Распутье - Александр Зиновьев

Москва, 2004

Угроза демократии

Сейчас довольно часто приходится слышать и читать в СМИ, будто в России имеет место ощутимая тенденция к диктатуре (угроза диктатуры), и это якобы означает угрозу демократии. Поскольку вся терминология, относящаяся к социальным явлениям, стала многозначной и не определенной более или менее строго (например, насчитывается более ста определений демократии и несколько десятков определений диктатуры), эти разговоры и сочинения можно было бы просто игнорировать как праздное словоблудие. Однако в этом ощущается тревога за судьбу нашей страны, переживающий глубокий и далеко идущий эволюционный перелом. Так что стоит хотя бы кратко сказать о том, что порождает эту тревогу.

При всем разнообразии значений слов «диктатура» и «демократия» общим для всех говорунов и сочинителей на эту тему является то, что диктатура расценивается как зло, а демократия как благо. Такая подмена социологических понятий этическими характерна для современной западной и российской прозападной идеологии. Я здесь под диктатурой и демократией буду подразумевать определенные черты и типы системы власти, которые сами по себе не являются ни злом, ни благом.

Диктатуру не следует смешивать с тиранией, деспотизмом, абсолютизмом, вождизмом и другими явлениями в сфере власти. Обычно эти явления смешиваются. Диктатура в строго социологическом смысле есть власть, не ограниченная юридическими законами. Недавно в России было модным выражение «диктатура закона». С ним ораторы носились «как дурень с писаной торбой» (как говорили в старину на Руси), не отдавая себе отчета в том, что это выражение, с логической точки зрения, есть либо нонсенс, либо означает «узаконенное беззаконие», что тоже логически противоречиво и, следовательно, нелепо. В России такая форма власти в современных условиях немыслима, как бы ни укреплялась власть президента («Кремля»). Российская власть в обозримом будущем при всех перипетиях останется властью узаконенной, действующей в рамках законодательства и путем законодательства. Она может быть всемогущей на бумаге (в силу законов), но слабой практически, как это было с горбачевской властью. Она может быть практически сильной и при этом юридически ограниченной. Она может быть организована так, что некоторая часть ее (верхушка, например) будет иметь диктаторские черты в отношении прочих частей власти, но в целом быть ограниченной законами в своих действиях по отношению ко всему подвластному обществу. И в этом случае рассматривать ее как диктатуру социологически ошибочно. А те, кто усматривает диктаторские замашки в действиях российского президента («Кремля»), имеют в виду фактически именно такой аспект в состоянии российской власти. Какую бы силу ни набирал нынешний «Кремль» над прочими подразделениями власти, последняя в целом не является и вряд ли будет в обозримом будущем диктаторской по отношению к подвластной России.

Обратимся к демократии. Опять-таки, если рассматривать ее чисто социологически, т.е. как определенную форму воспроизводства, организации и функционирования власти, какая имеет место в странах западного мира, то никакой угрозы демократии в России как явлению, на самом деле существующему, нет и быть не может в принципе, поскольку такого явления в России просто нет. Есть лишь имитация западной демократии, нечто похожее на нее, но не вошедшее в плоть и кровь жизни россиян. Демократии в России не угрожает никакая диктатура не только потому, что таковой нет, но и потому, что самой России не угрожает никакая демократия. В России, повторяю, может быть лишь имитационная, показная или, как теперь говорят, виртуальная демократия. А таковая может процветать при самой жестокой диктатуре. При диктатуре даже лучше, чем при реальной демократии. Так что российские демократы могут спать спокойно: их стремлениям кривляться на сцене истории в спектаклях демократии никаких серьезных препятствий со стороны не менее виртуальной диктатуры пока не предвидится. Но и радоваться особенно не стоит, ибо лишать демократических гражданских прав и свобод можно и без диктатуры, и даже при настоящей демократии.

Я неоднократно обращал внимание на тот факт, что российская система власти складывается как гибрид советизма и западнизма. К этим факторам следует добавить третий, который обнаруживает свою роль все с большей и большей силой: это — человеческий материал (и, прежде всего — характер русского народа) и геополитические и природные условия. Именно этот фактор порождает черты российской власти, создающие видимость диктатуры и тревоги демократов за судьбу «молодой российской демократии». Среди этих черт, в первую очередь, следует упомянуть потребность русского народа в личности, олицетворяющей высшую власть и стоящей над всей системой власти. Такой личностью был царь в дореволюционные годы и вождь партии и народа в советские годы (особенно — Сталин). Не случаен был и культ личности Сталина, какой безуспешно пытались повторить его преемники. Это явление можно наблюдать и сейчас в отношении к президенту Путину. Я хочу обратить внимание на то, что эта потребность не навязывается россиянам сверху, такое противоречит принципам западнизма. Она вырастает снизу, из сознания слоев населения, особенно сильно пострадавших от антикоммунистического переворота.

