Том 2 - Валентин Овечкин

— Так всякий сумеет получить высокую урожайность, если дважды пахать землю! Но сколько будет стоить нам этот урожай! Или вы привыкли, товарищ Долгушин, по своим московским масштабам, бросаться миллионами на ветер? Безобразие! Не работа, а сплошной брак! А на уборку будете просить добавочные лимиты горючего? Государство для вас — дойная корова?..

То, что долго нарывало, прорвало наконец на этом пленуме.

— Стриг черт свинью — визгу много, шерсти мало, — так начал свою речь в прениях рассвирепевший флегматик Глотов. — Как нам это надоело, товарищ Медведев! Крик, крик, крик: «Срывщики!», «Саботажники!» Получается, что вроде ты один в районе за Советскую власть, а мы все какие-то враги народа. Новый ты человек в районе, молодой секретарь, а за такую старину принимаешься, что нам, пожилым, она уже все печенки и селезенки проела! В тридцать седьмом году ты, видно, мальчишкой еще был, голубей гонял, но если б тогда уже был в силе, ого! — чего бы ты по тем временам натворил!.. Чего ты взъелся на товарища Долгушина? Человек работает во всю силу. Года еще нет, как он стал директором МТС, а уже мне, старому хлеборобу, есть чему у него поучиться! Цека отобрал таких людей нам в помощь. Рабочий класс шел навстречу деревне и в тридцатом году, и сейчас идет. Только тогда тот двадцатипятитысячник Давыдов простым слесарем был, а сейчас нам инженеров дают. Понять надо по-человечески: товарищу Долгушину нелегко было на шестом десятке ломать жизнь, привыкать к деревне после Москвы, переучиваться с металлурга на хлебороба. А как ты ему помогаешь, как поддерживаешь его настроение? Так поддерживаешь, что, был бы он послабее характером или из тех коммунистов, которым партбилет только для блага жизни нужен, давно бы уже под каким-нибудь предлогом удрал обратно в Москву! Вот он сейчас прослушал твой доклад, и вид у него такой, будто мыла наелся. И меня тоже что-то тошнит. Разве ж это руководство? Я просил тебя как-то: помоги нам перейти на круглогодовой ремонт тракторов, мы сами не можем решить этого дела, тут надо ломать порядок финансирования ремонта и снабжения нас запчастями. Что ты сделал? Поставил этот вопрос перед областью, министерством? Звонил куда, писал? Ничего не сделал! Ты даже боишься этот вопрос поднимать самостоятельно! А вдруг это какая-нибудь ересь — «круглогодовой ремонт»? Ты надсмотрщик и погоняло, вот кто ты есть, товарищ Медведев, а не руководитель, секретарь райкома!..

Руденко, тоже обозлившийся до предела, говорил:

— Брось эти методы, Василий Михайлович! До тебя тут уже кое-кто пытался такими методами районом управлять и доуправлялись до того, что вот пришлось нам, членам бюро райкома, идти председателями колхозов. Ты с Борзовым не знаком, с Виктором Семенычем, что был у нас тут четыре года секретарем райкома? Посмотреть на вас — вроде как ты его меньшой брат. Ежовые рукавицы и страх — это для нас не открытие, верно Глотов сказал. Другое требуется сейчас, товарищ Медведев: учить людей думать своей головой, воспитывать в них смелость, честность перед партией и своей совестью. А смелость не палкой воспитывается. Отстаешь ты от жизни! Как на охоте случается: по старому следу пошел. Не убьешь на этом следу зайца, след-то еще позавчерашний!..

Грибов говорил о работе на сводку, на рапорт:

— Вы назвали председателей колхозов вредителями, но больше всех вредите урожаю вы, товарищ Медведев! Дорого обходятся колхозам ваши фельдфебельские методы! Вот мы — я, Руденко, Плотников, Опёнкин — не испугались ваших угроз, сумели посеять все в свое время. А поезжайте теперь в те колхозы, где председатели не выдержали, посеяли кукурузу в холодную почву, — что там сейчас? Черное поле, стебелек от стебелька на десять метров, и всходов там уже не прибавится. И это все ради сводки, ради того, чтобы побыстрее отрапортовать об окончании сева, выслужиться. А теперь вы небось не показываете в отчетах эти погибшие посевы кукурузы? Площадь кукурузы, что вписана в сводку, ни в коем случае не должна сократиться! И не разрешаете колхозам пересевать погибшую кукурузу другими культурами. Заставляете эти лысины подсевать кукурузой же, вручную. Сколько это займет времени? Месяц будут еще колхозницы там ползать по рядкам! А когда эта кукуруза теперь взойдет? Что из нее получится? Вот где самое настоящее преступление! Вы своими «командами» погубили тысячи тонн урожая!..

