Нас не брали в плен. Исповедь политрука - Анатолий Премилов

Генералы прошли мимо транспортных машин, чистых, подкрашенных, законсервированных, и начали осмотр боевых машин. Осмотрев машины других дивизионов, они подошли к нашему, 4-му дивизиону. Все наши машины были чистенькими, без всяких изъянов, как будто и не участвовали в боях. Но одна машина выделялась из всех — машина шофера Колесникова, того самого, кто любил выпить. Подкрашенная заново, она блестела на солнце. Генерал Дегтярев спросил представителя завода: «Вы выпускаете такие машины?» Тот ответил, что «по чистоте окраски — нет». — «Кто шофер?» — спросил Вознюк. Колесников был тут, удивительно опрятный и совершенно трезвый, — и доложил, назвав свою фамилию. Его спросили, кто чистил и красил машину: «Я сам, один». — «Награждаю вас орденом Красной Звезды». Обрадованный наградой Колесников громко ответил: «Служу Советскому Союзу!» Генералы пошли в конец парка, а Колесников, улучив момент, подошел ко мне и тихо сказал: «Я прав, товарищ командир дивизиона!» Я ответил ему: «Молодец, не теряй теперь свою боевую честь, держись!»

Вознюк решил проверить, как скоро может боевой расчет машины собраться по боевой тревоге, и объявил боевую тревогу одному из расчетов батареи — расчету капитана Печевского. Я крикнул: «Капитана Печевского ко мне!» Он появился мгновенно, и я приказал собрать расчет машины по тревоге. Буквально минуты через две весь расчет был у машины. Вознюк поблагодарил расчет за отличную службу и, обращаясь ко мне, спросил: «Вы, что, заранее все подготовили, так четко получилось?» — «Я все время находился с вами, а о прибытии вас в бригаду узнали все. Шла нормальная учеба в дивизионе, все были на месте». Генерал остался доволен, а Дегтярев сказал Вознюку: «Сними с командира дивизиона арест». Тот ответил: «Снимаю», — но, обратившись ко мне, добавил: «Но вам, майор, я это припомню». И припомнил! Командование бригады представило меня к ордену Отечественной войны I степени, а награжден я был таким же орденом II степени. В штабе бригады мне сказали, что это Вознюк понизил меня в награждении.

Вокруг Винер-Нойштадта было разбросано много боеприпасов немецкой армии: гранаты, снаряды, патроны — последствия разгрома немцев. Следы войны давали о себе знать: был тяжело ранен наш почтальон, молодой паренек из Белоруссии (он пытался разобрать немецкую гранату, и ему оторвало кисти обеих рук), позже погибли несколько бойцов. В окрестностях города находился пересыльный пункт для женщин и девушек, угнанных в Германию; среди них были больные венерическими болезнями. Перед отправкой на родину их тщательно проверяли врачи, но молодые женщины своим поведением способствовали распространению этих болезней среди солдат и офицеров. Удивительно было то, что замполит и политработники бригады не вели никакой разъяснительной и воспитательной работы с личным составом!

Наладили показ кинофильмов, и каждый вечер бойцы смотрели картины. Однажды всю бригаду построили по дивизионно, и в пешем строю бойцы прошли перед командованием бригады. Это было единственный раз в моей жизни, когда я командовал дивизионом в пешем строю. Но я не мечтал быть командиром в мирных условиях и начал размышлять, как бы избавиться от командной должности: для армейской жизни в мирных условиях я считал себя непригодным. Все больше и больше я задумывался над тем, как пойдет моя жизнь дальше. Было большое желание уйти из армии и заняться своим любимым делом — ботаникой, стать учителем. Ведь прошло только 10 лет, как я оставил институт, и четыре года, как и у большинства, были отданы войне. Но пока я никому об этом не говорил — терпел, ждал и надеялся, что положение после войны должно обязательно измениться.

Неожиданно в бригаде появился капитан Дрибинский, которого я заменил в отделе укомплектования: из Москвы он сумел выбраться в Австрию. Истинный смысл своего приезда он объяснил мне при встрече, нагло спросив, какими трофеями я могу его наградить: часами, мотоциклом, хорошим радиоприемником, машиной? Я ответил, что у меня этого нет, и он, обиженный, укатил в другую часть за получением трофейной дани. В теплый майский день я съездил в штаб фронта и разыскал здесь своего друга Салмина. Он обрадовался встрече и сказал, что при первой возможности уйдет из армии. И мне, сказал он, лучше перейти на гражданскую работу, так как с моим характером трудно служить в армии и прислуживаться. «Поедем со мной в Краснодар и найдем тебе там работу преподавателя или по истории партии, или по ботанике — везде нужны такие люди». Я ответил ему, что из армии меня не отпустят как кадрового работника.

Кончился май, незаметно наступил июнь. День за днем шли занятия, учеба, отдыхали мы по воскресным дням. По железной дороге мимо нас беспрерывно шли товарные поезда с оборудованием заводов. Здесь, под Веной, в предгорьях Альп, гитлеровцы спрятали много заводов в подземельях. Работавшие на них угнанные немцами рабочие сообщили об этом нашей военной администрации, и немецкое оборудование вывозилось теперь в Советский Союз. В те дни в дивизион неожиданно вернулся из Советского Союза шофер Павлов, раненный в Будапеште. Он рассказал, что лечился в госпитале под Москвой, из приказа о взятии Вены узнал, что наша бригада под Веной, и добился разрешения ехать в бригаду. А из Москвы отправлялась в Вену колонна из 500 новых «Студебекеров» с двумя шоферами в каждом. Колонне по приказу Сталина дали «зеленую улицу», и она за двое суток, с остановками только для заправки бензином, прибыла в Вену. На эти машины погрузили оборудование автомобильного завода и увезли в СССР. Павлов был веселым, находчивым человеком и одним из лучших шоферов в бригаде. Его определили на боевую машину.

