Державы Российской посол - Владимир Дружинин

Каково было бы царю терпеть здешний двор! Звездному брату, привыкшему ломать заведенное!

Удовольствие послу доставляла не столько кухня замка, пресная и однообразная, сколько музыка. «Видел одного скрипача так славна, хотя бы и в Италии токмо ж равный ему был».

Слушают скрипача неподвижно, как истуканы, аплодируют вяло, – одна лишь старая курфюрстина бьет в ладоши молодо, громко. «Сия дама удивительна всем в какой бодрости чувств, ума, памяти, слуха, виду и к тому искусна все языки европски – французский, английский, голландский, итальянский, писать, говорить…»

Прошлым летом курфюрстина ходила в машкере на редут, где устраивают костюмированные балы, и всяк день гуляла по саду три часа и дольше.

Московиту Софья благоволит, играет с ним в карты, в разговоре с ним откровенна.

– Не забавно ли, – сказала она, тасуя колоду, – Георг-Людвиг уже считает себя королем Англии, как будто я умерла. А я, вообразите, переживу королеву Анну! Какой удар для моего нежного сына!

Софья помнит царя Петра, – ее очаровал молодой, необузданный великан, ошеломивший Германию тринадцать лет назад, хотя он бывал раздражителен, груб. Зато какое редкое сочетание мощи телесной и умственной! Уже тогда виден был победитель шведов.

– Ненавижу Карла. Разбойник, свой дом забросил, вламывается в чужие. Георг-Людвиг чересчур считается с ним. Скажу вам по секрету…

В маленькой, обитой коврами арабской гостиной Софьи, под клекот ее любимцев – умных черных попугаев – посол узнавал известия весьма важные.

Курфюрст, оказывается, двуличен – на словах прекратил дружбу с Швецией, а на деле согласился пропустить два шведских батальона из Бремена, позволил пройти в Померанию.

Бесчестный обманщик! Негодуя, посол отдает Софье лучшие карты, и та грозит ему пальцем:

– Не сметь! Взяток не принимаю.

Прошли батальоны или нет? Надо проверить. Сен-Поль завел знакомство со статс-секретарем Темпельгофом. Сей кавалер, служащий в канцелярии курфюрста, крупно и безрассудно играет в карты, вечно в долгах.

Куракин отсчитал, вручил Сен-Полю триста золотых. Секретарь принял деньги. Говорит, батальоны в Померанию прошли.

Протесты посла выслушивает Бернсторф. Он медленно набивает трубку, прежде чем ответить.

– Эти батальоны, принц, вам зла не причинят. По моим данным, они отозваны в Швецию.

– У меня, барон, другие данные.

– От кого же? – спрашивают близорукие глаза министра. Осведомленность московита стеснительна.

– Могу ли я рассчитывать, барон, что впредь такого пропуска шведам не будет?

– Поверьте, я сделаю все, что в моих силах. Но они не безграничны, мой принц. Я между двух огней.

Открываются новые козни – посол Карла Фризендорф напирает на курфюрста, пристает с просьбами. Просит денег взаймы для Швеции, просит продать или заложить ей Бремен и Верден. Сии города для курфюрста – бельмо в глазу, и он склонен уступать, дабы избавиться от забот.

Снова надобно к Бернсторфу…

Все сии демарши, изложенные обстоятельно, хранит тетрадь в сафьяновой обложке, запертая в ларце. Добившись успеха, посол отмечает коротко: «Удержано». Слово это, вдавленное в бумагу, выделяется в кудрявой скорописи. Удержан Ганновер от предательства, города не проданы и не заложены, шведы в них заперты. И заем не выговорил Фризендорф, – шиш он получил вместо денег.

Куракин и курфюрстина весьма друг другом довольны. Сражаются в карты, в шахматы, кормят говорливых попугаев – «графа Коко», «графиню Тото», «барона Крикри».

– Не правда ли, мой барон похож на Бернсторфа? – смеется Софья. – Кстати, не попадите к нему в мешок.

Они говорят по-итальянски, и Борис слышит поговорки, звучавшие в Венеции, в Риме.

Софья впоследствии напишет о Куракине:

«Это очень честный человек. Он кажется более итальянцем, чем московитом, и владеет сим языком в совершенстве, со всей мыслимой учтивостью. Поведение его я нашла во всех отношениях безупречным».

Попугаям Софьи понравились ласковые руки московита, его мягкий голос. Они привечали его истово:

– Ур-ра Кур-рак!

Даже «барон Крикри», самый способный, не мог произнести фамилию до конца.

– Царь Питерр! Виват! – кричали попугаи.

Слышать из птичьих глоток – и то приятно.

Весна для России милостива. В Пруссии царским войскам сдан город Эльбинг, шведы, осажденные в Риге, в Выборге, обречены, так как подмоги не получают. В сих обстоятельствах ганноверцы стали покладистей и с предложениями посла по всем пунктам согласились.

