Побег из Рая - Шатравка Александр Иванович

Наступил день освобождения 22 марта 1979 года.

Четыре года и восемь месяцев остались позади.

88

ПО ДОРОГЕ В АМЕРИКУ

Болезнь Миши изменила все наши планы выбраться из СССР. Я потерял самого лучшего своего друга каким был мой брат. От Бориса больше не было никаких вестей, а Анатолий, с которым мы жили в одном городе, избегал с нами встреч и мы почти ничего о нем не знали.

В 1995 году в Америке я получу от него письмо с просьбой выслать ему приглашение. Это будет то время, когда США резко сократят поток желающих выехать, теперь уже из независимых республик бывшего Советского Союза. На интервью в американском посольстве в Киеве Анатолию не откроют визу.

24 июня в 2003 году позвонила его жена Устина и сообщила, что Анатолий умер в Кривом Роге после тяжёлой болезни.

Находясь последний месяц в Гейковской больнице я писал черновики, использованные для создания этой книги. Мама во время свиданий со мной забирала написанные мелким почерком листочки и хранила их дома, фактически, это была почти готовая книга. Я надеялся, что смогу передать её на Запад и что её копия попадёт в руки КГБ, если я буду снова арестован, то сама книга поможет мне отменить диагноз.

В 1980 году в Москве при обыске и аресте правозащитницы-диссидентки Татьяны Осиповой в её квартире КГБ изымет много документов, инкриминируемых ей как антисоветская литература. В перечне была указана и моя рукопись.

Из лагеря Т. Осипова выйдет в 1987 году.

В 1979 году в Москве я пройду медэкспертизу у врачей Александра Волошеновича и в 1980 году у харьковского врача-психиатра Анатолия Корягина. Оба они признают меня психически совершенно здоровым человеком. Врач А. Волошенович вскоре эмигрирует в Англию, а Анатолий Корягин получит срок семь лет за сотрудничество с рабочей комиссией по психиатрии при Московской Хельсинской группе и, освободившись (досрочно) в 1987 году, уедет на постоянное место жительства в Швейцарию.

В 1981 году я познакомился в Москве с Аней Гордиенко, дочкой известного поэта Юрия Гордиенко. Аня помогла мне получить московскую прописку, зарегистрировав со мной брак во Дворце бракосочетания Бауманского района. Со стороны Ани был свидетелем её муж — фарцовщик Женя, а с моей — Валентин Мицкевич, мой друг, один из смельчаков отправлявших посылки политзаключенным из Солженицынского фонда. Аня и её муж Женя специально оформили развод, чтобы уехать на Запад, заключив брак с иностранцами или выезжавшими из Союза.

Дэвид Саттер — американец, корреспондент английской газеты «Файнаншел таймс» в Москве, мой хороший знакомый, передал мне приглашение на въезд в Америку, с которым мы с Аней радостно побежали оформлять в ОВИР все документы. Теперь я был жителем столицы, недосягаемым для Украинского КГБ и они, навещая мою маму, жаловались ей как я ловко их провёл.

Живя в Москве я познакомился с талантливым человеком, Сергеем Батовриным, сыном дипломата, художником, проживший много лет в Америке. Сергей хотел выехать из СССР, но его, как и многих, не выпускали. Выход был один — создать движение, не конфликтующее с политической системой в Советском Союзе и не попадавшее ни под одну статью Уголовного кодекса. Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев выступал в это время с идеей лидерства Советского Союза в борьбе за мир. Это была удачная подсказка для создания независимого движения за мир и так 1982 году была создана «Московская группа Доверия».

Советское правительство было в замешательстве. Что делать? Посадить активистов движения в тюрьму — подорвет авторитет страны в глазах просоветских пацифистов в западных странах или выпустить их из страны? Власти выберут второй вариант и многие смогут уехать на Запад.

