Танкист-штрафник. Вся трилогия одним томом - Владимир Першанин

ГЛАВА 5

Неправда, мне не двадцать лет, а, наверное, сорок. И двадцать шестого апреля стукнет не двадцать один, а все пятьдесят. За спиной полтора года войны. Конечно, не совсем полтора. Училище, госпитали, переформировка. Но три ранения и бесконечная игра со смертью сделали из меня совсем другого человека. Когда конвоир, открыв дверь подвала, толкнул в спину прикладом автомата, я мгновенно обернулся и пошел на него:

– Ты, тыловое дерьмо! Дотронься еще раз, и я тебя за душу на месте. Я это умею, не веришь?

Не знаю, что было бы дальше. Крепкий молодой сержант с автоматом соображал, что делать. Врезать задержанному прикладом в лоб или молча уйти. Меня согнул пополам приступ кашля. Выкрик сорвал что-то в гортани и легких. Изо рта текла слюна, кровь, а кашель не давал дышать. Я лег на кучу соломы и приходил в себя целый час. Заглянул фельдшер, я оттолкнул его. Голосовые связки не работали, я мог только хрипеть.

– У вас контузия? – спросил фельдшер.

– Пошел на х…!

Потом я почувствовал холод. Подвал был, конечно, нетопленый. Сидели, вернее, лежали в нем человек пять. Я зарылся в солому и затих. Нервное напряжение нашло выход. Я ненавидел весь мир, конвоира, свое начальство и даже товарищей по несчастью, которые накрыли меня старой шинелью и напоили водой. С расспросами никто не лез.

В подвале я провел трое суток. Особисты по очереди, допрашивая каждого человека из двух уцелевших экипажей, проверяли по дням, где мы находились и что делали последние полторы недели. Лейтенант-особист дал мне бумагу, карандаш и посоветовал писать только правду. Если события я изложил более-менее связно, то в их последовательности и в днях запутался окончательно. Полученная контузия, простуда и нервы мешали вспомнить все по порядку. Свое объяснение я переписывал трижды. Лейтенант сравнивал его с другими показаниями, качал головой, а однажды спросил:

– Ну, чего вы виляете?

– А что вы хотите от меня?

– Более четкого изложения событий. Вас никто не подозревает в предательстве, но то, что три танка неделю находились в немецком тылу, наводит на разные вопросы.

– Например? – сипел я простуженным голосом.

– Как вы отсиживались, не торопились прорываться. Фактически уклонялись от выполнения своего воинского долга.

Нас всех выручило то, что, имея опыт выхода из окружения, я приказывал экипажу собирать документы убитых немцев. Таранец на это обращал меньше внимания, он не попадал раньше в такие ситуации. Я же хорошо знал, что документы будут хорошим доказательством, что мы не отсиживались, а воевали. Может, поэтому лейтенант вел себя довольно вежливо и даже приказал принести мне кружку горячего сладкого чая. Потом приехал командир батальона Колобов и прямо в кабинете особиста обнял меня:

– Жив, Волчок?

– Живой, товарищ майор!

– Тухлятиной от тебя сильно воняет.

Я рассказал про танк с мертвым разложившимся экипажем, под которым мы прятались. Потом – как смяли две пушки, два грузовика, а на кирпичном заводе проутюжили еще два самосвала и экскаватор. Все стало на свои места. Экипажи освободили и отвезли в бригаду, которая размещалась на переформировании километрах в семидесяти восточнее Белгорода. Перегнали два наших танка, которые добрались до места на последнем издыхании. Остаток пути их тащили на буксире, а затем сразу отправили в капитальный ремонт.

Три дня пролежал в санбате, но там было холодно, неуютно. Я сбежал в батальон. Бригада размещалась в лесу, в землянках и палатках. Мой экипаж уже вырыл и оборудовал землянку. Смастерили из бочки самодельную печку. Нары, пол, застеленный сосновыми ветками, дощатый стол на двух столбах. Чего еще надо? Я сразу написал письма матери, сестре и однокурснице Лене Батуриной, которая считалась как бы моей девушкой. Хотя за это время я ее основательно подзабыл, но что-то заставило написать. У других есть девушки, а я чем хуже?

Кормежка из-за весенней распутицы, а может, из-за каких-то других причин была скудной. Фронтовые сто граммов на переформировке не полагались. Душили ячневой кашей («ячкой») и квашеной капустой с запахом тушенки или рыбных консервов. До меня снизошел помощник командира бригады по разведке капитан Бутов. Предложил возглавить танковый разведвзвод в составе бригадной разведроты.

– Ты парень грамотный, бои прошел. В разведке такие нужны.

