Союз трёх императоров - Сергей Анатольевич Балакин

гусарские романсы и пламенные взоры своей супруги. «Чёрт меня дёрнул затеять этот пикник!» – упрекал он сам себя, терзаемый нехорошими предчувствиями.

Когда последняя бутылка хереса опустела, и в глазах пирующих обозначилась лёгкая грусть, Закржевский опять стал героем дня. Он хитро прищурился и, подобно фокуснику в цирке, извлёк из потайного кармана флягу с 50-градусной кедровой настойкой. Появление дополнительной порции выпивки было встречено громким троекратным «ура».

– Предлагаю выпить за за… замечательного Зэ-зэ! За Замухржевского! То есть, пардон, я хотел сказать: за Муху Зэ-зэ! – захмелевший Гремислав провозгласил ехидный тост, сделав вид, будто случайно оговорился. Но Закржевский понял издёвку. Его лицо залилось краской, и он со злостью одёрнул сослуживца:

– Но-но, мичман, не забывайтесь! Требую немедленно извиниться за оскорбление старшего по званию!

– Ах, да, я забыл: вы теперь не мичман-гитарист, а лейтенант-шансонье! Что ж, покорнейше прошу господина романсиста извинить непочтительного коллегу за несоблюдение дисциплинарного устава!

Мунивердича, увы, понесло… Давние сослуживцы, боевые товарищи просто друзья на этот раз закусили удила, и разнять их не смогли ни энергичные увещевания Насти, ни призывные перлы немецкого инженера. Отойдя в сторону, Закржевский и Мунивердич пришли к заключению, что порочащие их честь взаимные оскорбления отныне могут быть смыты только кровью. И тут же договорились, что завтра через секундантов оповестят друг друга о месте и времени дуэли.

«Бред какой-то!» – крутилась в мозгу Мунивердича одна и та же фраза – обрывок его недавних филологических рассуждений.

* * *

Судьбе угодно было распорядиться так, что дуэль между вспыльчивыми коллегами не состоялась. Хотелось бы добавить: к счастью. Но, как мы увидим, слово «счастье» тут совершенно неуместно…

В пять утра экипажи цеппелинов были подняты по тревоге. Полковник Никитин огласил приказ ставки: немедленно готовить воздушные крейсера к полёту на полную автономность. Воздухоплавателям предстояло выполнить чрезвычайно ответственное и опасное задание: бомбить Токио!

Четыре цеппелина срочно приняли боезапас и после полудня 14 октября один за другим легли на курс, ведущий к японской столице. Полковник Никитин предоставил их командирам действовать самостоятельно, так как понимал, что следовать пятьсот миль туда и столько же обратно одним отрядом практически невозможно. Каждый из летучих кораблей должен был достичь цели независимо от своих мателотов, а после сброса бомб как можно быстрее возвращаться на базу.

Экипажи воздушных крейсеров 1-й эскадры – люди опытные, обстрелянные, за плечами у них – по пятнадцать-двадцать дальних полётов, воздушные бои с вражескими аэропланами, обстрелы с земли зенитной артиллерией… Но полёт на дальность в тысячу миль с полной бомбовой нагрузкой да ещё в неблагоприятных погодных условиях – столь сложное боевое задание им предстояло выполнить впервые.

Правда, надо оговориться: попытка совершить налёт на японскую столицу уже предпринималась полгода назад, в апреле. Но она закончилась неудачей. Сильный встречный ветер раскидал шедшие на бомбёжку цеппелины по всему Японскому морю, и в конце концов им пришлось повернуть назад. Непогода преследовала наши воздушные крейсера вплоть до самой Стрелки, и при швартовке «Ц-2» порывом ветра навалило на причальную мачту. Повреждения алюминиевого каркаса цеппелина оказались столь значительными, что его решили не восстанавливать, а разобрать на запчасти.