— Один красивый рапорт о весеннем севе, — говорил Нечипуренко, — еще ничего не решает. Целое лето впереди! Да и рано посеять — это еще не значит хорошо посеять. Такие секретари райкомов, как ты, Василий Михайлович, заставляли председателей колхозов соревноваться — кто быстрее запряжет. Воспитывали лихачей, кучеров, а не хозяев! Кто наловчился быстро запрягать, с шиком подавать карету к крыльцу — тот и «передовик»! Но ведь гораздо важнее не то, кто как запрягает, а кто сколько потом грузу везет!..

Председатель райисполкома Митин сказал:

— Боюсь, Василий Михайлович, что мы останемся без помощников, если будем налегать исключительно на административные меры. Отступится народ от нас.

Борзова говорила:

— Вот вы, Василий Михайлович, делаете все то, что и товарищ Мартынов до вас делал: и совещание передовиков созывали, и собрание механизаторов, и партактив, а пользы от этих собраний — никакой! И доклад, и выступления — все как нужно, форма та же, а за душу никого не берет. Сидят люди и слушают: «вы должны», «вы обязаны», «надо мобилизоваться»… Лишь бы отчитаться перед обкомом, что провели такое-то количество совещаний. Если у вас нет вкуса к партийной работе, то лучше бы вам по-честному признаться, что вы это дело не любите. Может, вы больше пользы принесли бы на таком месте, где не с живыми людьми приходится иметь дело, а с какими-нибудь документами, архивами? А так же ведь нельзя: должность первого секретаря райкома партии любить, а партийную работу не любить.

Выступал и Опёнкин:

— Товарища Долгушина уважает народ. Он умеет работать с людьми, а у тебя, Василий Михайлович, такого уменья нет, в этом вся причина, потому ты и злобишься на него. Но нет! Такого директора мы тебе на расправу не дадим! Осень придет — урожай покажет его работу. Я многих директоров МТС перевидал на своем веку, это, может, первый настоящий директор, которого председатели колхозов и без приказа слушаются. Слушаются потому, что он, прежде чем нам чего-то предложить, и у нас совета спрашивает. Такие люди нам в районе нужны!..

До такой степени коммунистам было уже невмоготу — вспомнились и Борзов, и некоторые его предшественники, — так возмутил и разозлил всех «прокурорский», казенный (и угрозы даже читал по бумажке) доклад Медведева, что, когда заведующий отделом пропаганды райкома вышел с проектом решения, его сразу же остановили вопросами:

— Сколько страниц?

— То же самое, что и в докладе мы уже слышали?

— Нового ничего?

Поднялся Рыжков, секретарь партийной организации «Борьбы», бывший секретарь райкома комсомола, и предложил вместо этой заготовленной, видимо, Медведевым же резолюции принять другое, короткое решение: «Объявить секретарю Троицкого райкома партии товарищу Медведеву выговор за возрождение в районе борзовских методов руководства колхозами».

И за предложение Рыжкова проголосовали почти все члены райкома.

На третий день после пленума в райком приковылял на костыле выписавшийся из больницы Мартынов.

В жаркий полдень на улицах городка было пусто. У райкома Мартынов встретил Рыжкова с перевязанной щекой, приехавшего в Троицк рвать больной зуб.

— Что ж это вы, умники, натворили? — хмуро спросил его Мартынов. — Какой-то небывалый пленум. Таких решений по докладу секретаря о весеннем севе, вероятно, еще нигде не принимали.

— Да так как-то получилось, Петр Илларионыч, — смущенно оправдывался Рыжков. — Очень уж надоело нам все это!

— Решение, в общем-то, половинчатое, куцее решение, — пожал плечами Мартынов. — До конца всего не договорили… Вы подумали о том, что после такого случая ему невозможно здесь работать?

— Ничего мы не думали. Пусть теперь обком думает!.. А может, и думали, — хитровато подмигнул вдруг Мартынову Рыжков. — Вот это самое и думали: что теперь, после такого скандала, он у нас не останется!..

Медведева не было в райкоме — выехал куда-то. Не заходя в кабинет, Мартынов от Трубицына позвонил в обком. Там из секретарей он застал только Масленикова. Доложил, что выписался из больницы, что совсем уже здоров, немного только побаливает нога, но ходить на костыле и ездить в машине уже может, врачи разрешили. Спросил: приступать ли ему к работе в райкоме или, может быть, есть уже какое-то другое решение?

Маслеников ответил, что никакого другого решения пока нет, что, если здоровье ему позволяет, надо начинать работать, оформив свое возвращение на пост первого секретаря через бюро райкома.