Спи ко мне - Ольга Лукас

«Только бы у него получилось! – повторяла про себя Наташа. – Пожалуйста, пусть у него получится! Зачем я только вмешалась? Кто меня просил?»

Рыба вздрогнул, как будто очнулся, и медленно убрал руки. На дне чашки загорелся призрачный язычок пламени, похожий на голубоватый огонь газовой горелки.

Зрители вздохнули, ахнули и зааплодировали.

– Ай да мастер! Ай да молодец! – твердили мужчины.

– Побольше, побольше заплати ему, дед, не скупись, – вторили женщины.

– Нельзя побольше, – остановил их Рыба. – Увеличится сумма отчислений в казну, и в итоге я получу не больше, а меньше. Давайте как положено.

Чашку упаковали в три расписных коробочки, каждую обложили тряпьём. Старик расплатился. Потом достал из кармана переливающийся всеми цветами минерал и положил на стол перед Рыбой.

– Это просто от нас. Закажи подставку. Дату выгравируй.

– Вы цену знаете этому камню? – вздохнул Рыба, отодвигая подарок.

– Конечно, знаю, – ответил старик и снова положил камень перед Рыбой, – сам и добыл. Сделай мне одолжение, а своей хозяюшке – колечко.

Тем временем женщины окружили Наташу и твердили на все лады:

– Как же тебя угораздило, подруга, с таким связаться? Наши-то парни и побойчее, и посвежее. Ишь, сапог столичный, чтоб его ветром унесло. Ну, суждено так суждено. Береги его – вон какой сердитый, небось, больной весь. Тут любой заболеет – такие штуки каждый день выделывать. А когда он тебе надоест – возвращайся. Окраина примет всех.

Рыба приложил ладонь к стене и выпустил безродных жителей – в мастерскую ворвались лихие песни и перестук каблуков. Приплясывая и напевая удалую песню, старик вместе со своим семейством отправился к следующему мастеру – по списку.

– Надо же – они меня увидели, и я их тоже. Неужели я и правда из этих, безродных? – Наташа даже расстроилась.

– У них же праздник, – напомнил Рыба, – а когда у них праздник, они пьют своё пиво, сваренное из зёрен, запрещённых в столице и срединных городах. Но безродным можно пить это пиво там, где застал их праздник. Говорят, что стоит им выпить слишком много – и они начинают видеть то, чего нет.

– Значит, меня нет?

– Значит, то, что они видят – существует. А меня, наверное, в детстве по ошибке искупали в этом пиве.

– Зато теперь наверняка известно, к какому лару у вас принадлежала бы я, – со смехом сказала Наташа. – Ваши безродные признали во мне «своего парня»!

– Ты не их парень. Ты мой парень. Моя! И только моя. И ни слова больше о том, что ты, якобы, из безродных. Даже в шутку. Никому, не исключая императора и его семью, не позволено выбирать себе пару из другого лара.

– А как же твои родители? Отец-ученый, мать из торговцев?

– Они никогда не были законной парой. Я принадлежу торговцам, они выкупили меня у семьи отца. На эти деньги ученые построили лабораторию. Я бывал в ней. Отец усаживал меня на высокий стол, обводил рукой непонятные, диковинные предметы и говорил с восторгом: «Всё это появилось благодаря тебе. Открытия, которые совершатся в этих стенах – будут и твоими открытиями тоже!» Мне всегда было неловко в такие моменты и хотелось поскорее уйти. Но отец словно не понимал, что мне неприятно чувствовать себя товаром или разменной монетой. Он думал – я буду гордиться, что меня обменяли на «галерею науки», как ученые называют свои лаборатории. Наверное, он сам бы гордился. Я – нет. Мне кажется, что ученые – не все, но такие, как мой отец – из-за того, что часто решают сложные задачи, перестают понимать какие-то очень простые вещи. Отец связывался только с женщинами из лара торговцев. Так поступают многие ученые. Им всегда нужны новые лаборатории. А дети им не так нужны.

– Тогда я не понимаю, зачем тебя надо было выкупать, если твой папаша такой безответственный пофигист? Ведь ты же – сын своей матери, она тебя родила… Или у вас мужчины детей рожают?

– Наши гости точно не угостили тебя своим пивом, пока я разговаривал со стариком? Как ты себе такое представляешь? Да, я сын своей матери – но и отца тоже. Он отказался от всех прав на меня – и взамен получил лабораторию. Потом семья матери заплатила за то, чтобы в книге рождений моим отцом значился один беспутный торговец, совсем никудышный представитель нашего лара. Он погиб через несколько лет где-то в горах. А если бы у семьи моей матери не хватило денег, я стал бы безродным жителем, меня отправили бы воспитываться на окраины империи.

– Тогда чего ты снобишь? – удивилась Наташа.

– Кто я есть? – переспросил Рыба.

– Не кто есть, а что делаешь. Эти, у которых праздник, – Наташа сделала широкий жест в сторону прозрачной стены, – такие же люди, как ты. А ты выделываешься, как французский посол на приёме у английской королевы.

– Они – другие люди. Не такие, как я.

– Да ладно! Сам-то кто? Полукровка! Если бы твоя мама не дала взятку кому следует, был бы ты среди них.

– Но я – не среди них. И деньги Ниты здесь ни при чём. Любого из безродных можно заменить другим безродным. А таких, как я – больше нет.

– «Ах, я весь такой из себя знаменитый мастер драгоценных чашек! – закатив глаза и картинно отведя в сторону левую руку, пробасила Наташа, – Ко мне все записываются в очередь на три года вперёд». Сноб ты столичный!

– Планктон офисный, – невозмутимо парировал Рыба.

– Что? Я? Я не планктон! Я знаешь, кто?

– Ты? Ну? – прищурился Рыба.

– Да! Я…

– Ну, ну…

– Я – большая офисная рыба!

– Это я – Рыба!

И не выдержал, рассмеялся.

– Надо же. Я думала, у тебя вообще нет чувства юмора, – улыбнулась в ответ Наташа.

– У меня есть все чувства, которые положены, – насупился Рыба, – просто я ими не разбрасываюсь.

– А почему для безродных ты зажег синий огонь? Из презрения к ним?

– Я вообще не думал о них, когда делал чашку. Она не для них. А для старухи, которая купила горку. Я никогда не делал чашки для мёртвых. Попробую сделать чашку для отца.

Но в мастерскую уже снова стучал праздник. На этот раз, впрочем, всё было проще: молодой красавец с окраины пришел заказать чашку для молодой красавицы, которая иначе не соглашалась на него и смотреть.

Затихали лихие песни, гасли одни огни, загорались другие. Наташа никогда прежде не видела, как в хрупком мире наступает вечер. Ну да, где-то там, у них, сегодня суббота. Должно быть, она будет спать до самого обеда. И пускай! Потом пообедает – и снова ляжет спать. А бессонница не вернётся. Она не вернётся, нет.

Рыба уже собирался уходить: убрал в ящички все лишнее, выключил монитор и поднял его к потолку. Наташа любовалась его спокойными, уверенными движениями. И тут прозрачная стена мастерской дрогнула, сдвинулась, поползла в сторону, хотя за ней никого не было. А, нет, мелькнула какая-то тень.