Ефим Сегал, контуженый сержант - Александр Соболев

В эту тихую майскую ночь ни Ефим, ни Надя не сомкнули глаз. Он думал о ней, пытался разобраться, что происходит с ним, отчего Надя, наверняка о том и не помышляя, овладела всем его существом.

А она не могла уснуть - сама не зная почему. Просто не спалось. Нет, Ефим не стоял перед ее глазами, голос его не звучал в ушах, не отзывался в сердце... Облик не тревожил... Но ощущение необъяснимого беспокойства, смутного предчувствия, ожидания не покидало ее вплоть до наступления рассвета. Ей подумалось, что виной тому Андрей: сколько часов промучилась она в бессоннице после его письма!

Те горькие бдения отошли в прошлое. Что же теперь?.. Перед нею возник вдруг четкий образ Ефима, он затмил расплывчатый неясный образ Андрея. Потом оба будто растворились в темноте или в охватившем ее полусне - исчезли... Вновь откуда-то из глубины ночи или предутреннего сна привиделись ей, все увеличиваясь, сияющие, говорящие глаза Ефима. Свет, излучаемый ими, манил, согревал, пугал...

А Ефим, уже под утро, в мареве солнечных лучей увидел силуэт чудесной девушки, нежный, прозрачный, колеблющийся, то появляющийся, то меркнущий в сиреневом светящемся мареве... «Надя, Надюша! — воскликнул он про себя. - Кто ты в моей судьбе? Душа первозданная, до конца мной еще не понятая... Будь благословен тот мартовский вечер, когда я посетил тебя...»

Постой, постой, припомнил он вдруг, ведь, кажется, гораздо раньше коснулась его Надя необыкновенно близкой ему душевной гранью. Это случилось... месяцев семь-восемь назад. Да, да...

Как-то в конце осени прошлого года она явилась в редакцию веселая, шаловливая, уселась за письменный стол, мурлыча песенку, принялась за дела. Ефим сидел напротив, писал, изредка поглядывал на девушку. А глаза ее посылали ему лучики - голубоватые, озорные.

«Что это вы развеселились?» - спросил он так, без особого любопытства.

В редакции они были только вдвоем. Надя вдруг встала, вышла из-за стола, лукаво улыбнулась, состроила презабавную мину, нарочно шепелявя, приплясывая, запела детским голоском:

«Жили-были два кота,

Вошемь лапок, два хвошта.

Подрались между шобой Шерые коты,

Поднялись у них трубой Шерые хвосты.

Дрались днем и ночью,

Лишь летели клочья.

И оштались от котов Только кончики хвоштов!»

Кокетливо покачав русой головкой, игриво помахав руками, она вернулась на место и, как ни в чем не бывало, продолжала работать. А Ефим молчал в оцепенении, словно чудом пораженный. Что произошло? Вроде песенка как песенка, смешная, шуточная, вот и все! Ни мелодия, ни слова не должны были ошеломить слушателя. Надя и не рассчитывала на это, она и значения не придала своей ребячливой выходке. А он ощутил нечто такое, чему объяснения и названия найти невозможно, только что-то созвучное ему, до боли родное. Не отрывая глаз, словно загипнотизированный, смотрел на Воронцову. Она перехватила его взгляд, наивно спросила: «Правда, хорошая песенка?»

В редакцию тогда гурьбой вошли Адамович, Крошкина, Пышкина, вслед за ними - Гапченко. Они перебили чудесное видение-явь. Начался обычный суматошный редакционный день. Позднее, в толчее буден, Ефим позабыл о новоявлении Надежды Воронцовой.

И вот теперь, ранним майским утром, он почему-то вспомнил Надю, напевающую смешную детскую песенку, Надю, похожую сутью своей на девочку-дошкольницу из средней группы детсадика. И необъяснимое, загадочное становилось понятным: детскость Нади вместе с ее органичной схожестью с маленькими зверьками и птичками - удивительные свойства, дарованные ей самим Господом Богом, неодолимо влекли Ефима, делали Надю в его глазах единственной, неповторимой, необоримо притягательной...

Придя к такому, вполне, как полагал, логичному выводу, Ефим возблагодарил судьбу. Где уж тут было думать о том, чтобы «опомниться и уйти»? Бодро, вприпрыжку, как пятнадцатилетний мальчишка, он полетел в редакцию: там он увидит Надю!

И Надя после полубессонной ночи чувствовала себя все же хорошо. Щедрое майское солнце заполнило светом ее барачную берлогу. Ясно, тихо, спешить некуда. «Уже неделю не писала домой, - подумала она, - сейчас, пожалуй, этим и займусь». Одеваясь, вспомнила вчерашний вечер, долгую беседу с Ефимом. Тепло улыбнулась.

