Под тенью века. С. Н. Дурылин в воспоминаниях, письмах, документах - Коллектив авторов -- Биографии и мемуары

— Но ведь в Греции и Риме духовность была на высоком уровне?

— Да, все это так, но погубило ее социальное устройство. С нашей культурой происходит примерно то же.

Тут беседу прервало посещение нового для меня гостя. Пришел Петр Петрович Перцов, в прошлом издатель. Это был человек преклонного возраста, с совершенно седой головой, но держался бодро. <…> Я понял из разговора, что их знакомство длится уже свыше 50 лет. Как и во многих знакомых Дурылина, в Перцове явно просматривалось доброе сердце. <…> Он знал многих людей, имена которых мы сейчас произносим с уважением. <…> Он приехал, как мне показалось, с самым дорогим для него — воспоминаниями юности, от которой остался у него пожелтевший листок бумаги со стихами, где хранилась частица его богатой души. Чтобы передать стихи, он шел от станции Болшево до дома Дурылина целый час, а всего от станции до дома один километр. Действительно, «старость — не радость». <…>

С. Н. Дурылину

с воспоминаниями о прошлом. 1935 г.

Миновало

Старинные аллеи,

Старинный барский дом,

Угасшей жизнью вея,

Мне шепчут о былом…<…>

Я дослушал стихотворение и с печальным настроением, попрощавшись, ушел, чтобы не мешать им.

Из дневника

14.08.38. Кабинет рабочего автора начинает занятия. Педагогический состав укомплектован: профессор Дурылин, писатель Арамилев, поэт Казин. <…> Сколько за эти полтора месяца изменилось в Европе? Чехословакию растащили на куски. И мир молчит. Остальные занимаются никому не нужной болтовней. В Китае война, в Испании тоже. Абиссинии нет. Австрии нет. В мире пахнет порохом и кровью. Кровью людей — женщин, детей, стариков, ищущих спокойствия и ласки, а им тот же человек дает бомбы, газы, свинец. О люди! <…>

29.12.38 г. Теперь живу в городе Калининграде, а не в поселке Подлипки, как прежде он назывался. Только непонятно, почему ему дали имя М. И. Калинина. Абсурд. Недавно, всего лишь десять лет назад, здесь был густой вековой сосновый лес, и в этом лесу ютились с десяток домов, которые теперь раздавлены четырехэтажными домами. И сейчас здесь более 50 тысяч жителей. Есть несколько школ, клубов, яслей.

Глава IV

Однажды при посещении Сергея Николаевича я получил приглашение: «Алеша! Ты загляни ко мне завтра после работы. У меня в гостях будет интересный человек, народный артист СССР Василий Осипович Топорков. Я тебя с ним познакомлю. Он актер МХАТа, хороший актер, да к тому же балуется стихами. Звонил мне и сказал, что привезет подарок, сочиненную им небольшую поэму. Тебе как поэту будет не вредно послушать».

Это было весной. Дни стояли золотые, теплые, безветренные. В шесть часов вечера я был у него и попал как раз к чаю. На веранде за столом, как обычно в своем плетеном кресле, сидел Сергей Николаевич. Рядом с ним в таком же «гостевом» кресле сидел полный человек лет шестидесяти, круглолицый, с африканскими губами и русской улыбкой. Кроме них была и Ирина Алексеевна. Я вошел, поздоровался. Сергей Николаевич меня представил. Мой незнакомец поднялся и подал мне огромную ладонь: «Топорков Василий Осипович, из разряда „несчасливцевых“», — произнес он. Голос у него грубовато-мягкий, волосы каштанового цвета, чисто выбрит, в коричневом костюме и белой сорочке без галстука.

Ирина Алексеевна засуетилась. Усадила за стол, налила чашку чая со словами: «Угощайтесь». Мне было не до угощения. Меня поглотила беседа. Они говорили о театре, вспоминали Станиславского и Немировича-Данченко. Потом Василий Осипович встал и торжественно сообщил, что привез Сергею Николаевичу подарок своего изготовления, полез в карман, извлек листок бумаги и с вопросом: «Разрешите прочесть?» — развернул его.

Читал Топорков актерски профессионально.

— Отрывок из неоконченной поэмы. Москва. 1935 год. Дорогому Сергею Николаевичу — коллекционеру актерских душ с горячей любовью от автора.

Все приготовились к сраженью,

Но МХАТ, увы, уже не тот:

Обрюзг и тянет к ожиренью

Академический живот.

Вы посмотрите: даже Яншин

Взнуздал великосветский нрав.

Не жизнерадостен, как раньше,

Задумчив стал советский граф.

Он Лялю, черную, как вакса,

Еще прошедшею весной

Со штампом «брак» в отделе ЗАГСа

Провел законною женой…

Довольно длинная поэма о закулисной стороне жизни актеров. Полностью ее я не привожу.

Сергей Николаевич был доволен. Сначала появилась улыбка на его лице, потом стал смеяться искренне, по-детски, и с любопытством поглядывал то на меня, то на жену, стараясь уловить, какое впечатление на нас производит чтец. Следующая строка привела его в восторг. Он тихо повторял: «Черная, как вакса! Это восхитительно!»

<…> Некоторые имена мне были незнакомы, но Сергей Николаевич, без сомнения, их знал, поэтому воспринимал более активно, чем мы с Ириной Алексеевной. Когда Топорков закончил чтение и передал рукопись Сергею Николаевичу, тот с хитрецой спросил:

— Кто же эти два чудные творенья, две девы с острова Лесбос?

Василий Осипович не открыл тайны, но Сергей Николаевич явно догадался. Он был очень доволен подарком и благодарил Топоркова. <…>

Василий Осипович был в настроении.

— Это я написал, чтоб отвести душу от дурного настроения и поднять настроение другим, в частности вам, дорогой Сергей Николаевич.

— А читали вы ее актерам своего МХАТа?

— Читал, всем понравилось, даже девам, о которых вы спрашивали. Предлагали мне продолжить, да настроение пропало, как говорят, улетело вдохновение. <…>

Из дневника

1939 год. Нашим войскам дан приказ об освобождении Западной Украины, Белоруссии и Прибалтийских республик. Освобождение от кого? Ну, допустим, Западную Украину — от поляков, есть какая-то логика. А других? Говорится, что по их просьбе. Так ли? Скорее — усилить заслон от фашизма.

Брат Дмитрий пишет, что они перешли границу и ведут освобождение Западной Украины. Сопротивление оказывают только польские части. Население принимает хорошо. Был бой за Гродно. Поляки оставили город. <…>

1941 год. Вышел в свет в издательстве «Советский писатель» альманах «Звено», где впервые в центральной печати опубликованы мои стихи. <…> Готовлюсь поступать в Литературный институт. <…> Вечером поехал к Сергею Николаевичу, чтобы подарить ему альманах «Звено». Он был очень рад принять от меня такой подарок. Доля его труда была в нем. Занятия в Кабинете рабочего автора прекратились до осени. Встретил у него Т. Л. Щепкину-Куперник. Татьяна Львовна снимала на лето дачу рядом с домом С. Н. Дурылина и, естественно, была частым гостем в его семье. Они долгие годы близко знали друг друга, их объединяла общая любовь к театру. <…> Я познакомился с ней,