Тайна за 107 печатями, или Наша разведка против масонов - Олег Грейгъ

Если мы хотим спасти русский народ и русскую государственность, мы должны поступить так, как поступали в прежние века. Во время расцвета христианства в Европе с социально опасными явлениями в обществе боролась Инквизиция. Сейчас другие времена, и можно избежать прискорбных ошибок, которые совершала она. В России такие же функции выполнялись Святейшим Синодом, во главе которого стоял выдающийся мыслитель и талантливый управленец Константин Петрович Победоносцев. Прокурор Синода наблюдал за нравственным климатом в русском обществе от лица самого Помазанника.

Известно ли Вам, что еще в Древней Греции и Риме существовали законы, запрещающие евреям занимать должности судей, адвокатов, им запрещалось становиться чиновниками и военачальниками. Не думаете же Вы, что греки и римляне поступали негуманно? Нет, они поступали гуманно, но по отношению к своим народам! Ведь, разрешив инородцам, чьи повадки они хорошо изучили, коль приняли такие суровые акты, занимать подобные должности и вершить судьбы своих соотечественников, они бы поступили негуманно по отношению к своим собственным народам.

Вспомните же и нашу отечественную историю. Дочь Петра Великого, Императрица Елизавета Петровна, так говаривала: «Евреи существуют в различных частях России. От этих ненавистников Христа мы не можем ожидать ничего хорошего. В связи с этим обстоятельством я издаю следующий приказ: «Все евреи, мужчины и женщины, независимо от их положения и богатства, со всем их имуществом должны немедленно убраться за пределы границы моего государства». От этих врагов Христа я не хочу иметь никакой прибыли». И ведь изгнала евреев из Русской державы.

Коли судить по Библии, то это единственное средство избавления от них. Уверен, именем христианских законов нам следует изгнать их из Руси туда, в Междуречье, откуда они родом.

В противном случае русский народ и государство Российское будут уничтожены этой дьявольской силой. Евреи украдут наш великий русский язык, изувечат нашу русскую душу и, как щитом, прикроются исковерканной ими русской историей».

Забрежнев, получив письмо от графа Канкрина, пришел в смятение, но не от того, что там было написано, а от перспективы встретиться по этому поводу с вождем. Не сказать которому о письме было невозможно. И это Забрежнев также прекрасно понимал.

Что же делать? Как выйти из положения? Впрочем, раздумывать долго также было небезопасно. Кто знает: кто еще, кроме него, работает на графа в партийной разведке Сталина?

Забрежнев стал перебирать кандидатуры в поисках того, на кого можно было бы положиться или переложить свою нелегкую миссию. Взять того же Голованова… казалось бы, все о нем известно, вся его подноготная, но ведь он словно оборотень, нырнет, к примеру, в Гонконге, а всплывет из-под стола на заседании высших лиц Ордена, в клубе Д-115. Как-то Забрежнев услышал, что Голованов способен… пронзить века. Говорят, это мистика, но мистика — для несведущих. А Забрежнев в лабораториях партийной разведки видел и знал такое, что усомниться в подобных возможностях он себе не позволил бы.

И он сделал ход, роковой ход, который впоследствии будет стоить ему жизни. Он доложил о последнем письме бывшего шефа Имперской разведки Александру Евгеньевичу. Тот прочитал, спросил спокойно: «Владимир, а зачем ты мне это показываешь?» И, не дожидаясь ответа, встал и, направляясь к двери, бросил: «Я ничего не читал. Но если будет надо, то — читал…» И ушел, оставив поникшего и враз посеревшего Владимира Георгиевича терзаться и дальше.

После напряженных раздумий Забрежнев «случайно» забыл письмо в келье Пономарева. Который тоже изобразил из себя незаинтересованного человека. Но когда через какое-то время в монастыре появился Сталин, Пономарев, словно невзначай, подал ему письмо.

Ознакомившись с посланием, генсек долго и тяжело молчал, затем, сев на жесткий стул, спросил:

— Скажи, Борис, граф пишет, что его жена за границей. Он упоминает и сына. Где они?

