Замуж не напасть - Лариса Кондрашова

В коридоре опять шумит Надя. Похоже, она всерьез взялась отваживать посетителей. С тех пор как она вышла замуж, громкость ее разговора существенно возросла, будто она постоянно общалась с глухими или с людьми, которых ей во что бы то ни стало надо перекричать.

Какую женщину испортил Эдуард Тихонович!

– Лопухина, представляешь, – говорит она с порога, открыв дверь, – следователь, которого ты ждешь, – мой однокурсник! Уже капитан! Слежка, стрельба, погоня – не жизнь, а сплошной боевик! Писатели только о вас и пишут! Рыцари большой дороги!

– Издеваешься, – добродушно замечает худощавый молодой человек, входя вслед за Надей в кабинет Евгении. – Наше оружие в основном – скучные разговоры, горы бумаг и старая пишущая машинка…

– В которой западает буква «р», – досказывает Евгения.

– Бог миловал, пока все буквы пропечатываются нормально! Капитан Еременко, – представляется он.

Ни костюм, ни цветная рубашка капитана не выдают в нем работника уголовного розыска.

– Лопухина Евгения Андреевна.

– Я вас оставлю, – улыбается Надя, – тайна следствия и все такое прочее.

– Погоди, – просит Евгения и обращается к Еременко: – Разрешите и Надежде поприсутствовать. Если вы опять потеряете протокол или умчитесь на задание, а вместо вас придет кто-нибудь другой, она сможет дополнить, если я что-нибудь пропущу.

– Мы теряем протоколы?! – Капитан от изумления не может прийти в себя. – А откуда у вас такие сведения?

– Ведь вы сейчас будете протоколировать наш разговор? – терпеливо разъясняет Евгения – теперь ей понятно, почему у них такая низкая раскрываемость преступлений.

– Я собирался, – неуверенно соглашается он.

– Вот видите, – укоризненно говорит она, – а это будет в третий раз! Об одном и том же! Либо вы теряете протоколы, либо я всему вашему отделу нравлюсь как женщина!

Надежда прыскает, а Еременко смущенно покашливает.

– Я разберусь, – бормочет он.

– Ладно, пишите: Лопухина Евгения Андреевна, родилась 25 декабря…

– Минуточку, – останавливает ее капитан, – все ваши данные у меня есть, в первый раз к вам приходил практикант, младший лейтенант.

– Чего уж там, пусть практикуется, – снисходит Евгения.

– Давайте начнем с того, как вам удалось подслушать разговор между покойным Суржиковым Петром Васильевичем и неким Рубеном, а также другим неизвестным, предположительно Петром.

В глазах у Нади появляется изумление, и она закусывает губу, чтобы не вырвалось крепкое слово: наверняка и она считала, что у Евгении нет от нее секретов!

– Жаль, что мы сидим у меня в кабинете, а то бы я продемонстрировала наглядно, как сложно управляться с таким монстром!

– С кем?

– Ну, компьютер этот, что стоит в кабинете президента. Черт ногу сломит, разбираясь во всяких там кнопочках и рычажках! А мне как раз нужно было с заместителем переговорить – шефа в фирме не было. Ткнула я кнопку, под которой бумажка была – «П.В.». Видимо, думаю, Петр Васильевич. И точно! Только оказалось, я слышу все, что у него в кабинете говорится, а он меня не слышит. Надо еще что-то было нажать, но я никак не могла найти что. А потом там такое началось! Я даже испугалась. Решила вообще выключить – не получается. Тыкала, тыкала, наконец весь компьютер отключила. Иван Иванович потом долго ругался, что техника в руках дикаря – кусок металла. Но ведь я училась совсем на другой модификации.

Похоже, капитан – человек терпеливый. И она бы еще долго рассказывала про свое волнение, про Ивана Ивановича, но, скосив глаз на Надю, понимает, что заболталась, и просто пересказывает дословно, что она услышала.

Следователь некоторое время раздумывает над ее рассказом, а потом спрашивает:

– А вам, случайно, не приходилось знакомиться с человеком по имени Рубен? И если приходилось, то когда?

– Как раз вчера. Думаю, это и был тот самый Рубен. Он сказал, его фамилия Гаспарян.

– Интересно. А о чем он с вами говорил, если не секрет?

– Он говорил насчет стройматериалов. И спрашивал Валентина Дмитриевича.

А про себя Евгения вдруг думает: «Выходит, через нашу фирму они стройматериалы сбывали. То ли ворованные, то ли рэкетированные. Капитана это вряд ли интересует, он убийство раскручивает!»

– А почему он пришел именно к вам? – продолжает допытываться Еременко.

– Ошибся. Решил, раз я сижу в кабинете шефа – а я там иногда работаю с архивом, – значит, решаю большие дела… Может, конечно, он просто так со мной заговорил и стройматериалы лишь повод?

– Все может быть, – говорит Еременко, давая ей на подпись протокол.

– Я так подробно отвечала на все ваши вопросы, – подписывая, говорит Евгения, – что теперь могу позволить себе кое о чем вас спросить.

– Спрашивайте, – великодушно разрешает следователь.

– А может так быть, что не только ваши пути с ОБЭПом переплелись, а и сплелись в один мотив преступления?

– Такое у нас бывает!

Вот и все сведения, которыми капитан Еременко удовлетворил ее любопытство.

– А про Валентина он у тебя не спросил, – замечает Надя после ухода капитана.

– Наверное, собирается спросить об этом в следующий раз. Надя еще некоторое время сидит в ее кабинете, видимо, дожидаясь подробностей, но Евгения изображает дурочку – в последнее время она научилась делать это довольно искусно – и смотрит на подругу «наивными карими глазками», как сказал когда-то Аристов.

Собственно, она же не отказывает напрямую Наде в откровенности: если что-то интересует, спрашивай. Но подруга привыкла совсем к другим отношениям: Евгения должна бы рассказывать обо всем сама, не дожидаясь вопросов, но та ей на помощь не спешит.

Промаявшись без толку минут пятнадцать, Надя уходит, бросив на Евгению укоризненный взгляд.

Поздно, милочка! Как аукнется, так и откликнется! Какие там еще поговорки на эту тему?!

Впрочем, удалое настроение Евгению быстро покидает. Своим поведением она отталкивает каждого, кто теперь пытается слишком близко подобраться к ее душе.

Похоронив Машу, она твердо решила для себя раз и навсегда: никогда больше не пытаться вмешиваться в чью-то судьбу. Слишком велика ответственность и непредсказуемы последствия.

Так она объяснила и Аристову.

Впрочем, если быть до конца честной, ничего объяснять она не стала. Просто сказала:

– Я рада, что ты у меня был.

– То есть как это – был? – не сразу понял он. – Я и сейчас есть!

– Сейчас тебя уже нету. В моей жизни. Так надо.

Ведь получалось, что в судьбу Аристова она тоже вмешивается. Неизвестно, чем кончатся их разборки с Ниной, не маячь она на горизонте. А если все образуется? Имеет ли она право толкать Толяна на какие-то там шаги? Разрушить еще одну жизнь? Нет уж, дудки!