Выживает сильнейший - Джонатан Келлерман

Калипсо сменил Стравинский.

Кассету явно прихватили из книжного магазина.

Расчетливая экономия? Напитки, видимо, тоже из самых дешевых.

Хотя это не имеет значения, пить я все равно не буду.

Дверь была заперта, и мне пришлось несколько раз нажать на кнопку звонка, прежде чем ее открыли. На пороге стоял мужчина лет тридцати с пшеничной бородкой торчком и очень короткой стрижкой, в серой фланелевой майке, заправленной в коричневые брюки. Рука его сжимала стакан с желтоватой маслянистой на вид жидкостью.

Маленькие настороженные глаза. Узкие неулыбчивые губы.

Распахнутую ровно на ширину тела дверь придерживали грубые пальцы. Под ногтями грязь. Часть комнаты за его спиной освещалась цветными лампочками елочной гирлянды, другая половина оставалась во мраке. Я рассмотрел несколько лиц и чьи-то двигающиеся рты; слова заглушала музыка.

– Да? – не услышал, а скорее увидел я.

– Эндрю Десмонд. Меня пригласила Зина.

Мужчина поднял вверх указательный палец и прикрыл дверь. Прошло несколько минут,прежде чем в проеме появилась хозяйка. На Зине было платье до пола из великолепного голубого шелка, затканного лимонного цвета орхидеями. Длинные рукава, глубокое декольте, высокий, до талии, разрез на бедре. Надень его женщина с более крупной фигурой, платье смотрелось бы как бесформенный балахон. Но полупрозрачный, струящийся по телу Зины шелк лишь выгодно подчеркивал изящную линию бедер, делал ее зрительно выше ростом.

Декольте, разрез... Сознательное упрощение доступа к сокровищам?

– Я начала было думать, что ты не появишься. Решил элегантно опоздать?

Пожав плечами, Эндрю опустил глаза на ее открытые туфли, из прорезей которых виднелись покрытые розовым лаком ноготки. Десятисантиметровый каблук. Сейчас она без особого труда дотянулась до моей щеки.

Не поцелуй, а всего лишь клевок. Губы оказались мягкими. И вновь, как в ресторане, Зина положила мне на щеку ладонь. Язык ее заплясал. Из чувства собственного достоинства я несколько секунд сопротивлялся, но потом разжал зубы и впустил ее. Рука Зины упала мне на ягодицы, пальцы сжались. Другую руку она положила на дверную ручку, толкнула.

– Оставь надежду, всяк сюда входящий.

– Надежду на что?

– На скуку.

Мы вошли. Внутри было людно; музыка не столько уже грохотала, сколько причиняла боль. Пока Зина вела меня через толпу, я старался незаметно осмотреться. Сразу у входа глаза различили две двери – туалет с отпечатанной на принтере табличкой «Le pissoir»и, по-видимому, кладовка – без всяких надписей. Ступени лестницы вели вниз. Как и в большинстве стоящих на склоне домов, спальни располагались на самом нижнем уровне.

У двери туалета устало стояла седоволосая женщина в черном платье с белым воротничком, она и головы не повернула, когда мы прошли мимо. В мерцающем свете новогодней гирлянды по комнате под музыку Стравинского лениво плавали человеческие тела, отбрасывая на стены причудливые тени. Кто-то танцевал, кто-то разговаривал стоя, чудом умудряясь видеть во мраке лицо собеседника.

Никаких символов, указывавших бы на принадлежность хозяйки дома или собравшегося в нем общества к «Мете». Хотя, с другой стороны, чего я мог ожидать?

Зина продолжала тащить меня за собой. Гости рассеянно уступали дорогу, не проявляя к нам особого внимания. Дом оказался еще меньше, чем я предполагал, весь второй этаж состоял из одной гостиной, отделенной от крохотной кухоньки длинным прилавком высотою мне по пояс. Поверхность его была плотно заставлена бутылками с содовой водой, банками пива, плошками со льдом и пластиковой одноразовой посудой.

На стенах с трудом можно было различить довольно дурные эстампы в металлических рамках. Сплошной растительный орнамент, ничего значимого. Со стилем Зины, насколько я мог судить, они совершенно не вязались, но, кто знает, как часто ей приходило в голову менять свои вкусы?

Было очевидно, что декоратор из нее никудышний. Отдельные предметы мебели выглядели столь же убого, как и в квартирке Эндрю; даже подбор книг на хлипких стеллажах вдоль двух стен оказался почти идентичным.

Все-таки Даниэл – провидец. Когда ему надоест работа полицейского, он может смело выступать с трюками ясновидения.

Ладонь Зины обжигала мои пальцы. Она все влекла меня куда-то вглубь, мимо покрытого белой бумагой длинного складного стола, за которым сидели что-нибудь жующие либо пьющие люди.

