Черный трибунал - Виктор Доценко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никаких вещей у Лютого не было, и, умывшись, он быстро покинул камеру.
Идя коридором, застланным ковровой дорожкой, и сопровождаемый каким-то сотрудником в штатском, Нечаев неожиданно поймал себя на мысли: одиночную «хату» «Лефортова» он покидает не без сожаления. Нет, не из-за страха за свою жизнь… Где еще ему придется так полноценно отдохнуть?..
Необходимые формальности, связанные с освобождением, заняли минут пятнадцать, при сем присутствовали лишь трое: он сам, сотрудник, который оформлял его в день прибытия в «Лефортово», и сотрудник в штатском, который вывел его из камеры.
Уже в половине шестого Максим, в сопровождении того же сотрудника в штатском, садился в желтый реанимобиль, дожидавшийся его в лефортовском дворике.
В машине, кроме водителя, был еще один сотрудник в штатском, похожий на первого: такой же серенький, неприметный мужичок. Оба с на редкость незапоминающимися лицами. Окинув недавнего арестанта цепким взглядом, первый, видимо бывший за старшего, произнес негромко:
— Прокурор распорядился доставить вас домой. Насколько нам известно, в вашем распоряжении три квартиры в Москве и одна в Подмосковье. Куда везти?
Максим, недолго думая, назвал адрес самой отдаленной. И не потому, что он не спешил домой. Просто захотелось проехаться по Москве, посмотреть на заснеженные улицы, на предпраздничную иллюминацию, которую к утру еще не успели погасить…
Спустя минут сорок яично-желтый фургончик реанимобиля остановился у подъезда многоэтажки в Южном Бутове.
Максим вылез из машины, разминая затекшие от долгого сидения ноги.
— Спасибо, до свидания, — неприязненно бросил он, заметив, что оба провожатых вышли из машины следом. — Дорогу дальше я знаю.
— Нам приказано доставить вас до дверей квартиры, — объяснил старший. — И кое-что передать…
— Ваше право…
Уже в лифте Максим, хлопнув себя по карманам, вспомнил: ключи от этой квартиры остались в «форде». А запасные — в другой квартире, в Медведкове…
— Ничего, мы откроем, — заметив замешательство Лютого, произнес серенький провожатый.
— У вас и ключи от моей квартиры есть? — удивился Нечаев.
Серенький извлек из кармана набор отмычек.
— У нас все есть… — улыбнулся он, и это было первой эмоцией, которую Лютый увидел у своих сопровождающих…
Они прошли на кухню, где Максим не был уже целую вечность, недели три.
Знакомый стол с выщербленными кое-где краями, полное мусорное ведро, пепельница с засохшим окурком…
— Хотите, я вам кофе сварю? — спросил Лютый, готовый с радостью исполнить долг хозяина и проявить гостеприимство.
— Нет времени. — Не снимая пальто, серенький расстегнул пуговицу, извлек из внутреннего кармана пачку паспортов и еще каких-то документов. — Прокурор велел передать это вам.
Лютый не спеша перелистал документы. Все, как один, — на чужие имена, но с его, Нечаева, фотографией. К внутренним паспортам прилагались заграничные, водительские удостоверения и военные билеты. Короче — полный джентльменский набор…
— А где мои документы? Я имею в виду паспорт на имя Нечаева М. А., выданный сто сорок вторым отделением милиции города Москвы от третьего июля тысяча девятьсот восьмидесятого года? — весело спросил он, понимая, что документы на свое имя он уже не получит, по крайней мере в ближайшие годы.
— Этого мы сказать не можем. Телефон Прокурора вам известен. Звоните, узнавайте у него…
Проводив «сереньких» сотрудников до двери, Максим вернулся на кухню.
Заварил себе кофе, закурил и, вытянув ноги под столом, произнес задумчиво:
— М-да. Опять на нелегальное положение… Опять я не принадлежу самому себе…
Размышления его прервал телефонный звонок. Сперва Лютый хотел было подняться и взять трубку, но все-таки решил этого не делать. Он-то прекрасно знал, кто может позвонить ему в столь ранний час.
Очень хотелось спать. В «Лефортове» его разбудили как раз тогда, когда ему снился чудесный сон — будто бы они с Наташей, взявшись за руки, гуляют по лесу. И будто бы Наташа сообщает ему, что у них будет ребенок. И его это страшно радует. Она говорит, что была в консультации, что врачи смогли даже пол ребенка определить, — если Максим, конечно, не будет возражать, у них должен родиться мальчик.