Каждый командир батареи, кроме Печевского, имел свой транспорт: у Михайлова был мотоцикл «Стундап», а у Афанасьева маленький грузовичок, как его называли, «Польский Фиат». Вот и катались они по обширному парку на своем транспорте. Для меня припасли хороший сильный мотоцикл с карданной передачей, но меня это не интересовало: управлять я не умел, и на этом мотоцикле гоняли мастера из нашей автолетучки. А перед демобилизацией Ахмет сказал мне: «Тебя, майор, наши техники из летучки хотели искалечить на мотоцикле за то, что прижал крепко их начальника помпотеха дивизиона Павлова, не разрешаешь ему ездить к девочкам. Они думали обучить тебя езде на мотоцикле, а потом подстроить аварию с неисправным управлением». Я спросил, откуда ему это известно, а Ахмет ответил: «Я все знаю, я был осведомителем для СМЕРШа и строго следил, чтобы ничего не случилось с тобой». Вот, оказывается каким был Ахмет!

В дивизионе были старые солдаты, участники Гражданской войны. Это были пытливые, старательные и дисциплинированные бойцы. После Потсдамской конференции глав правительств в июле—августе ко мне подошел такой бывалый опытный воин и сказал: «Зря победу делим с нашими союзниками, ненадежны они. Надо было им всыпать заодно с немцами, чтобы наши внуки не имели горя от них...» Я разъяснил, что этого делать нельзя: наши народы боролись с гитлеровцами, и забывать такое нельзя. Как дальше будет, поживем— увидим, но уроки войны не должны забываться скоро!

Бригада наша собралась теперь полностью. В конце мая из-под Линца вернулся дивизион, который вел бои с власовцами уже после капитуляции немецкой армии. Все жили в предчувствии смены места расположения, но делали свое дело старательно, как будто скоро в бой. Бригада вошла в подчинение артдивизии,[57] та — в арткорпус. Им командовал генерал Нестерук, что был в Петрозаводске командиром 18-го артполка.

Прощай, Австрия!

Получив приказы, мы начали подготовку к передислокации. Нам надлежало забрать все имущество дивизиона, все личные вещи солдат, койки, трофеи, транспорт, снаряды, вооружение, запасы продовольствия и горючего. В колонне движения наш дивизион был замыкающим, а бригада замыкала артдивизию. Рано утром колонна вытянулась на шоссе. Готовые к движению, мы долго стояли, пока не прошли те части, что должны следовать впереди нас: артдивизия растянулась на многие десятки километров. Двигались рывками, с частыми остановками. Голова колонны становилась на отдых, а в хвосте ее еще продолжалось движение, и он остановливался на ночлег близко к полуночи. Тяжелый марш изнурил бойцов: не было горячей пищи, отдыха в пути; нервное напряжение, частые ремонты машин. Из Австрии мы проследовали через Венгрию и Румынию и прибыли в Болгарию. За переход бойцы так устали, что засыпали на машинах, и на понтонном мосту через Дунай у Калафата и Видину в моем дивизионе погиб сержант, командир боевой машины. Бойцы расчета располагались на машине под направляющими пакета, пристегиваясь к ним поясными ремнями; сержант по неизвестной причине отстегнулся от стоек и при въезде на мост от сильного толчка упал и попал под машину. В потере солдата, прошедшего войну, была и моя вина... В тот день мы стали на ночлег, и оказалось, что одной машины нет. Шоферы рассказали мне, что ее шофер на речке решил выкупаться, а пока купался, исчезло его обмундирование и машина. На боевой машине я поехал искать шофера. Нашел румынскую деревню с речкой и решил, что наш водитель здесь. Оставив машину у деревни, я пошел с солдатами к главе общины — примарю. На окраине деревни мы услыхали оклик, подошли к сараю и в щель увидели нашего шофера. Он рассказал, как все было: пока он купался, машину увели и забрали обмундирование, а его заперли в сарай! Мы нашли примаря, и я сказал ему, чтобы немедленно освободили шофера и вернули машину, а то разнесу их деревню, — и указал на стоявшую БМ. Примарь, как многие румыны, хорошо понимал по-русски и сказал, что все сейчас будет сделано. Скоро принесли обмундирование и указали, где находится машина. У меня не было времени, чтобы разобраться в этом деле, но я потребовал, чтобы примарь своей властью наказал виновных в этом происшествии. Ночью мы вернулись в дивизион. Я рассказал все своему замполиту и напомнил ему о необходимости проведения разъяснительной работы с бойцами, но он этому не придал значения и в период движения не оказывал влияния на бойцов. Слабая политико-воспитательная работа обернулась еще двумя происшествиями: сначала командование батальона военно-автомобильной дороги задержало машину дивизиона, отобрав права у водителя, — батальон готовился к перемещению в Болгарию, и им нужна была машина, выручать которую пришлось начштаба дивизиона, — нашу машину они уже успели перекрасить в «пегий» цвет, сделав краску из толченого кирпича с бензином. Затем кувырнулась БМ самого начштаба: они ехали по узкой, с высокой насыпью шоссе, а навстречу шла колонна машин, и они так прижали его машину, что она упала набок, перевернулась и сама стала на колеса, лишь порвался вверху брезент на пакете. Все бойцы были привязаны, и ни один не свалился, только один сержант сломал руку. Вслед за этим происшествиям последовала гибель еще одного сержанта — на этот раз из взвода управления дивизиона, связиста, хорошего парня. Бригада закончила очередной суточный переход, сержант лег спать в высокой траве перед фронтом стоящих машин, и на него наехала запоздавшая в пути машина...