Павел I. Окровавленный трон - Николай Энгельгардт

Принц Евгений одиноко скитался в толпе по залам, томимый скукой и разделяя общую удрученность. Он искал прекрасную незнакомку, обещавшую свидеться с ним в маскараде. Но как мог он ее узнать среди сотен домино? Свечи тускло горели в тумане, окруженные радужными кругами. Слышался кашель, чихание, сморкание простуженных в сквозняках дворца. Гости едва осмеливались обращаться друг к другу с незначительными вопросами, опасаясь ежеминутно дать повод к доносу. По большей части выражали восхищение убранством и роскошью царских чертогов. Но притворная интонация выдавала внутреннее настроение. Среди обычных домино было несколько характерных костюмов. Говорили, что это императорские артисты и артистки. Между прочим, одна маска изображала старого подагрика, всего обмотанного повязками с камфорой и лавандой. Он ходил хромая, опираясь на длинную трость и поминутно охая. Нельзя сказать, чтобы эта фигура увеселяла гостей. Но Павел Петрович был доволен, припомнив, что такая же точно маска старого подагрика появилась на одном из маскарадов Людовика XIV и танцевала с красавицей герцогиней Бургундской.

Принц Евгений, усталый и разочарованный, стоял, прислонясь к сырой колонне, когда подагрик, ковыляя, подошел к нему:

— Послушайся старика, — сказал он, — климат здешний чрезвычайно тебе вреден и опасность угрожает твоему здоровью. Берегись!

— Вместо того, чтобы давать советы молодым и здоровым, ты бы лучше своевременно воздержался от излишеств, причиняющих подагру, — ответил принц.

— Моя подагра произошла от вин здешнего погреба, юноша, — отвечала маска, — мой ревматизм — от здешней сырости, паралич левой половины тела — от неприятностей, причиненных мне коварством здешних обитателей. Берегись, юноша, чтобы не увянуть во цвете сил!

— Ого, как ты дерзок! Ты порочишь жилище Юпитера, — смеясь, возразил принц, довольный, что мог развлечься этой пикировкой посреди томящей скуки маскарада. — Берегись, сам, старик! Громы в руках Юпитера!

— Что мне громы лжебога, если, я поклоняюсь истинному Промыслителю вселенной! Я — старик, ходячий мертвец. Мне — камфора и лаванда. Но вы, милый юноша, полны кипящей жизнью! Для вас ее розы и мед! Поберегите же себя от лихорадок, ревматизмов, горячек, притаившихся во всех углах этого здания, — отвечал подагрик.

— Ты зловещий прорицатель! — сказал принц.

Подагрик поманил его рукой и, ковыляя, скрылся за колоннами. Принц пошел за ним. Подагрик прошел несколько покоев совершенно пустых и, наконец, остановился и дал знак принцу приблизиться.

— Принц Евгений Вюртембергский! — сказал подагрик по-немецки. Вы меня не знаете, но я послан вас предупредить особой, которая принимает в вас дружеское участие. Это та дама, с которой вы беседовали сегодня на высочайшем выходе, и которая напомнила вам о судьбе сыновей Генриха в Тауэре.

— Но почему же она сама не приехала сюда? Или, может быть, она здесь и вы ее мне укажете? — вскричал принц, разочарованный тем, что ему приходится вместо пленительной красавицы вести беседу со старым чучелом.

— Ее здесь нет. И пока оставьте о ней всякую мысль, — сказал подагрик. — Слушайте меня и проникнитесь важностью моих речей, — продолжал он глухим, суровым голосом. — Вы назвали Юпитером безумного строителя этих катакомб, но лучше сравнить его с Сатурном, замыслившим пожрать своих детей и между ними Юпитера. Вы знаете, что Юпитер спасся. Он спасется и теперь. Особа дружественная вам указала того, кто должен быть для вас маяком. Знайте, что покровительство, внезапно осенившее вас, поставило вас на краю бездны. Но ваше чистосердечие, ваша детская незлобливость, неспособность к интригам честолюбия вас спасла и отвела от сей бездны. Но помните, что и невинность гибла так жестоки законы политики. Вот почему принимающая в вас участие особа напомнила вам событие английской истории.

— Чего же хотите вы от меня? — спросил принц Он не мог уразуметь темных намеков, которыми полны были слова незнакомца, но они все же стихийным страхом наполнили его сердце.

— Исполнения весьма немногого, — сказал торжественный голос. — Если не Господь созидал — всуе трудился строитель. Я — каменщик великого здания, созидаемого на благо человечества по планам премудрого Архитектора. И говорю вам — стены этого чертога, воздвигнутого безумием самовластия, при самом создании были трухлявы, своды были сведены неправильно, фундамент гнил.

