Память и желание. Книга 1 - Лайза Аппиньянези

Усевшись в кресло и вытащив из кармана старый медицинский журнал, Жардин подумал, что война научила его очень многому. И не только его. Во многих людях обнаружились способности и таланты, которые в мирное время оставались невостребованными. Жакоба поражало, сколько в его товарищах выдержки, верности, мужества, как быстро единомышленники научились понимать друг друга с полуслова. Люди, встречающиеся впервые, чувствовали и вели себя так, словно давно дружат. И еще война пробудила в душе каждого поразительный дар жить в настоящем времени, данной минутой и не задумываться о будущем, о послевоенной поре, которая воспринималась примерно так же, как в обычной жизни сладостное загробное существование. Жардина поражала хитрость и предприимчивость, которые проявлял человек, оказавшийся в экстремальной ситуации. До войны подобный оборонительный инстинкт Жакоб наблюдал только у своих пациентов, проявлявших исключительную изобретательность и находчивость, с помощью которых больные умудрялись сохранять внутреннюю логику своего психического заболевания. Теперь же эту патологическую находчивость проявляли все и каждый. И многим удавалось выбраться живыми из безвыходной ситуации, уцелеть в головоломной игре в прятки, в опаснейших акциях, где требовались невероятная ловкость и точнейший расчет. Режим оккупации будил в людях богатейшую находчивость.

Но, кроме фантазеров и смельчаков, у нас развелось и множество предателей, мрачно подумал Жакоб. Впредь нужно быть более осторожным.

«Стоглазая Надин», кислолицая невестка хозяйки «Отель дю Миди», ненавидела проклятую певицу всей душой – какое бы имя та ни носила: Латур, Ковальская или Жардин. С чего бы порядочной женщине менять имена, если ей нечего скрывать?

Во-первых, Надин не нравилось, как Сильви выглядит – как рассыпает по плечам свою белокурую гриву, как затягивается в чрезмерно облегающие платья, как горделиво шествует по отелю, словно он ей принадлежит. А ведь на самом деле гостиницей владела свекровь Надин, и со временем хозяйкой здесь станет она сама. Еще больше Надин раздражало то, как к певичке липнут все мужчины, включая ее собственного, недавно вернувшегося мужа Альбера. Стоило этой особе появиться в зале, как все они буквально пожирали ее глазами.

Итак, начиналось все с обычной неприязни. Но вскоре она переросла в настоящую манию. Надин засыпа́ла с именем Сильви на устах, видела ее во сне, просыпалась и сразу начинала думать про ненавистную певичку. Каждый день непременно происходило что-нибудь такое, что подливало масла в огонь.

Вскоре Надин стало казаться, будто Сильви повинна во всех несчастьях.

С течением месяцев черная зависть – а именно к этой категории следовало отнести эмоции Надин – приобрела налет добродетельного негодования. Рассудок услужливо помог превратить Сильви во врага общества. Для Надин певица стала символом всего, что угрожало нравственным устоям Франции: семейному очагу, родине, церкви. Сильви, дочь распущенной столицы, жители которой не имели понятия о морали и патриотизме, представляла собой страшную угрозу для порядочных людей.

С первых же дней Надин, брезгливо поджимая тонкие губки, говорила свекрови:

– Мама, не следует ли сказать новой певице, чтобы она одевалась попристойнее?

Мадам Кастельно на это мычала что-то невразумительное, оставляя слова невестки без внимания.

Иногда Надин говорила:

– Мама, у нас респектабельное заведение. Вы только посмотрите, как эта певичка заигрывает с мужчинами. Да она самая настоящая шлюха! Это просто безобразие!

Имя Сильви она никогда не произносила, словно боялась осквернить им свои уста.

Когда хозяйке надоели постоянные жалобы Надин, она устроила невестке настоящий разнос:

– Чтобы я больше от тебя этого не слышала! Ты поняла, Надин? С тех пор, как «певичка», если уж тебе нравится ее так называть, работает у меня в гостинице, дело стало процветать. У нас самый популярный ночной клуб во всем Марселе.

Мадам Кастельно посмотрела на узкое, скучное лицо невестки, на ее тощие, сутулые плечи и внезапно почувствовала нечто вроде омерзения. Женщине уже тридцать лет, а внуков все нет и нет.

– Клиенты приходят сюда не для того, чтобы любоваться, как ты торчишь за кассовым аппаратом, – со злостью добавила хозяйка. – Лучше забудь про Сильви и будь повнимательнее к Альберу.

После этой тирады мадам Кастельно величественно удалилась, тряся пышными формами.

Несколько недель Надин помалкивала, потом решила изменить тактику.

– Альбер, – сказала она мужу как-то ночью, – по-моему, певичка, которая у нас работает, – еврейка.

– Ты думаешь? – благодушно откликнулся Альбер. Это был медлительный мужчина с безвольными, смазанными чертами лица. – Вряд ли. У нее светлые волосы и голубые глаза, как у настоящей арийской богини. – Он немного подумал и продолжил: – А хоть бы и еврейка, какое нам дело? Мама знает, что делает. – Альбер щелкнул выключателем лампы. – Давай-ка лучше спать, не будем забивать себе голову всякой ерундой.

– Альбер, я на днях заглянула к ней в номер и обнаружила целую пачку продовольственных карточек.

Надин не хотелось признаваться, что она шпионит за певичкой, но, начав, остановиться уже не могла.

– У нас будут из-за нее неприятности в полиции. Нужно ее выгнать.

Альбер пошлепал губами и захрапел.

Ну и муженек у меня, подумала Надин. Настоящий трус и изменник родины.

С мстительной злобой и хитроумной находчивостью Надин выслеживала, вынюхивала, подглядывала. Она знала, что Сильви занимается спекуляциями на черном рынке, не всегда ночует у себя в номере, часто ходит в дом на холме. Однако как быть со всей этой интересной информацией? Страх перед свекровью был еще сильнее, чем ненависть к Сильви. Надин решила выждать.

Ее час настал ранней осенью 1942 года. К этому времени антиеврейская политика властей достигла своего логического завершения: сначала указы были направлены лишь против беженцев, затем они превратили французских евреев в граждан второго сорта, и вот наконец был издан приказ о депортации всех лиц еврейской национальности в концентрационные лагеря.

Сильви отлично знала, что «стоглазая Надин» следит за каждым ее шагом. Один раз невестка хозяйки даже попалась ей неподалеку от дома на холме. Но прекрасная и бесстрашная Сильви считала ниже своего достоинства обращать внимание на козни Надин. Главное, что мадам Кастельно была на ее стороне, и Сильви хорошо это знала. За два года, в течение которых Сильви выступала в ресторане, гостиница превратилась в одно из самых процветающих заведений Старого порта с многочисленной постоянной клиентурой. Неоднократно владельцы других отелей пытались переманить Сильви к себе, но всякий раз мадам Кастельно повышала своей певице жалованье, предлагала участие в прибыли. Теперь Сильви выступала только по вечерам и воскресеньям, имела собственный оркестр, обширный гардероб, в ее распоряжение были предоставлены два лучших номера. Работа в «Отель дю Миди» ее устраивала – она чувствовала себя здесь совершенно свободно.