Карнавал разрушения - Брайан Стэблфорд

Пока они стоят на углу, неуверенные, какой путь выбрать, в дальнем конце короткой улочки показывается фургон с высокими бортами. Водруженная наверху кабины сирена протяжно завывает. Машина некогда была белой, с красным крестом на одной из сторон. Издав громкий сигнал, она проезжает еще немного и останавливается. Двое вылезают из машины: один — из кабины, другой — из кузова. Они одеты с ног до головы в нечто из незнакомого материала, на руках перчатки, на лицах — маски. Красные двери фургона распахнуты, но Мандорла и Глиняный Монстр не могут видеть, что внутри. Когда Глиняный Монстр делает несколько шагов вдоль по улице, Мандорла догадывается, что это за автомобиль. Она долгое время жила в Лондоне, поэтому некоторые вещи ей понятны. Она идет вслед за Глиняным Монстром, но не слишком охотно.

Они движутся по середине дороги, и тут из домов начинают высыпать люди, они выносят поклажу, завернутую в блестящий черный материал. Их не очень много — может быть, дюжина, с улицы из шести домов, большая часть которых заселена, но Мандорла мгновенно распознает признаки трагедии.

Глиняный монстр не жил в Лондоне в последние годы шестнадцатого столетия, но тоже долгое время провел в мире среди людей. Он поворачивается к Мандорле в пол-оборота и произносит единственное слово: — Чума.

Потом кивает, когда до него доносится звук из одного дома, дверь которого распахнута настежь. Он с любопытством идет туда. На сей раз Мандорла не решается следовать за ним. Вместо этого она изучает лица мужчин и женщин, выносящих мертвецов.

Многие из тщательно упакованных трупов достаточно малы, чтобы их можно было унести одному; лишь несколько лежат на носилках. Значит, догадывается Мандорла, больше всего детей и стариков. Взрослые, несущие их, преимущественно женщины. Все они отмечены знаками скорби — щеки и глаза ввалились, но сами они выглядят странно здоровыми: ни признаков истощения, ни язв на теле. Так же выглядят и остальные женщины, вышедшие в сопровождении несчастных детей из других домов, и вместе они составляют небольшую толпу.

Толпа окружает посетителей в масках, и в их поведении чувствуется сдерживаемое возбуждение. Они жалуются, выпаливают вопросы. Им отвечают, в основном, жестами, но, прежде чем закрыть двери фургона, наполненного злополучным грузом, мужчины выносят кипу листовок и начинают раздавать в толпу. Большинство женщин безропотно принимают листовки, другие же отказываются, хотя и беззлобно.

В какой-то момент, когда задние ряды начинают напирать, кажется, что машина не выдержит и сломается, но этот момент проходит, толпа снова рассасывается. Когда фургон уезжает, ни лицах проявляются злобные и презрительные выражения — в основном, ими отмечены лица нескольких мужчин в толпе. Раздаются крики, мелькают сжатые кулаки, но ясно, что люди сознают свое бессилие. Они злобятся на жестокую судьбу, а не на людей, чья работа — собирать трупы.

«Почему больных не забирают в госпитали? — удивляется Мандорла. — Куда подевалось наследие современной медицины над которым так ревностно трудились Дэвид и другие?» Она приседает, чтобы прочесть одну из листовок, кинутых на землю. К тому времени, когда она заканчивает чтение, вновь появляется Глиняный Монстр.

— Здесь изложены меры предостережения, — говорит она ему. — Я бы сказала, что многие из них знаю наизусть. Предлагаются разные гигиенические меры и процедуры по уходу за больными. И есть заключительный параграф, в котором объясняется, что единственная помощь заключается в вакцинации, и что все новые инструкции будут немедленно транслироваться по радио.

— В доме я обнаружил радиоприемник, — подтверждает Глиняный Монстр. — Думаю, они есть почти в каждом доме. Я послушал новую передачу, где упоминалось о попытке выработать сыворотку против болезни, которая выкашивает нацию.

— Если эта улица типична для страны в целом, значит каждую неделю гибнут миллионы.

— Чума обычно не распространяется на сельскую местность, — напоминает ей Глиняный Монстр. — В любом случае, Лондон являлся заранее выбранной мишенью.

— Мишенью?

— Это еще одна фаза войны, — поясняет он. — В передаче об этом упоминалось совершенно отчетливо и повторялось: сопротивление болезни есть сопротивление врагу, а мертвые — неизбежные военные потери. Не говорилось, кто является врагом — видно, слушателям нет нужды это напоминать — но едва ли имеет значение, будь то немцы или марсиане. Но развитие средств убийства налицо — от химического оружия до биологического. Неудивительно, что здесь так много пустующих зданий — а социальные службы остаются более или менее нетронутыми. Население уменьшается, но еще в недостаточной степени, чтобы повредить мускулы и сухожилия экономической жизни.

— Значит, даже это выкашивание населения не остановит твой обожаемый прогресс, — сухо замечает Мандорла.

— Решение вопроса об эффективной защите против новых видов оружия, без сомнения, идет своим чередом, как это было всегда, — отвечает Глиняный Монстр, наблюдая, как женщины расходятся по домам, плотно закрывая двери, дабы не пустить на порог микроскопических врагов.

— И все-таки, — произносит Мандорла. — Я вижу больше напоминаний о далеком прошлом, чем признаков неожиданного будущего, — она подходит к ближайшему окну, чтобы заглянуть в дом. Здесь немного такого, что было бы ей незнакомо: мебель почти та же самая, какой она пользовалась, живя в Лондоне, обои такие старые, что, похоже, висят еще с прошлого века. Единственный обитатель комнаты — старая женщина, сидящая в кресле с вязкой, а перед ней на столе стоит деревянный ящичек, из которого доносится болтовня. — Огромные армии где-то еще сражаются, — говорит она. — И даже в тылу продолжается битва, хотя жизнь упорно и стоически движется дальше. Дети умирают и снова нарождаются. Сколько еще ждать поворотного момента?

— Я бы сказал, уже достаточно скоро, — отвечает Глиняный Монстр.

Анатоль обнаруживает, что часть оракула, предназначенного ему и его спутникам, не ограничена размышлением о пространстве и времени; их одиссея также включает в себя приключение в микрокосме. Когда они закончили преследовать солнечные лучи и изучать пределы Вселенной, по крайней мере, на некоторое время, они, кажется, сократились до неопределенных измерений, видимо, чтобы соответствовать — хотя бы в воображении — тончайшим структурам материи и самого пространства.

Этот вид опыта, догадывается Анатоль, может быть таким же обычным для ангелов, как и любой другой. Но, даже если и так, он легко может стать причиной того, что невидимые здесь процессы не могут открыться им. К несчастью, их, человеческие, инструменты не так-то легко приспособить к этому знанию; эта реальность еще более странная и непонятная, чем предыдущая.