Обращение «парень» мне не очень понравилось. Главному разведчику бригады было года двадцать четыре, он носил блестящие, ручной работы звездочки на погонах, имел два ордена Красной Звезды и две медали. Насколько я знал, он околачивался в штабе, и его награды меня трогали мало. В штабах их раздавали более щедро, чем в ротах и взводах. Скажу откровенно, командовать разведывательным взводом я не хотел. Парадная сторона разведки выглядела красиво: отважные ребята с орденами, добывающие в тылу врага ценных «языков», секретные документы… Но два выхода из окружения, рейд прошлой осенью в немецкий тыл, три сгоревших танка, которые я чудом пережил, заставляли более трезво смотреть на вещи. Достаточно с меня обычного танкового взвода. Да и личность Бутова не внушала доверия.

Рискованное, конечно, дело, – с ехидцей поддел меня капитан. – Не каждый решится. Берем добровольцев. Кстати, долго ты «младшим» ходишь, да и орден не помешает.

Не помешает, – согласился я. – Значит, не заслужил. Всего три танка подбил и три своих потерял. Давать вроде не за что. Правда, еще пушек штук шесть раздавил и взвод фрицев на тот свет отправил.

Я хвалился с ноткой ответной насмешки. Хвастун или придурок! Пусть лучше так про меня думает. Я для него пустое место.

Все бы столько фашистов наколотили, – продолжал тот же тон капитан, – к Берлину бы подходили. Ну, что, идешь? Вторую звездочку через неделю получишь.

Какой из меня разведчик? Правая рука до сих пор не отошла, легкие больные. Поищите среди других. В штабе столько боевых ребят ходит. Чем не разведка!

Со штабом я перехватил. Капитан покраснел и очень серьезно проговорил:

– Вас, младший лейтенант Волков, храбрым танкистом считали. Выходит, слухи преувеличены. Не уверен, потянете ли обычный взвод. Вы свободны.

Я, кряхтя, поднялся с табуретки и пошел к двери.

– Подумай, – сказал вслед капитан. – Не надо дура ком прикидываться.

Проходя через помещение штаба, глянул на затянутых в узкие юбки телефонисток, сытых писарей с медалями, капитанов и майоров с новенькими погонами и орденами. Сплюнул с крыльца, посмотрел на здоровяка-часового в хорошей шинели, с автоматом «ППШ». Его вид меня еще больше разозлил. Дело в том, что на мне была старая солдатская шинель «БУ», латаная, прожженная. Трофейные автоматы и личное оружие у нас забрали еще в особом отделе. Вместо «ТТ» мне выдали такой же вытертый, как шинель, «наган» двадцать пятого года выпуска.

– В немца хоть раз из своего автомата стрельнул? – спросил я у постового.

– Проходите, товарищ младший лейтенант, – строго ответил сержант. – С постовым не положено разговаривать.

– Конечно. Только мне поручили отобрать десант из лишних тыловиков. Комплекция у тебя подходящая. Думаю, подойдешь. Тем более автомат. Готовый десантник.

Наверное, у постового шевельнулась тревога. Что такое танковый десант, он понимал. Пехота очень неохотно шла к нам в десантники.

Потери в боях они несли, как правило, большие. Растерявшись, сержант повторил, что разговаривать с часовым не положено и вообще он недавно перенес воспаление легких.

– А выглядишь молодцом, – продолжал я вымещать свою неприязнь к штабникам. – Через пару дней загляну. Люди мне нужны. Командиром отделения поставлю.

– Не надо, товарищ лейтенант, – попросил сержант. – Я ведь воевал, ранен под Харьковом был. Еще не оклемался.

– А чего тебя здесь в штабе тормознули? На передовой сержантов не хватает.

– Я на баяне хорошо играю. Товарищ замполит меня за это ценят. Вроде как в политмассовой работе участие принимаю.

Неподдельный страх сержанта снова оказаться под пулями заставил меня невесело усмехнуться.

– Ладно, лечись и крепче штаб карауль.

Я шагал к себе, вспоминая встречу с начальником разведки. Кто из нас больше дурак: капитан или я? Конечно, я. Капитан отхватил неплохую должность, в чистоте, без вшей. И телефонистку какую-нибудь в ППЖ наверняка прибрал. А у меня танк, землянка да ячневая каша на ужин. По дороге встретил Антона Таранца. Он поинтересовался, почему я такой кислый. Все же в штабе побывал, с начальством пообщался.

– От капусты с ячкой, – закуривая его «беломорину», ответил я. – Да еще в разведку один умный капитан сватал.

– Ну а ты?

Отказался. Их командир Бутов мне не слишком понравился. Хотя бойкий, орденами обвешанный. Лучше уж с тобой вместе будем воевать. Правда, он обещал подумать, достоин ли я высокой должности командира взвода.

Во черт, – почесал затылок Антон. – Ты ведь приказом еще не проведен. Сегодня же рапорт отнесу на подпись. Надо побыстрее. От штабных героев любой гадости можно ждать.