мне кажется, она не дышит даже. Тело как-то странно изогнуто…

Я бросаюсь к ней.

– Нет, нет, нет!.. – бормочу я, осматривая тело женщины.

Не выдержав ужаса ожидания, потеряв последнюю надежду на спасение, моя отчаянная прелесть нашла максимально безопасный угол, извернулась так, чтобы задеть как можно меньше жизненно важных органов и продвинулась вперёд, вогнав трубу в себя. И, видимо, на этом запас её внутренних ресурсов иссяк и Ангелина потеряла сознание от боли.

Я достаю нож и первым делом перерезаю трубочки, ведущие к катетерам. Срываю болтающийся ключ и освобождаю истерзанные руки. Глубокие раны, сочащиеся кровью, пугают меня не на шутку, но я не поддаюсь панике. Рассматриваю механизм устройства с трубой. Извлекать её здесь недопустимо. Ангелина и так потеряла слишком много крови. Она может не выдержать поездки до больницы. Мне нужно снять трубу с подвижного крепления, не извлекая её край из женского тела.

Нерешительно берусь за крепление. От маленькой, почти незаметной для меня вибрации трубы Ангелина болезненно стонет, приходя в себя.

– Не дёргайся, – тихо предупреждаю её. – Ангелин, это я. Только не дёргайся.

Она поднимает на меня мутный взгляд и фокусирует его на моих глазах. Постепенно приходит узнавание, постепенно Ангелина возвращается в реальность. Взгляд устремляется на часы над дверью с давно истёкшим временем отсчёта, сканирует перерезанные трубочки, и она выдыхает с видимым облегчением. Взгляд устремляется ко мне.

– Ты пришёл… Ты нашёл меня… – слабо, с заметным усилием произносит она.

– Конечно, Ангелочек. Не мог не найти, ведь ты там, где бьётся моё сердце.

– Я так боялась…

– Знаю, прелесть моя ненаглядная, знаю. Потерпи ещё немного, скоро я тебя отсюда вытащу.

– … так боялась ему навредить, – бессвязно шепчет она. По усталому лицу катятся огромные слезинки. – Не хотела выполнять условия. Но вдруг там и вправду была кислота? – Она вздрагивает и начинает реветь в полный голос. – Мне так страшно, Жень… Вдруг я ему навредила?!

Со всей осторожностью обхватываю её лицо ладонями, стираю слёзы, заставляю посмотреть на меня и отрезаю:

– С ним всё будет хорошо, слышишь? Я тебе обещаю, с вами обоими теперь всё будет хорошо, но ты должна собраться, детка, и немного мне помочь. Я знаю, что ты смертельно устала, что у тебя просто ужасно болит всё тело, но ты должна немного потерпеть, ладно? Мне нужно открутить часть трубы от крепления и забрать тебя отсюда.

Она еле заметно кивает. Тихо плачет, пока я ослабляю и раскручиваю гайки, вскрикивает от боли, когда мне приходится приложить усилие, чтобы высунуть трубу из паза.

– Придержи руками, – велю ей. – Я возьму тебя.

Она перехватывает окружность металла ладонью, близко к себе. Придерживая её, медленно поднимаю на ноги, чтобы избежать сильной встряски для израненного хрупкого тела, сажусь на самый край стула и столь же медленно опускаю Ангелину на колени, плавно устраивая полулёжа, и только потом медленно встаю с ней на руках.

– Ну как ты, Ангелочек? Держишься?

– Да, – шелестит она.

– Хорошо, осталось совсем немного. Всё будет отлично, Ангелин, вот увидишь. Я не должен был ни на секунду оставлять тебя одну, малышка, но теперь всё будет... правильно. Больше я не оставлю тебя, Ангелин.

Она закатывает глаза, и от души отлегает. Вот она, моя девочка! Невероятно сильная и мужественная! Она обязательно выдержит. И наш ребёнок, я уверен, весь в мамочку.

Ангелина устало прикрывает глаза, но я вижу, что она находится в сознании. Пока она в сознании, причин для паники нет.

Медленно иду по тёмному туннелю, подсвечивая путь налобным фонариком. Чудится мне чьё-то присутствие. Знаю, что это ненаши, и это знание мне не нравится.

– Ангелин, придётся сделать привал, – говорю ей. Тонкая кожа век дрожит, и женщина нехотя открывает глаза. – Кажется, кто-то чужой. Я поставлю тебя, сможешь немного постоять? Отойду проверить…

– Нет! – упрямится она. В обиженных на весь этот мир глазах скапливаются слёзы. – Не оставляй меня! Ты обещал, что больше никогда не оставишь меня!

Я тяжело вздыхаю:

– Хорошо. – Аккуратно пристраиваю её к стене, включаю фонарик на телефоне, кое-как пристраиваю в её руках и говорю: – Я не выйду из твоего поля зрения, буду на свету. Просто осмотрюсь на всякий случай.

– Ладно.

Выхожу на самый край светового круга и прислушиваюсь. Едва различимые шаги, но близко. Внимательно осматриваюсь по сторонам, замечаю клоунскую маску в луче своего фонаря, быстро выхватываю пистолет и стреляю практически наугад.

Противник издаёт сдавленный крик, подобно крику подбитого животного. Но топот приближается, он стреляет… Я совершаю один выстрел за другим. Он стреляет с перерывами, чувствуется, что толком и не умеет обращаться с оружием. Но перед тем, как мой финальный выстрел сокрушает этого клоуна, он успевает выстрелить в меня.

Пуля со свистом врезается сантиметров на пять ниже левой ключицы. Удар валит меня с ног, вышибает дыхание. Временное помутнение сознания и шум в голове не дают сконцентрироваться на единственно важном: он ещё стоит на ногах, продолжает стрелять?

Пытаюсь сделать вдох, но получается лишь шипящий свист. Слышу тоненькое завывание Ангелины, хочу успокоить её, но мне нужно пару минут. Пробую дышать мельче и чаще, и мучительно медленно воздух начинает просачиваться внутрь.

За своими попытками запустить дыхание я не замечаю, как Ангелина спускается по стеночке вниз, не слышу, как медленно подползает ко мне, безостановочно всхлипывая и причитая.

Продолжая удерживать трубу одной рукой, другой упирается мне в грудь и рыдает:

– Женя, ты обещал, что не бросишь меня! Не умирай, слышишь? Я не могу одна… Я люблю тебя, Жень, ты не можешь нас оставить вот так… Пожалуйста, Женя… У нас будет ребёнок. Мне так страшно, Женя, не оставляй меня.

Кое-как восстановив дыхание, я закашливаюсь. Кислород поначалу обжигает, царапает горло. Но мне удаётся выдавить:

– Теперь точно не умру, Ангелочек. Береги силы, не плачь.

Кряхтя от боли за грудиной, потихоньку поднимаюсь на карачки, стараясь не обращать внимание на удивлённое лицо Ангелины. Принимаю вертикальное положение, бережно охватываю её под подмышки и помогаю подняться. Боль от каждого движения невыносима, но моей женщине гораздо хуже.

– Пару минут, прелесть моя, и двинемся дальше, а то чуть лёгкое не выплюнул. На эти чёртовы броники должны вешать предупреждения. – говорю ей.

– Ага, – глухо отзывается она.

– Пока стоим, может, уже познакомимся нормально? У нас скоро сын родится, а ты до сих пор не знаешь, какую вы с ним будете носить фамилию.

За трёпом легко скрыть боль, страх, ярость, и я использую его именно для этого. Чтобы отвлечь себя и, главное, её от мрачных перспектив, нарисованных в голове: о том, что было бы, если бы я не справился.