На этот раз погода вроде бы казалась благоприятной, но полёт предстоял долгий, и что ждать от неё через день-два, никто не знал. Над морем цеппелины летели ниже облаков – на небольшой высоте было теплее, а ветер – тише. «Семёрка», то есть «Цыпа номер семь», ушла в отрыв – она вообще считалась самой быстрой среди своих воздушных систершипов. Но где-то на полпути облака стали настолько низкими, что цеппелину пришлось окунуться в густую и белую как вата мглу. Лететь в облаке было неприятно, но старший лейтенант Рихтер не хотел подниматься выше. По нескольким причинам – и прежде всего потому, что надо было беречь запас жидкого балласта: тот мог понадобиться, если возникнет необходимость экстренно набрать высоту.

В полёте Мунивердич и Закржевский, находясь в одной гондоле, между собой не общались и вообще старались не глядеть друг на друга. Такое поведение не осталось незамеченным для их сослуживцев, однако никто из воздухоплавателей не мог представить, насколько далеко зашёл конфликт между их боевыми товарищами.

* * *

– Земля!!! – раздался крик вперёдсмотрящего Грекова. Наверное, точно такой же возглас когда-то услышал Колумб, впервые покоривший Атлантику…

Сначала в разрывах облаков воздухоплаватели увидели воду, но затем, на северо-западе, на самом горизонте, показалась цепь гор. Значит, «Ц-7» пересёк остров Хонсю почти вслепую. Мунивердич и штурман Кондратов долго листали лоцию, пытаясь идентифицировать очертания берегов с имеющимися в книге рисунками. Когда им это наконец удалось, оба обомлели: невязка с их расчётными координатами составила почти пятьдесят миль! Ещё раз убедились, что прокладывать курс по счислению на воздушном судне гораздо сложнее, чем на обычном корабле. В полёте нельзя допускать даже малейшей погрешности в определении силы ветра.

Но несмотря ни на что, местоположение цеппелина было-таки установлено: он находился в шестидесяти пяти милях к зюйд-осту от Токио. Определив новый курс, командир повернул к цели и приказал набрать высоту до нижней кромки облаков, чтобы с земли «Ц-7» стал малозаметным.

Когда внизу показался приметный ориентир – тонкий как игла мыс Футцу в Токийском заливе, воздушный крейсер вновь ушёл в облака. Иначе риск быть обнаруженным сильно возрастал. До японской столицы оставалось двадцать минут лёту.

* * *

Командир слегка перестраховался: когда цеппелин вынырнул из облаков, внизу оказались кварталы города – земля была расчерчена улицами на квадраты и усеяна крошечными кубиками одинаковых домов. Конечно, снизиться следовало бы раньше, чтобы сориентироваться по береговой черте. Теперь же найти главные цели – центральный вокзал и императорский дворец – будет очень сложно.

Когда среди казавшихся игрушечными домиков стали появляться более крупные каменные здания, Рихтер приказал начать бомбардировку. Унтер-офицеры Греков и Жмурок побежали исполнять приказание: чтобы сбросить бомбы, подвешенные вдоль нижнего переходного мостика, нужно было вручную выдернуть из их держателей специальную чеку. Смертоносный груз – пятидесяти- и стокилограммовые фугасные бомбы – посыпался вниз. Было хорошо видно, как одна за другой на земле вырастают бурые шапки мощных взрывов. Сильного грохота воздухоплаватели не слышали -снизу до них доносился протяжный гул, как от далёкой канонады.

Как выяснилось позже, бомбы с «Ц-7» упали на квартал Гинза – один из центральных районов Токио. Было разрушено и сгорело в возникшем от бомбардировки пожаре более ста домов. Хотя военных объектов в районе не было – пострадали в основном рикши и гейши, но моральный эффект от воздушной атаки оказался огромным. Микадо и его правительству было отчего приуныть: война пришла в самое сердце их страны. Город охватила паника. На протяжении нескольких последующих недель жители столицы ходили по