Шакал (Тайная война Карлоса Шакала) - Джон Фоллейн

— Откуда это стало известно ДСТ? — поинтересовался судья. — Клер отказался отвечать на этот вопрос, мотивируя это тем, что ДСТ должна хранить в тайне свои источники информации.

Разве ДСТ не было известно об аресте Мухарбала в Бейруте? Клер заявил, что ДСТ узнала об этом лишь после убийств от Ампаро, которую он сам допрашивал.

ДСТ воспользовалась той же тактикой, что и при захвате Карлоса в Судане, объявив источники своей информации государственной тайной. Источником, которого Клер отказывался назвать “из этических принципов”, был бывший офицер ДСТ Жан-Поль Морье, помогавший ливанской секретной службе допрашивать Мухарбала в Бейруте. Морье подробно доложил ДСТ о произведенном аресте, и Мухарбал был отправлен во Францию с ведома ДСТ. Клер отказывался назвать свой источник лишь для того, чтобы прикрыть ДСТ. Клер также не сказал и о том, что Мухарбал упоминал имя Карлоса (или Нуреддина) на допросе в Ливане и что ДСТ было об этом известно. “Я — обыкновенный человек, но я обязан соблюдать государственные интересы”, — заявил Клер в суде.

Шесть дней родственники убитых офицеров сдерживали свои эмоции и негодование, наблюдая за тактическими маневрами защиты Карлоса (включая возвращение в зал суда Изабель Кутан-Пейре), которая делала все возможное, чтобы замедлить ход разбирательства. И только в пятницу слово было предоставлено родственникам пострадавших. Зал слушал их затаив дыхание. Карлос молча теребил усы, что-то записывал и временами, казалось, был тронут услышанным. Первым выступал сорокалетний Жиль Ду, который смог произнести лишь несколько фраз слабым голосом. “Отец всегда учил меня уважать других. Мне очень трудно говорить о нем. Он никогда не рассказывал мне о насилии и оружии. Он мечтал о том, чтобы люди стали лучше”. Луи Донатини, отставной полицейский, выступал более уверенно, но и его голос дрожал от горя и плохо сдерживаемой ярости: “Жан Донати-ни был моим младшим братом. Он стал жертвой гнусного убийцы. К несчастью, именно по моему совету он поступил на службу в полицию, а затем перешел в ДСТ. Он был убит при выполнении задания, и я просто прошу вас приговорить убийцу к пожизненному заключению, когда вы докажете его вину”.

Спортивный фотограф из Тулузы Жан-Ноэль Арран стоял неподвижно, сложив руки на груди: “Я пришел, чтобы почтить память своего отца и его сослуживцев, погибших рядом с ним. Эта бойня причинила ему как физические, так и душевные страдания, но душевные были сильнее. Мне тогда было восемь лет. Эти убийства многое изменили в моей жизни, включая наши семейные отношения, но я не буду останавливаться на этом. Сегодня он мог бы быть единственным свидетелем происшедшего, поэтому я здесь и присутствую”.

В понедельник была заслушана итоговая речь адвокатов потерпевших. Жан-Поль Леви заявил, что в течение целой недели родственники людей, хладнокровно расстрелянных профессиональным убийцей, терпели его насмешки, хвастовство, угрозы, издевательство и фиглярство. Обвиняемый пытался превратить зал суда в театр гротеска, но ему это не удалось. Вам ничего не известно о людях, которые были убиты в тот вечер, — произнес он, обращаясь к присяжным. Жан Арран принимал участие в освобождении Парижа и вытащил на себе раненого офицера из-под горящей машины. Жан Донатини был сыном итальянского строителя, эмигрировавшего во Францию перед Второй мировой войной. Раймон Ду испытывал такое отвращение к оружию, что имел за это нарекания от начальства. В ту роковую пятницу Ду позвонил жене, чтобы сообщить ей о том, что задерживается. В два часа ночи ей сообщили о том, что он убит. В течение последующих пятнадцати лет ее преследовали галлюцинации, и она видела его повсюду.

Леви бросил взгляд на Карлоса, слушавшего его с затравленным видом. “Вам ничего не стоило убить этих людей. Вы сами говорили, что были лучшим в своем тренировочном лагере. Однако дело в не в том, что вы отличный стрелок, дело в том, что вы стреляете для того, чтобы убивать”. Карлос опустил голову, впервые не вынеся взгляда оппонента.