— По имеющимся у нас сведениям, товарищ Сталин, его жена проживает во Франции, а сын в Евпатории. В силу своей чрезвычайной занятости в связи с событиями 1917 года и возникшими проблемами в отношениях с женой граф, будучи уверенным, что все как-то уладится, оставил сына у своего друга, полковника русской армии в отставке Дмитрия Дмитриевича Бедного, скрывающего тот факт, что он офицер, и живущего в Евпатории. По нашим сведениям, в период Гражданской войны Бедный тщательно скрывал от знавших его людей, что у него малолетний сын графа Канкрина. Вместе с супругой они решили признать Михаила Александровича Канкрина, родившегося 6 января 1915 года, членом семьи и оформили соответствующие документы. Конечно, с согласия его настоящего отца, который неоднократно приезжал тогда в Крым с документами на имя Грейга, — фамилию своей матери он с разрешения Императора использовал в качестве оперативного псевдонима. Однако нам известно, что против этого возражала супруга графа. Мы же сочли целесообразным не беспокоить полковника и оставить все так, как есть. Как говорят, товарищ Сталин, до лучших времен. Мы полагаем, что из детей бывших русских аристократов и дворян необходимо создать легион карателей всех противников советской власти. Одним из таких мы планируем сделать сына графа Канкрина Михаила, который ныне является членом семьи Бедного.

Сталин, сверкнув глазами и еще некоторое время помолчав, удовлетворенно рассудил:

— Может, ты и прав. Но не лучше ли мальчишку забрать и тем самым вытащить графа к нам? Он посмел покушаться на партию, на государство.

Пономарев, вежливо выслушав, ответил:

— Товарищ Сталин, граф не тот человек, которого можно купить на жизнь сына. Он остался монархистом и убежденным сторонником русской государственности. И, написав это письмо, он подвел для себя какой-то итог.

— Может, и так. Но ты подумай, не вмешивая сюда никого. Мне этот паршивый граф не по душе. Он заслуживает, чтобы его отправили к праотцам… Кто у него еще есть?

— Никого, товарищ Сталин. У него были три брата, но всех уже нет в живых. Есть троюродные и другие родственники. Один, как я вам докладывал, должен был стать одним из руководителей Кубанско-Донской казачьей армии.

— Хорошо, подумайте о том, чтобы выкорчевать этот род с нашей теперь земли. И еще. Перевезите помазанника из Сухума сюда, в Подмосковье. Вы подобрали ему пригодное место жительства?

— Да, товарищ Сталин. Он сам назвал это место, это имение московского купца Куманина.

— Хорошо. Это хорошо. Помазанник нам еще пригодится, а его вассалы пусть идут к праотцам.

К рассвету, подытожившему очередной день рождения, закончился наш разговор с Главным маршалом авиации Александром Евгеньевичем Головановым. Мы вновь выпили, не закусывая, молча раздумывая над говоренным уже не в первый раз…

Александр Евгеньевич, смотря вдаль и словно уже обращаясь не ко мне, подытожил:

— Ты много узнал. Еще больше узнаешь от того, с кем ты сейчас работаешь и чем ты занимаешься. Но мне бы хотелось, чтобы ты имел свое собственное мнение и не торопился его высказывать. Ибо правят бал на нашей земле не такие, как ты, сын Михаила, внук Александра Георгиевича Канкрина, которого вырастили верным сатрапом Бориса Николаевича Пономарева. Да и не такие, как я… Я прикоснулся ко времени, к эпохе, когда был какой-то шанс вырвать это право править бал… Я все понимаю, знаю цену тому, что привнес нам научный коммунизм Маркса, знаю, кто и что стояло и стоит за этим, и как мог с этим воевал. Но у меня, как и у тебя, есть один-единственный недостаток. Мне проще: мой век уже завершается. А ты еще успеешь прочувствовать, как велик этот недостаток… да, он состоит в том, что мы — русские.

Комментарии

1 Парижский мир 1856 года заключен 18 марта между Россией, Францией, Великобританией, Турцией, Сардинией, Австрией и Пруссией. Завершив Крымскую войну 1853–1856 гг., Россия возвращала Турции Каре, уступала Молдавскому княжеству устье Дуная и часть Южной Бессарабии. Черное море объявлялось нейтральным, Россия и Турция не могли держать там военный флот. Подтверждалась автономия Сербии, Дунайских княжеств.