«Да как я могу возражать? — воскликнул Нечаев и, схватив Наташу на руки, начал кружить ее, целуя в глаза и губы. — Я просто счастлив, Наташа, родная! Мы назовем малыша Павлом. Так звали моего сына, который, к несчастью, погиб от рук бандитов, и мне хочется, чтобы память о нем осталась на земле…»
Такой сон прервали! Ладно… А что наяву-то происходит с его любимой?
Так хочется ее увидеть! Он вспомнил, как страстно и горячо любила его эта милая нежная девушка, как неистово отдавалась ему в деревенском домике. Надо срочно ее увидеть. Но как? Куда же он задевал номер мобильника дяди Леши? Теперь разве найдешь? Но ведь у него отличная память — значит, если постарается, вспомнит.
Он разделся, выкурил сигарету и пошел в душ. Стоя под горячими струями воды, он перебирал в памяти все номера телефонов, которые только мог вспомнить.
И правда сумел вспомнить номер коттоновского мобильника! Принялся названивать — ему не терпелось услышать Наташин голос. Наконец дозвонился, и она воскликнула:
— Максим, ты? Любимый мой! Наконец-то! У меня для тебя потрясающая новость! Я сегодня была в женской консультации, мне сказали, что я беременна! Я ужасно рада!
А ты? Ты рад? У нас будет ребенок!
Максим слушал ее лепет и улыбался — сон-то был в руку! Не зря, значит, говорят про шестое чувство. Он радостно крикнул в трубку:
— Наташенька, золотая моя! Это же здорово! Скоро увидимся! Это я тебе точно говорю! Я тут кое-какие дела улажу и сразу к тебе! Слышишь?
— Слышу, родной! Ты приезжай скорей, я так по тебе соскучилась!
— Ладно. Дяде Леше привет передавай от меня! Они болтали с полчаса, никак не могли наговориться. Когда Максим положил трубку телефона на рычаг, он был абсолютно счастлив — как тогда во сне. Он был уверен, что на Новый год обязательно вырвется к Наташе.
Спустя несколько часов после того, когда реанимобиль привез Лютого из «Лефортова» в Бутово, Александр Фридрихович Миллер выходил из подъезда скромной пятиэтажки. В районе улицы Трифоновской у него была запасная квартира — одна из многих. Немец всегда отличался предусмотрительностью и понимал: вкладывать деньги в жилье стоит не только потому, что «московская недвижимость всегда в цене», но и потому, что «запасной аэродром» может потребоваться в любой момент.
Кто мог знать, что момент этот наступит так скоро?!
После бегства из «Саппоро» Немец помчался домой и, захватив необходимые документы, бросил жене Люсе:
— Меня не жди, буду через неделю, дела. Если кто-нибудь станет интересоваться мною, скажешь, что уехал в командировку.
— Боже, опять к блядям своим собрался! — всплеснула руками глупая Люся.
Однако Александр Фридрихович не удостоил ее даже взглядом, — спустившись вниз, он уселся в «линкольн» и помчался на Трифоновскую…
Пришлось теперь переходить на нелегальное положение. Другого выхода он не видел…
За следующие два дня Немец успел сделать немало: по телефону уладил все дела в Москве, заказал билет на венский рейс, забронировал в столице Австрии номер в гостинице. Документы на подставное имя были безукоризненны: даже самая суровая экспертиза наверняка установила бы их подлинность. Оставалось добраться до Шереметьева, пройти контроль, и все, прощай. Родина! Прощай, немытая Россия, ставшая для него в одночасье такой негостеприимной, даже враждебной! Ну, ничего, он все еще у руля, все еще на коне!.. И вы, дорогие россияне, еще вспомните Миллера!
Руководить задуманной спекуляцией можно через доверенных лиц и из-за границы…
Александр Фридрихович уселся за руль, прогрел двигатель, не спеша выехал со двора.
Конечно, ехать в Шереметьево на засвеченном лимузине было рискованно.
Но так хотелось в последний раз прокатиться с ветерком по Москве, так хотелось посидеть за рулем серебристого «линкольна» — тоже в последний раз… Кроме того, не было уверенности в том, что другие машины не засвечены. Миллер никогда никому не доверял. Сегодня просить кого-то из сотрудников отвезти его в аэропорт или же просто подогнать другую, менее приметную машину было, с точки зрения Немца, непростительной ошибкой.
— Ничего, если все выгорит, «роллс-ройс» куплю, «роллс-ройс» серебристого цвета, — успокаивая себя, пробормотал Миллер, когда лимузин выехал на Ленинградский проспект.
Что и говорить, покидать Россию навсегда было чуточку жалко. Многое предстояло бросить, забыть, выдернуть с корнем. Но Александр Фридрихович, давно определивший для себя систему ценностей, понимал, что об оставленном жалеть не стоит. Зачем тратить нервы, переживая и тоскуя о прошлом, когда тебя ожидает великое будущее?
