Часовщик - Родриго Кортес

— Братья! — бегал от колонны к колонне Амир. — Никому не верьте! Наших здесь убивают!

Но понимания не находил. Да, люди пугались, но скорее его самого, чем его отдающих безумием слов, а главное, им некуда было возвращаться. А потом Амир поймал на себе пристальный взгляд одного из портовых служащих и едва ушел от мгновенно появившихся всадников. Спрятался за пропахшими тухлой рыбой бочками и до ночи сидел так, опасаясь даже высунуть голову и не зная, что теперь делать. И только к ночи, когда к пристани причалил битком набитый черными рабами, пропахший мочой и дерьмом португальский корабль, Амир осознал, что шанс есть.

— Я — врач, — подошел он к помощнику капитана.

— Ну и что? — сверху вниз поглядел работорговец.

— Возьмите меня на борт, — прямо предложил Амир. — И, думаю, три четверти заболевшего товара я для вашего хозяина сохраню.

Помощник капитана заинтересовался, отвел его к капитану, от него — к управляющему хозяина корабля, и через четверть часа Амиру дали место на полатях, выдали задаток жалованья и провели по палубе.

— Смотри, Амир, — показывал управляющий, — женщины у нас сидят в отдельном отсеке. Их немного, и с ними хлопот немного, но вот мужчины…

Амир заглянул в темный трюм и ничего не разглядел — только темнота, — В общем, будь осторожнее, доктор. Нашего языка они не понимают, и как ты объяснишь им, что ты врач, я не представляю.

Первый же день заседания Совета Ордена закончился для Томазо полным поражением. Ему припомнили все его промахи, ни словом не упомянув ни об одной из его удач. Все было предельно ясно: по уставу Ордена старый Генерал обладал исчерпывающей властью над каждым, а потому касаться его персоны было нельзя, но каждый удар по Томазо, по сути, был ударом по Генералу. А старик, как ни странно, помалкивал. И лишь когда все закончилось и они остались вдвоем, Генерал объяснил, в чем дело.

— Папа боится. А потому кое-кто в курии уже готовит замены. В том числе и мне.

— А чего именно Папа боится? — попытался уточнить Томазо.

— Австриец, — коротко пояснил Генерал, — он вот-вот войдет в Рим.

О том, что католический мир под угрозой, в Ордене понимали все, особенно когда Московия вступила-таки в общеевропейскую войну, естественно, на стороне Голландии. Дело зашло так далеко, что Папа даже попросил помощи у султана Османского. В перспективе это означало передачу Балканского полуострова в руки мусульман, однако иного способа устоять против союза англиканцев, евангелистов и православных никто не знал.

— Так что поедешь в почетную ссылку, — проронил Генерал.

— И куда на этот раз? — глотнул Томазо.

— Новый Свет, — уголком рта улыбнулся Генерал. — Будешь помогать братьям одомашнивать индейцев.

Томазо обмер. Это было самое бессмысленное задание, какое только можно было придумать. Как говорили, индейцы почти не поддавались приручению, а главное, обладали крайне слабым здоровьем и ни в поле, ни в шахте дольше восьми-девяти лет не выдерживали — дохли.

— А ничего… другого… нельзя? — осторожно поинтересовался он.

Генерал понимающе хмыкнул и показал пальцем на стоящую на полке шкатулку.

— Это тебе, Томас. Бумаги, деньги, ну и аналитика, разумеется. Почитай перед отъездом. Полезно.

Томазо вздохнул, сунул шкатулку под мышку и тем же вечером перечитал все. Положение и впрямь было — хуже некуда.

Главное, отчаянно не хватало денег на ведение затянувшейся войны, а тем временем Австриец методично откусывал от папского пирога один кусок за другим. Занял Майорку, вошел в Неаполь, позволил англичанам начать штурм Гибралтара, добился от попавшего в плен короля Франции свободы для всей Голландии… Естественно, что благодарные голландцы начали топить флоты его противников и перехватывать суда с черными рабами еще активнее. А между тем основой долговременного могущества Церкви были отнюдь не реквизиции, а как раз рабы. Но все упиралось в цену черного работника, а ее диктовала целая банда перекупщиков.

— Сами португальцы и мышь в амбаре не поймают, — как-то пошутил Генерал.

Это было так: поймать черного дикаря мог только такой же черный дикарь, а потому единственным поставщиком рабов был Негус эфиопский. У него рабов покупали османы, у османов — португальцы, и лишь затем, с начетом убытков от утопленных голландцами судов, рабы попадали в руки Церкви.

Дабы укоротить цепочку перепродаж, Орден попытался подмять православных эфиопов под себя и даже сумел договориться об унии двух Церквей, но когда братья начали править эфиопские Священные Писания, это обернулось такой бойней, какой не было даже в Гоа.

— Это страшные люди, — мотали головами чудом уцелевшие братья, — не то что наши крестьяне. Не дай бог еще раз…

Так что, по расчетам экономов Ордена, одомашнивание индейцев оставалось единственным способом быстрого получения денег. Индейцев не надо было трижды перепродавать, затем, теряя корабли, перевозить через океан… их можно было просто брать на месте — в любом количестве — и сразу же загонять на сахарные плантации. Одна беда: дохли они как мухи. Восемь-девять лет — и все!

Томазо достал из шкатулки последнее письмо и удивленно хмыкнул: под ним, на самом дне шкатулки, скрывалась книга.

— А это еще что? — достал он обтянутый сафьяном том и открыл титульный лист.

В центре листа витиеватыми буквами было отпечатано имя, о котором он едва не забыл, — Томмазо Кампанелла, и чуть ниже значилось — «Город Солнца».

— Ч-черт! — выдохнул Томазо. — Он успел! И тут же сообразил, что, раз книга уже издана, Кампанелла вышел на Папу напрямую, минуя подавшего ему идею тезку. Хотя, возможно, он и упомянул некоего Т. Хирона мелким почерком в сопроводительном письме в курию — дабы не иметь трений с Орденом.

— Умен… ничего не скажешь.

Пролистав том, Томазо с неудовольствием отметил, что мысли Бруно изрядно искажены, а текст повсюду сквозит желаниями просидевшего двадцать шесть лет в одиночной камере мужчины, и лишь тогда вернулся к снятому им с книги последнему письму. Это был почерк Генерала.

«Ты своего добился, — писал Генерал. — Его Святейшество снова в восторге. Будет неплохо, если ты когда-нибудь научишься не только прыгать через голову начальства, но и думать своей. Но теперь уже поздно: взялся — значит делай. Прощай…»

Томазо похолодел.

— Они что… хотят, чтобы я сам все это проверял на индейцах? — не веря в такой цинизм, выдохнул он.

Судя по записке Генерала, Папа именно этого и хотел.

Первым делом Амир, заткнув ноздри пропитанным уксусом хлопком, осмотрел восьмерых женщин. Вонь в трюме стояла невыносимая, многолетняя, но, кроме одного подозрения на кожную болезнь и одной недавней беременности, черные рабыни, как ни странно, были здоровы. Одна беда, насиловали их каждый день и по многу раз: и члены команды, и охрана, и даже высший командный состав.