Каждую весну я уезжал в сибирскую тайгу добывать сосновую смолу-живицу. За три-четыре месяца я зарабатывал около двух тысяч рублей. В июле 1982 года я был арестован в посёлке Вонъеган, на севере Тюменской области, получив три года лагерей за сбор подписей под документом группы «Доверие». В ноябре со своим другом Володей Мищенко не имевшим к этой группе никакого отношения, но поставившим свою подпись под документом, мы были арестованы и привезены на экспертизу в Институт им. Сербского (см. Примечание).

Врачи и профессора были там все те же, сразу узнали меня, вспомнив мой побег в Финляндию. У них в моём деле находилась моя рукопись и документы независимых экспертов Московской Хельсинской группы А. Волошеновича и А. Корягина, переданные из КГБ.

— Эти врачи — антисоветчики, им необходимо признать тебя здоровым, чтобы подорвать престиж советской психиатрии за рубежом,-ответила мне Маргарита Феликсовна Тальце.

Мне трудно понять логику этих светил советской психиатрии. Отрицая диагноз А. Волошеновича и А. Корягина, они подтвердили правильность их заключения и признали меня… здоровым! Теперь я, как и Володя, за клевету на советскую действительность получил три года лагерей. Володю Мищенко освободили прямо из суда, засчитав год, проведенный в тюрьме.

В Казахстане, в городе Жанатас меня ждал продуваемый всеми ветрами уголовный лагерь. Каждый вечер после вечернего развода из громкоговорителя звучали фамилии заключенных, приглашённых явиться в оперчасть. Перед дверями выстраивалась длинная очередь из рядовых зеков и старшин. Никто не знал причину вызова и за что сейчас в кабинете будут бить, а бить будут больно и долго. В ход пойдут приемы бокса и карате, которые отрабатывали офицеры оперчасти, используя рядом стоящую мебель, вдребезги разбивая её о головы заключенных. Кого-то будут бить за невыполненную норму на производстве, кого-то за то, что не знает точно от жены или от родителей получил продуктовую посылку, будут бить старшин за нарушения в отряде или за плохие производственные показатели. Мои документы были с красной полосой (из-за перехода границы в 1974 г.), что означало «склонен к побегу». С подъёма и до самого отбоя, каждые два часа девять раз в день я должен был приходить в дежурную комнату и докладывать офицеру о том, что нахожусь на территории лагеря.

Проблема была в том, что в лагере нельзя было иметь часы и все команды выполнялись после удара по «рынде». Я и ещё четыре человека из разных отрядов должны были отмечаться, но если опаздывали или приходили раньше на пять минут, то нас ставили под стенку и били палкой от швабры по мягкому месту один удар за каждую минуту. Как объяснить, что не имея в лагере часов мы, «склонные к побегу», так чувствовали точное время и редко опаздывали. В 1983 году активист группы «Доверие», теперь мой друг в Америке Виталий Барбаш приехал навестить меня в лагерь. Местные жители сообщили ему насколько это опасно находиться в этой местности и убедили его как можно быстрей уехать обратно, рассказав о свирепых нравах лагерной администрации, распространяемых на тех, кто приезжает на свидания к заключённым. Виталий не стал подвергать себя риску и уехал из Жанатаса.

За шесть месяцев до моего освобождения мне подсунут пакет с марихуаной, добавят ещё два с половиной года и переведут на зону строгого режима в Гурьев, в Казахстан. Но Гурьев по сравнению с Жанатасом был для меня подарком и сравнить пребывание в нём я мог только сравнивая Черняховскую больницу со страшной Днепропетровской.

К этому времени мои друзья из группы «Доверие» почти все уже будут жить в разных городах Америки и будут продолжать борьбу за моё освобождение, привлекая в свои ряды западных пацифистов.

Анин муж Женя уедет в Лос-Анджелес. Аня, будучи далека от политики и всяких движений теперь со слезами на глазах в Москве будет давать интервью западным журналистам о том, как тяжело приходится её мужу в лагерях. Одно интервью у неё брала сотрудник американской организации «American Нuman Rights Watch» Кэтрин Фитцпатрик.

— Ну, вы — авантюристы! Аня так плакала, так переживала, я думала, что она — действительно твоя жена, — вспоминала Катя, став моей супругой.