Москва, 2004

Много шуму из ничего

Хотя перманентное реформаторство стало привычным компонентом жизнедеятельности российской власти, намерение Президента осуществить реформу самой системы власти (можно сказать — самореформу) произвело заметное возбуждение, причем — не только в самой России, но и на Западе. В России все граждане, имеющие возможность публичных высказываний, расценили это намерение как грандиозный перелом и даже как революцию в системе власти страны. На Западе же известные политики и мыслители усмотрели в этом угрозу демократии и даже поворот к советизму. Имеются ли какие-то более или менее серьезные основания в этой реформе для восторгов одних и страхов других?

Насчет страхов на Западе сейчас можно со стопроцентной уверенностью сказать следующее. Чтобы нанести ущерб демократии, нужно иметь эту демократию в наличности или, по крайней мере, устойчивую тенденцию к ее установлению в ближайшем будущем. Но даже самые яростные демократизаторы сейчас открыто говорят, что в России демократии (имеется в виду некая «подлинная» демократия) нет, и вряд ли она появится в ближайшее время. А угрожать тому, чего нет, и что не предвидится, просто невозможно. Это не означает, будто в России происходит некий возврат к советизму. Если бы даже из Вашингтона сейчас приказали российской власти, восстановить советскую систему власти, и дали бы на это кредит, вдвое превышающий те миллионы, которые якобы дал Ленину германский кайзер на социалистическую революцию в 1917 году, ничего из этого не получилось бы, ибо объективные социальные законы и объективные конкретные условия на планете полностью исключают такую возможность для нынешней России. В нынешней России кое-что делается, что создает видимость возврата к советизму. Но это делается не из стремления правителей, вернуться в советской прошлое, а в силу объективных социальных законов формирования и функционирования системы власти как особого социального объекта, имеющих силу для любой достаточно большой системы власти, включая и дореволюционную российскую власть, и демократическую власть западных стран с ее непомерно раздутым в идеологии разделением властей и весьма условной многопартийностью. Напомню читателю, что у самых примитивных племен слово «много» употреблялось , когда число считаемых объектов превышало три. Американцы не тянут даже на этот уровень, а трясутся за судьбу несуществующей российской демократии!

Что касается восторгов российских политиков, политологов и прочих хвалителей (не хулителей, а именно хвалителей, каких, как говорится, не жнут и не сеют, они сами рождаются), то оснований у них для восторгов еще меньше, чем у американского президента оснований для страха за судьбу российской демократии. В чем заключается обсуждаемая здесь реформа? Напомню читателю, она включает в себя три пункта: 1) кандидатов в губернаторы отбирает сам президент и предлагает их на утверждение местным органам выборной власти; 2) депутаты в Думу выбираются только по спискам партий, допущенных к участию в выборах; 3) для надзора за деятельностью органов государственной власти создается особая общественная палата. Чтобы оценить социальную значимость этих явлений власти, надо принимать во внимание, по крайней мере, следующее.

Структурирование, функционирование и эволюция системы власти человеческого объединения (человейника) происходит одновременно во многих различных измерениях (аспектах). Тут надо различать субъективные намерения участников власти и объективные закономерности, не зависящие от воли и сознания этих людей; функции власти как целого в отношении управляемого ею человейника и отношения между различными подразделениями внутри системы власти; отношение власти к человейнику в целом и ее отношения с другими компонентами социальной организации человейника; показной (театральный, виртуальный) аспект власти и ее социальную сущность и т.д. В реальности все эти аспекты перемешаны. Не различаются они и в головах участников власти и масс подвластных граждан. Официально признанной научной теории на этот счет не существует. Более того, создание ее и включение в систему образования фактически запрещено или, по крайней мере, не поощряется. К тому же замыслы власти даже в случае их разумности далеко не всегда реализуемы в наличных конкретных условиях или реализуются в соответствии со знаменитым изречением Черномырдина: «Думали, как лучше, а получилось, как всегда ». Если даже допустить, будто задуманная реформа власти есть образец государственной мудрости, то в нынешних условиях России и в мире изречение Черномырдина имеет в отношении к ней полную силу.