Договор, верно, подписали бы до лета, кабы не помешало досадное происшествие.

Приглашенный в замок откушать по-семейному, Куракин столкнулся, входя в столовую, с Фризендорфом. Кто-то нарочно или по недосмотру свел московита и шведа. Сей последний резко повернулся на каблуках, звякнув шпорами.

– Я не знал, монсеньер, что встречу вас, – сказал он по-французски.

Низкорослый, прыщавый, утопающий в высоких ботфортах с широченными раструбами, наглец смотрел насмешливо. Борис опешил, – подобного с ним не случалось.

– Между прочим, я старше вас, монсеньер, – прибавил швед, усмехаясь.

Курфюрст жестами звал обоих занять места. Не смутился ничуть, будто так и надо… Это обозлило Куракина до крайности.

«Тогда я принужден тут при столе взять конжет и уступить в дом свой, который афронт всегда в сердце моем содержу».

Он еще кипел, водя пером, – раскаяние явилось после. Напрасно вспылил, напрасно сбежал не простившись. Курфюрст несомненно обижен и проступок сей не извинит. Так и вышло. В тот же вечер перед окнами посольского двора остановилась знакомая карета и из нее вылез, чертыхаясь, Бернсторф, – хмурый и расстроенный.

– Дурацкая история… Курфюрст в отчаянии, но есть порядок… Наш святой ганноверский порядок.

За нарушение оного посол российский, невзирая на высокий его ранг и выдающиеся достоинства, отлучен от двора на семь недель.

– Я выяснил, мой принц, – выдохнул Сен-Поль, вбежав в кабинет посла. – Одна дама… Сведения достоверные, так как любовница маршала двора – ее кузина.

Борис нехотя оторвался от чтения.

– Она хороша собой, ваша дама?

– Недурна, но речь не об этом. Швед дал взятку маршалу. Это столь же несомненно, как то, что я стою перед вами. Фризендорф вырыл вам яму, и вы свалились… Ну почему вы не сдержались? Теперь не исправить, я понимаю… Но ведь надо же его проучить.

– Что вы предлагаете? Дуэль? У меня нет оснований.

– Увы, нет! И потом, дипломаты не дерутся, вы потеряете если не жизнь, то карьеру. Я бы подстроил ему какую-нибудь штуку в таком же роде… Вы разрешите?

– Не разрешу, – отрезал посол.

Куракин счел за лучшее на небольшой срок уехать. Самое время сейчас побывать в Вольфенбюттеле, в доме царевичевой невесты.

9

Волчий город, его – серого – логово, если верить названию. А похож на гнездо, свитое на холме. Замок монарха в густой, кудрявой опушке парка, и шпиль торчит, словно клюв аиста.

Укрепления старые, давно не чинены и разъедены старостью – войны их щадили. Со стены глядит, опустив клыкастую морду, каменный волк, – испокон веков, сказывают, торчит пугалом.

– Эмблема нашего города, – говорит герцог Антон-Ульрих, едва разжимая морщинистые губы. – Мы Вельфы, следовательно, по-старогермански – волки.

Потрепал громадного черного дога, привалившегося к тонким, иссохшим ногам, и прибавил:

– Род из самых древних, экселенц.

Утренний кофе, на который позвали посла, давно выпит. Четвероногий любимец герцога слизывает с тарелки остатки.

– Вы отдохнете у нас, экселенц. Ганноверский двор утомителен. У нас проще, не правда ли?

В том ли простота, что все исцарапано собачьими когтями? Мебель, ковры, гобелены парижской работы…

Сен-Поль говорит: курфюрст догов не терпит, предпочитает борзых. В Вольфенбюттеле все делается назло Ганноверу, наперекор Ганноверу.

– Повсеместно в немецких землях, – сказал Куракин, – я встречаю большое расположение к царскому величеству.

– На комплименты Ганновер ловок, – отозвался герцог, поглаживая пса. – Нам, провинциалам, не тягаться. Зато, экселенц, наше слово искреннее.

«Мы Вельфы, мы Вельфы», – слышится в зале, роняемое надменными устами портретов. Герцог Антон-Ульрих принадлежит к старшей линии рода, а курфюрст, коему герцог обязан подчиняться, – Вельф-младший, боковой ветви. Сен-Поль говорит, иной причины для раздора нет. И оказался Ганновер без вины виноватым, – Вольфенбюттель, ничтожная козявка, в испанской войне встал на сторону Франции, замахнулся на всех немецких соседей. Замахнулся, а ударить не успел, – ганноверцы тотчас заняли герцогство и основательно пограбили. Ох, безумное, болезни подобное тщеславие!

– Боюсь, Георг-Людвиг обольстил вас сладкими речами, – слышит посол. – Между тем он собирается продать шведам Бремен и Верден. Своевольно, не спросив мнения у императора…