Главный защитник родственников пострадавших Шпинер выступил с такой страстной речью, которая в английском или американском суде была бы уместна лишь в устах прокурора: “Этим мальчикам сообщили о том, что их отцы награждены посмертно, они знают о том, что убийцей был Карлос, но что им пришлось пережить до этого? Кошмар. В 1976-м они видели, как этот человек захватил министров ОПЕК, после чего ему было предоставлено убежище в Алжире. В течение многих лет они знали, что человек, причинивший им такую боль, продолжает здравствовать и о нем слагаются легенды. В течение 22 лет он считал, что может убивать безнаказанно. Однако он допустил ошибку, убив французских офицеров. Франция такого не прощает.

Три офицера отправились на улицу Тулье лишь для того, чтобы выследить тайную организацию, и поэтому они были безоружны, — продолжил Шпинер, расхаживая взад и вперед перед скамьей подсудимых и время от времени кладя руку на плечо брата Донатини. — Защита утверждает, что тела были сдвинуты после убийства, и это соответствует действительности. Однако это было сделано не для того, чтобы обезоружить их. Тела были сдвинуты вызванной бригадой скорой помощи, которая пыталась выяснить, нельзя ли еще кого-нибудь спасти. Карлоса волновало лишь одно — что он стрелял в безоружных. Это был трусливый поступок, который мог повредить его репутации. Карлос пристрелил этих людей как собак, и его вина несомненна: о ней говорят показания свидетелей, включая Аррана, его собственные признания, сделанные любовницам и в журнальном интервью, а также отпечатки его пальцев, обнаруженные на месте преступления. Карлос нажал на курок потому, что считал Мухарбала предателем. Он знал, что, если его поймают, ему не миновать гильотины. И сегодня присяжные должны вынести ему самый суровый приговор — пожизненное заключение.

Я слежу за Карлосом с 1983 года и собираю все, что было о нем написано, — заключил Шпинер. — И все эти годы я представлял себе, что встречусь с ним именно здесь. И вот, наконец, это свершилось. Я с уважением отношусь к его правам, мы не собираемся заниматься линчеванием или устраивать сталинистский суд. Должен признаться, Карлос удивил меня своим заявлением о том, что он является «профессиональным революционером». Я думал, он скажет правду: «Мне было двадцать шесть лет, я убил их, я считал, что это война». Но Карлос предпочел путь низости и оскорблений. Вы пытались унизить людей, которые погибли от ваших рук. В начале слушаний вы заявили, что не считаете себя трусом. Так вот позвольте мне вам сказать, что вы защищаетесь как трус, а не как революционер. Этот суд выведет вас на чистую воду, миф поблекнет и восторжествует демократия”. Карлос с насмешливой улыбкой на лице зааплодировал. Аплодисментами он наградил и выступление прокурора, также попросившего присяжных назначить ему высшую меру наказания.

Последний день слушаний, вторник, был полностью посвящен выступлениям защиты, после чего слово должно было быть предоставлено Карлосу. Их доводы сводились к тому, что обвинения против Карлоса сфабрикованы, а отпечатки пальцев подделаны. Отказ ДСТ назвать свой источник информации относительно Мухарбала, с точки зрения защиты, свидетельствовал о возможном сговоре между ДСТ и информатором. “Карлосу предъявлены обвинения в связи с еще четырьмя терактами, так что в любом случае он еще долго не выйдет на свободу, возможно, никогда, — сказал присяжным адвокат Оливер Модре. — Вы не можете аннулировать это судебное разбирательство, но я призываю вас признать тот факт, что права обвиняемого на нем были нарушены: так, ему не были предъявлены обвинители. Вы можете это сделать лишь одним способом — оправдав Карлоса. Я прошу вас об этом не ради Карлоса, но ради нас всех, ради этой страны, ради торжества закона и истины”.

“Карлос, действие последнее”, — записал репортер во вторник вечером, когда обвиняемый с красной пластиковой папкой и бутылкой минералки появился на скамье подсудимых. Он не утратил своей самоуверенности и, прежде чем сесть, с улыбкой оглядел собравшихся. За два дня до этого он трагически произнес: “Карлос мертв. Он никогда не сможет живым уехать из Франции. Если я попытаюсь организовать обмен заложниками, меня начинят свинцом. Но я горжусь тем, что сам выбрал этот путь еще в четырнадцатилетием возрасте, и я хочу умереть стоя, как революционер, не на коленях, но на пьедестале Революции”.

Его последняя речь была обращена не только к присяжным, которым сразу после этого предстояло удалиться для вынесения приговора, но к гораздо большей аудитории. “Меня должен услышать мир, потому что это его тоже касается”, — заявил Карлос, окидывая взглядом публику и места для прессы. В процессе речи он один раз отвлекся, чтобы спросить у аудитории, хорошо ли его слышно. Поскольку из зала прозвучало несколько отрицательных ответов, Карлос перешел к другому микрофону. Карлос чувствовал себя настолько раскованно, что в какой-то момент даже изобразил, как играл с братом Лениным в бильбоке.