Я увидел стеклянную дверь балкона – единственного прихотливого элемента, благодаря которому дом все же чуть отличался от фанерной коробки для сигар. Дверь была распахнута прямо в звездное небо.

Потрясающий вид,сказал бы агент по торговле недвижимостью, позаботившись о том, чтобы привести сюда потенциального покупателя ночью.

Нисколько не соблазнившись лежавшей в тарелках едой, я попробовал прикинуть общее количество гостей. По всему выходило человек шестьдесят-семьдесят – вполне достаточно, чтобы скромных размеров гостиная казалась набитой битком.

Глаза мои бегали по смутно видневшимся лицам в поисках Фэрли Санджера. Даже если он и был где-то рядом, обнаружить его в темноте представлялось мне вряд ли возможным.

Семь десятков людей, выглядевших такими же обыденными и серыми, как и их машины. Больше мужчин, чем женщин. Возраст присутствовавших колебался от тридцати до пятидесяти с лишним.

Ни одного отталкивающего лица, равно как и ни одного хоть сколь-нибудь симпатичного или привлекательного.

Сборище стандартных, не поддающихся описанию человеческих особей.

Активныхособей. Быстро двигающиеся рты, шевелящиеся губы, обилие жестов, разнообразие поз, улыбки, ухмылки, гримасы, поучительно поднятые вверх указательные пальцы.

Я заметил одиноко сидевшего в углу бородача, который открыл мне дверь. На коленях у него лежала какая-то дешевая книжка, рука сжимала банку пепси, которой он поглаживал себя по груди.

Подняв голову, мужчина посмотрел на меня и вновь уткнулся в книгу – до конца ему оставалось всего несколько страниц. Рядом с ним двое других – один в неряшливом костюме с вязаным шерстяным галстуком, второй – в расстегнутой рубашке и защитного цвета брюках – молча курили, переставляя фигуры на шахматной доске.

Когда глаза уже привыкли к полумраку, я увидел, что тут и там в гостиной шла игра: мужчина с женщиной остервенело двигали пешки, стремительно сыпался белый песок в стоявших у правой руки женщины часах; чуть в стороне слышался шелест карт; другая пара склонила головы над японскими шашками. Еще двое мужчин – оба в черном, с усами и в очках, вполне возможно, близнецы – были заняты чем-то отдаленно напоминавшим шахматы, но игра велась внутри собранного из пластиковых перекладин куба. Трехмерные шахматы? Ближе к кухонной тумбе троица развлекалась с кучкой отполированных камешков, игральной костью с желобком из красного дерева.

Как в таком адском шуме можно сосредоточиться?

Но собравшиеся были людьми умными.

У столика с напитками Зина наконец остановилась. Используемая вместо скатерти белая бумага с неровными краями казалась той, в какую мясник заворачивает свой товар. Содовая, пиво, минеральная вода, дешевые сорта виски, водка, кукурузные чипсы, соленые орешки, пластиковые стаканчики с плавленым сыром с креветками.

Зина взяла хрупкую пластинку жареного картофеля, подцепила ею из стаканчика сыра, добавила сверху оливку и съела. Повторив манипуляции, поднесла сложную конструкцию к моим губам. Я подчинился.

– Вкусно?

– Волшебство.

Она улыбнулась, повела плечами и послала мне воздушный поцелуй. Затем рука ее вцепилась в пряжку моего ремня. Кивком головы Зина с сияющими глазами указала на балкон.

Мы вышли, и она плотно прикрыла дверь.

– Чтобы не так слышно было музыку. А то соседи соплями изойдут от негодования.

Грохот действительно стал приглушеннее. Но на балконе мы оказались не одни: подышать воздухом вышли еще человек десять. Никто, однако, не стрелял в нашу сторону бдительным оком.

Люди разговаривали. До меня доносились слова: «экономика», «текстура», «раздвоение», «тип деконструкции».

Зина увлекла меня в левый угол, я оперся спиной на перила. Не Бог весть какие – две тонкие горизонтальные железные полоски, соединенные редкими диагоналями таких же тонких металлических прутков. Человек крупный между ними, наверное, застрял, но любому другому протиснуться не составило бы никакого труда.

Зина прильнула ко мне, отчего перила врезались глубже. Ночной воздух был теплым; от открывавшегося вида и в самом деле захватывало дух.

Именно поэтому, видимо, балкону отводилась роль романтического уголка – чуть ли не вплотную к нам бешено целовалась другая парочка. Плотного сложения лысеющий мужчина средних лет в узковатом для его плеч твидовом пиджаке и вельветовых брюках и его избранница – в белом платье, несколькими годами моложе, светловолосая и очкастая, с тонкими чертами лица и толстыми руками, которые непрерывно ласкали и теребили лацканы пиджака ее кавалера. Мужчина что-то произнес, женщина в ответ обвила его шею руками, и они вновь поцеловались.