И сколь быстро сие здание воздвигалось, столь быстро оно и обрушится. Но тот, кто не остережется, кто будет под этими сводами в мгновение их крушения, хотя бы случайно, будет ими раздавлен. Итак, от имени прекрасной, питающей к вам дружество, я вам предлагаю немедленно сказаться больным и более не являться ко двору и нигде, храня глубокое обо всем молчание, проводя время в своих покоях, пока не пройдут иды марта, и апрельское солнце не взыграет радостными лучами, и не настанет весеннее освобождение всей России от хладных, ледяных зимних покровов, и рев Норда сиповатый не сменится теплым и благорастворенным дыханием Фавона!

Часть 6

Последняя

César: Que peux-tu done hair en moi?

Brutus: La tyrannie.

Voltaire. La mort de César

Acte III. Scéne IV

(Цезарь: Что же тебе может быть ненавистно во мне?

Брут: Самовластие.

I. Иды марта

Начало марта 1801 года отличалось суровой погодой. Все время дул северо-восточный ветер. В предшествовавшие оттепели снежный наст оттаял и затем обледенел. Трудно стало ходить по скользким улицам. Небо заволакивали клубящиеся тучи. Воздух был полон едким, желтоватым туманом. Казалось, природа соответствовала тому состоянию мрачного ужаса, подавленности и ожидания каких-то страшных событий, в котором пребывали все петербуржцы, прятавшиеся в своих домах. Не прекращались слухи об арестах, высылках; тюрьмы и крепость были переполнены. Страшная тайная канцелярия неутомимо работала, день и ночь подвергая допрашиваемых «неустанным увещеваниям» Люди, вышедшие по крайней нужде из дома, не возвращались и бесследно исчезали. Хотя император не показывался больше не улицах столицы, но хватали тех, кто не снимал шапку, проходя или проезжая мимо дворца. В зловещей тишине росли и ширились слухи, передавались самые невероятные рассказы. Говорили, что жена содержателя известной гостиницы, госпожа Демут, была за непочтительность к заиндевелым красным стенам Михайловского замка посажена на три недели в смирительный дом щипать смоляной канат вместе с непотребными содержавшимися там женщинами. И все дамы трепетали, что сегодня-завтра с каждой из них может приключиться такая же неприятность. По-прежнему в часы приема просители всех чинов и состояний осаждали военного губернатора графа Палена, справляясь об участи отцов, мужей, братьев, сыновей, рыдали женщины, бросаясь к ногам графа, сидевшего у знакомого вощаного столика с огромным графином и всех встречавшего неизменным восклицанием:

— Вот так история! Хотите стакан лафита?.. Очередь дошла до вас. Завтра она дойдет и до меня.

И все соглашались с этим.

Двор, запертый в Михайловском замке, охранявшемся наподобие средневековой крепости в валах бруствера, в облицованных гранитом каналах с подъемными мостами, влачил томительно скучное и однообразное существование. Строжайше соблюдался в замке устав крепости, находящейся в осаде, и поэтому каждый шаг обитателей замка подвергнут был суровой регламентации. Как мы сказали, император уже не выезжал, как он это делал прежде ежедневно, на прогулку верхом по столице. С семьей своей он только встречался на церемониях и за столом, причем соблюдение тягостного этикета удручалось неизменно раздражительным состоянием государя, отворачивавшегося от супруги и сыновей или хохотавшего им в лицо с жестами буффона. Болезнь принца Евгения Вюртембергского, которая мешала посещению им дворца, много способствовала мрачному расположению императора, постоянно повторявшего два стиха из Вольтеровой «Меропы»:

Quoi! partout sous mes pas le sort crease in adime!Je vois autour de moi le danger et le crime![30]

Попытки императрицы и придворных рассеять мрачные подозрения государя вели к вспышкам слепого гнева. В их молчании чуялось ему злорадство и злоумышление. Часы отдохновения он проводил в покоях княгини Гагариной, в обществе фаворитки, расстроенное воображение которой гармонировало с его мятущимся духом, графа Кутайсова, какого-то французского актера, декламирующего перед ними отрывки из трагедий, и декоратора Гонзаго, пленившего государя своими декорациями развалин Афин в последнем балете, и с которым Павел обсуждал сооружение таких же декораций вокруг Летнего сада, но только из камня, с посадкой растений. Верховые прогулки императора ограничивались теперь так называвшимся третьим Летним садом, куда, кроме самого императора, императрицы, ближайших лиц свиты и берейторов, никто не допускался. Аллеи этого парка или сада постоянно очищались от снега и по замерзшей земле посыпались песком для зимних прогулок верхом. Обычными спутниками императорской четы были шталмейстер Муханов, один из немногих лиц, пользовавшихся глубочайшим и неизменным уважением Павла Петровичами доверенный флигель-адъютант императора Аргамаков, который один в целом замке заведовал спуском и подъемом мостов и пешеходных мостиков, знал все потайные лестницы, двери, ходы и переходы и мог входить в покои государя во всякое время дня и ночи. Но уже несколько дней суровая, ветреная погода препятствовала участию императрицы в ежедневных верховых прогулках. Государь катался один, несмотря ни на какие противодействия стихий.