Деревня на голгофе летопись коммунистической эпохи: от 1917 до 1967 г. - Тихон Козьмич Чугунов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Советское правительство в разорённой стране никаких средств не имеет, — говорилось в правительственных воззваниях, — но за счёт конфискованных церковных ценностей оно сможет купить заграницей, у капиталистов, хлеб и спасти людей от голодной смерти».
Возражать против такого мотива людям было неудобно. Но был ли кто–либо, действительно, спасён от голодной смерти за счёт этих конфискованных церковных ценностей — это для населения Советского Союза осталось неизвестным. Правительство не сообщило населению ни о сумме конфискованных вещёй, ни об их ценности, ни об их употреблении. Зная большевисткую власть, крестьяне сомневались в том, чтобы она употребила эти конфискованные драгоценности на те цели, которыми она мотивировала их конфискацию.
Сельский храм после этой конфискации стал беднее, скромнее. Но свою религиозную роль он продолжал выполнять нормально.
Другой удар большевистской власти был задуман и проведён, как смертельный удар для духовенства, для храмов, для всей церковной организации.
Во время коллективизации советская власть ликвидировала прежде всего «наиболее враждебные элементы». В деревне это были: зажиточные крестьяне, кустари, торговцы, духовенство. В первую очередь был использован излюбленный в то время большевистский метод, «налоговой пресс»: на «враждебные элементы» были наложены непосильные налоги. За невыполнением налога следовала конфискация всего имущества, тюрьма или ссылка «неплателыцика–саоотажника». Тот же метод был применён и по отношению к духовенству. В частности, и к священнику села Болотное. На священника был возложен непосильный «налог на доход». Священник, не дожидаясь лагеря, уехал куда–то, бесследно скрылся.
По распоряжению органов власти, храм в Болотном (также, как и все другие храмы в районе, в области и по всему Советскому Союзу) был закрыт. Потом он был превращён в государственную собственность, а самое помещёние передано в распоряжение колхозного председателя — для хозяйственных нужд колхоза.
По указанию райкома партии, председатель колхоза, коммунист, использовал храм в Болотном в качестве склада для колхозного сельскохозяйственного инвентаря.
При посещёнии села заглядывал я в этот бывший храм, теперешний склад. Там внутри стояли плуги, бороны. На стенах, крючьях, висели косы, серпы, грабли… Вокруг храма стояли телеги…
А где кладбище?
Раньше около церкви было тихое, зелёное сельское кладбище. Могилы были покрыты изумрудной травкой, цветами, у каждой могилы стоял крест, росли кустики.
Но после закрытия храма и превращения его в склад, местное коммунистическое начальство шаг за шагом разоряло и кладбище.
Сначала были сняты двери, изгороди, и через все кладбище была проложена широкая проезжая дорога — от храма–склада до поля: чтобы при поездках от склада на поле и обратно не приходилось объезжать кладбища.
Затем было приказано расставлять инвентарь на кладбище: плуги, бороны, телеги.
Так были сбиты кресты, поломаны кустики, растоптаны могилы.
Потом, по приказу начальства, все могилы на кладбище были сравнены с землёй, и появилась ровная пыльная площадка для сельскохозяйственного инвентаря.
Так кладбище было превращено в специальную площадку для стоянки телег, борон, плутов — около склада, бывшего-храма.
Кощунство над храмом и кладбищем было закончено.
Никто не может теперь узнать на этой ровной, пыльной площадке, где похоронены его родные и близкие.
Теперь колхозники продолжают хоронить умерших на той же площадке для инвентаря. Хоронят мёртвых без священника: больше не осталось священнослужителей. Хоронят без церковных обрядов. Нередко даже погребение происходит и без гроба. Не из чего гроб сделать: нет Ни досок, ни гвоздей у колхозников.
Хоронят колхозники сами. Родные умершего принесут на носилках или привезут его на площадку, покрестятся, поплачут, споют сами: «Со Святыми упокой», закопают в могилку. А потом, по строгому приказу начальства, они должны хорошо разровнять землю, чтобы могильные холмы не портили площадку.
Кресты ставить на могилках начальство не позволяет: они мешают расставлять инвентарь на площадке.
— Только разреши могильные холмы оставлять да кресты ставить, — живо наша колхозная площадка для инвентаря опять в кладбище превратится, — заявляет «колхозный голова». — Вишь, сколько людей умирает!.. А мёртвым все равно, где гнить приходится: на площадке или на кладбище…
* * *
Так храм был превращён в склад.
А от тихого, уютного сельского кладбища не осталось и следа. На его месте расположилась пыльная колхозная площадка для инвентаря. Колхозники запрягают лошадей на могилах своих родителей…
Нет теперь кладбища. Через него пролегает широкая дорога, по которой колхозники ежедневно ездят в поде и скребут боронами по могилам своих родных и близких…
Перекличка живых и мёртвых…
В большевистском государстве даже мёртвых не оставили в покое: и над ними надругательство учинили.
Нет покоя живым… И нет покоя мёртвым…
Для живых — нет жизни. Жизнь на каждом шагу омрачается страданием, попирается смертью. Жизнь превращена в грандиозное кладбище…
Для мёртвых — нет покоя: нет могил, нет крестов, нет кладбища. Стираются с лица земли всякие знаки воспоминания о мёртвых–родных и предках…
Поэтому так трагически–парадоксально звучит тревожная перекличка между живыми и мёртвыми.
В колхозной частушке живые обращаются к своим мёртвым предкам с мольбою:
«Вставай, батя,
Вставай, дедка:
Нас тут гробит
Пятилетка!..»
Живые взывают к мёртвым: «Вставайте, мёртвые: живые погибают!..»
А колхозное кладбище, всем своим опустошённым, оплёванным видом, от лица мёртвых предков отвечает на это:
— От ваших мук, от ваших стонов душа болит… Но не завидуйте мёртвым и не помышляйте о смерти: на кладбище нет ни места, ни покоя… Смерть — даже смерть! — не даёт теперь никакого успокоения…
Разговор о «драконах»…
В эти дни, в апреле 41 года, я слышал любопытный разговор колхозников. Дело происходило на разорённом кладбище, рядом с закрытым храмом.
Беседовал я с тремя знакомыми колхозниками, которые копались там с починкой инвентаря.
Колхозники рассказывали о разорении кладбища, о надругательстве над храмом. О том, как ограбили их «Соловьи–Разбойники», как душат их непосильной работой «новые помещики». Поведали о том, как беспрерывно мучают их эти «нелюди» голодом, непосильным трудом и лагерем.
Во время разговора голос рассказчиков прерывался от волнения, в глазах полыхал огонь ненависти…
Один колхозник во время этой беседы взглянул на храм и, скрипя зубами, прошипел:
— У-у, драконы проклятые! Подождите: придёт и на вас пропасть, наступит и на нашей улице праздник…
На фронтоне храма виднелась большая полустёртая картина: Георгий Победоносец верхом на белом коне поражает копьём страшного зелёного дракона…
