Птенец - Геннадий Михайлович Абрамов

время на площади делалось оживленнее, происходила какая-то непонятная ему смена. Старшие заводили в стойла коней, переставали тарахтеть трактора. В школу налегке отправлялись ребята уже посолиднее, а шустрые мелюзгавчики, поспав и переодевшись, шагали строем с тяпками, граблями, лопатками куда-то за ворота.

Ни окриков, ни шума. Организованность фантастическая.

Присмотревшись, он понял, что управляет всем Маша — та самая, про которую мама Магда писала, что нет у нее другого желания, как передоверить все ей, и, умирая, не устанет молить, чтоб только она, Маша, стала бы дальше малюток растить. Серьезная, собранная, неизменно в распахнутом сером пальто, простоволосая, Маша о чем-то строго говорила с юными доярками или конюхом, или врачом, а потом энергично садилась в пролетку и, стеганув вожжами застоявшегося белого красавца, с шиком, как молодая барынька, на рысях уезжала.

Ивану захотелось с ней познакомиться, и он попросил своих сторожей, Архипа и Нестора, передать хозяйке его просьбу. И вскоре она пришла к нему в комнату, похожую на купе, свежая, бодрая, и села напротив, отпахнув полу пальто.

— Меня зовут Маша.

— Очень приятно. Правда, мне казалось, что мы давно знакомы.

— Так и есть. Завтра будем вставать.

— Сегодня! Сейчас!

— Не могу. Так доктор распорядился.

— Пацан этот?

— Между прочим, наш Яша лучший врач в районе. От начальства отбоя нет. Без спросу за ним приезжают, хотя я запретила. Увозят тайком, как невесту.

— Больное начальство еще не критерий.

— Согласна. Но врач он действительно хороший.

— Шибко молод, как я погляжу.

— По-твоему, молодость — синоним некомпетентности?

— Конечно. По себе знаю.

— Как тебе живется в столице?

— Средне.

— Не обижают?

— Бьют ли розгами? Бьют.

— Хочешь посмотреть, как мы живем?

— Из окна?

— Провезу, покажу.

— Выйди, я оденусь.

— Не сегодня.

— Но черт возьми — почему? Я же здоров, как бизон!

— Хорошо у тебя, — сказала. — Завидки берут.

И ушла.

И тотчас вошли и стали по бокам двери Архип и Нестор — они по-прежнему находились при нем неотлучно и ни в какие разговоры не вступали. Ему разрешалось вставать и несколько раз в день не более четверти часа молча гулять в проходе между кроватями.

Я болен? Почему меня держат взаперти?

Моложавый врач Яша забегал все реже и реже, зато Маша теперь чаще.

И охотно рассказывала.

— ...Пресса нас жалует. Центральная в том числе. Как и районное начальство. Ты спрашиваешь, откуда дети? Пополнение? Усыновляем, удочеряем. К нам идут. Молва. Теперь и выпускники наши приносят охотно. На собственном опыте убедились, что детям у нас интереснее, чем в семье. Но не стану скрывать. Чаще подбрасывают. Несчастные обманутые женщины. Или молодые эгоистки.

— Или психи и пьянь.

— Реже. Как правило, не доезжают — все- таки не ближний свет. Если нет ярко выраженной патологии, берем. У нас превосходный педиатр, Захар. Ему помогают Люба и Паня, тоже с медицинским образованием. Подкидышей с необратимыми отклонениями сдаем в институт, у вас там, в Москве. Конечно, бывают и слезы, истерики. С детьми выпускников или знакомых, и всех других, пришедших к нам по убеждению, та же процедура. Кто постарше, после трех-четырех, еще и тестируем. Сложнее с подростками. У нас возрастной ценз — до двенадцати лет, хотя мама Магда не соглашалась, по ее мнению, и шестнадцатилетних следует брать. Решаем сообща — коллегиальность. Выработали и утвердили устав.

— У вас и больница есть?

— На тридцать коек. Гэдээровское оборудование.

— А меня почему в одиночке?

— Ты — гость.

— Который хуже Мамая?

— У нас и ясли, и детский сад, и школа своя. Между прочим, я по совместительству завуч.

— А не по совместительству — диктаторша? Царица?

— Всего лишь председатель правления. Школа небольшая. Десять человек в классе — максимум, предел. Так мы задумали. До нынешнего года — начальная, но лет обучения в ней — семь. Трех- и четырехлетние ходят в первый класс, пятилетние во второй, шестилетние в третий, а потом, как в обыкновенной, еще четыре класса. Потом (это пока) — в город. Зимой на тройке с бубенцами. Но возить все-таки неудобно. Помещение мы бы нашли, построили. Учителей не хватает. Своих, из наших. И тем не менее рискнули в этом году — организовали у себя восьмой, девятый и десятый. А преподаватель один, физик-математик. Правда, знает историю, литературу.

— Не Василий, случайно?

— Нет. Экспериментируем. Решили сделать акцент на самообразование.

— С такими крохами?

— А что?

— Загубите на корню.

— Посмотрим. А ты не хотел бы нам помочь?

— Я-а?

— Да, ты.

— Меня своя парта ждет.

— Подождет.

— Вторую неделю прогуливаю.

— Справку дадим. С печатями.

— Ты серьезно? Я же невежда, недоросль? Чему я научу твоих головорезов? Свободу любить?

— Мы на правах совхоза. Хозяйство немаленькое. Поля. Два трактора, сеялки. Лошади. Теплицы. И сад-красавец. Сеем, пашем, урожай делим. Половину — районным базам, четверть по подряду организациям, без помощи которых нам никак нельзя. Остальное наше. Довольно крупная часть. Распоряжаемся по своему усмотрению. Лучшее на стол. Заготавливаем на зиму, консервируем. Кое-что отвозим на рынок. Обязательно. Без наличных денег сложно. Зарплату мы не получаем, а фонд есть, и довольно солидный. Подкупить медикаменты, оборудование, книги, одежду, игрушки. Концерты, оркестры, кино. Да мало ли что. У нас есть «банкир», казначей, Егор Репшин, умница, копейки зря не отдаст. Молоко, яйца, масло — свои. Небольшое стадо, коровник, куры, гуси. Хлеб, свежее мясо, колбасы, сыр — привозят. По договору, за урожай. Строят тоже за урожай, но тут мы помогаем. А урожай у нас всегда приличный, мы от погоды не зависим. И досуг интересный. Конноспортивная база, автодело, нам недавно подарили «Москвич». Фильмы свои снимаем, библиотека хорошая, спортивные секции. Театр. Площадка для малышей, бассейн, хотя река у нас чу́дная. И обслуживающий персонал замечательный. Бессребреники. По любви. По душе, по интересу. Иных не держим. Даже суд свой основали. Свой отряд милиции, на добровольных началах, из старших ребят. Чему учим?.. Особая программа?.. Нет. Все давно известно. Каждый — талантлив. Жить с идеей, с верой. Человечность. Доброта. Чувство чести, долга