В письме родителям рассказывала о работе, учебе, делах житейских. Среди прочего сообщала: «Кажется, я уже писала вам о сотруднике нашей редакции Ефиме Сегале, помните, он так сердечно позаботился обо мне, когда я болела. Умный, честный человек, душевный склад его необычен. Вчера я провела с ним целый вечер. Не звала, не ждала, сам явился. Сказал: шел мимо, заглянул невзначай. Кажется, безобидно слукавил. Мы засиделись до полуночи. Послушали бы вы, как он рассуждает! Житейский опыт мой невелик, но я много читала, встречала разных людей, интересных, неглупых. Всем им — живым и литературным - недоставало его оригинальности. Сама не знаю, почему пишу такие подробности о нем. Может быть, под впечатлением вчерашнего вечера, не знаю».

Надя перечитала эти строки, задумалась: стоит ли так много писать о Ефиме? Ни себе, ни родителям она не лгала, ничего не преувеличивала, не преуменьшала: Ефим в самом деле ей нравился, подкупало в нем необыкновенное и неподдельное сочувствие ко всем униженным и обиженным. Она успела убедиться в его чуткости, смелости, пугающей проницательности: он, порой, читал ее мысли. Надя - умненькая, чистая девушка, не могла не заметить бесценных черт характера своего старшего друга, каким его считала.

Встречи с Ефимом постепенно превратились в успокаивающую необходимость, он как нельзя своевременно и удачно заполнил гнетущую пустоту, которая образовалась после ухода из ее жизни Андрея. И, не веря в Бога, она горячо благодарила его за то, что в катастрофический для нее час послал ей опору, не оставил один на один с бедой.

При Ефиме она преображалась. Выражение лица становилось мягче, взгляд — живее. Разве могло это ускользнуть от его зорких глаз? Как ему тут не заключить: Надя тоже влюблена в него, какие могут быть сомнения?.. И он сам, если решал, что любит, принимал желаемое за действительность... Между уважением и любовью — расстояние астрономическое.

В самом деле, вот подойди он сейчас к Наде, смотрящей на него так тепло, так доверчиво, спроси ее: «Надя, вы любите меня?» - глаза ее, скорее всего, сразу потускнеют, тепло с лица словно улетучится, на нем появятся смущение, растерянность, глаза без слов спросят: «Вы о чем, Ефим? Люблю ли я вас?.. Люблю?.. Я об этом не думала...»

Нет, Надя пока не любила Ефима как мужчину. Ну, хотя бы потому, что внешне он был очень далек от ее идеала. Впрочем, она и не обращала на физические данные Ефима особого внимания: какая ей, по правде сказать, разница, могуч или нет внешне ее добрый ангел-утешитель, наделен ли скульптурной красотой? А что он собирается стать ее мужем - ей и в голову не приходило. Если он и поцеловал ее несколько раз крепко, по-мужски - ничего удивительного: он зрелый мужчина. Сама она губы едва размыкала в ответ на его страстные поцелуи. Человек он недюжинный, счастье духовно общаться с таким. Но... он не герой ее романа. Хотя прикосновения его, поцелуи - не неприятны.Так думала Надя.

А Ефим, что же Ефим? Трудно ли было ему обнаружить довольно-таки прохладное отношение Нади к нему как к мужчине? Легче легкого. Не говоря уже о Лиде, которая через два часа после знакомства с трепетом и жадностью одарила его своим женским богатством; Роза куда охотнее и жарче отвечала на его ласки, поцелуи, пылко и нежно отдавала ему тепло своих губ и рук... «Может быть, потому, что полюбила его?» - размышлял Ефим. А Надя просто считает его своим другом, она не отталкивает его и не привлекает к себе, не бросается к нему в объятия, о другом сближении с ним, кажется, и не помышляет...

Будний день. В редакции, кроме Ефима и машинистки, никого. Все в бегах - на задании. Гапченко целую неделю не показывался в редакции, наверно, оформлялся в свое вожделенное МВД.

Ефим сидел за письменным столом перед чистым листом бумаги, то и дело обмакивал перо в чернила, но ничего не писал: разморило майское тепло, настроило на мечтательный лад, не работалось.

Открылась дверь, и в редакцию вошла Надя, разрумянившаяся, ясноглазая, слегка возбужденная. Сердце Ефима забилось чаще.

-    Здравствуйте, - сказала она весело, звонко, - ну и денек сегодня - просто чудо! - Она протянула Ефиму руку, он взял ее обеими руками.

-    Здравствуйте, Надюша, - ответил проникновенно, восхищенно, — какая вы весенняя, чудесная, необыкновенная.

Она весело рассмеялась.

~ А еще какая? - дурачилась, заливаясь колокольчиком.

-    Я вполне серьезно, - переменил тон Ефим, не спуская с нее влюбленного взгляда.

Она смутилась, отняла руку.

Анфиса Павловна надула щеки, выкатила и без того выпуклые глаза, прыснула:

-    Ой, умгешь со смеху, «весенняя, необыкновенная», — передразнила она. - Послушай-ка, что он несет, а как смотгит на тебя - с ума сойти можно, меня не стесняется. Бегегись, Наденька, слопает!..