Бульон терзаний - Ольга Лукас

Перебегая из кулисы в кулису со сценарием в руке, Владимир наткнулся на Елену и Ульяну, которые, по его расчетам, должны были в этот момент стоять на сцене.

– А кто у нас сейчас там?

– Софья и Скалозуб, – ответила Ульяна. – Я перевела Чацкого, потом мы ушли.

Рабочие-добровольцы пронесли на выход спортивный снаряд Молчалина.

– А хорошо ведь, собака, через коня прыгал, – с завистью вспомнил Владимир.

Женщины засмеялись: Дмитрий подготовил целый акробатический номер. Он кувыркался, отжимался, взлетал и падал, а растянулся на полу так естественно, что в зале ахнули. К счастью, он тут же вскочил, демонстрируя, что цел и невредим. Одна Софья в это не поверила, потому что так ей было положено по задумке автора.

Владимир проводил взглядом козла-коня, полистал сценарий. И вздрогнул.

– У нас ЧЭПЭ. У нас полный караул, – тихо сказал он, – Снежана переодеться не успеет – перерыва-то после второго действия нет. Смотрите сюда. Конец второго действия – на сцене Софья и Лиза. Начало третьего – на сцене Чацкий и Софья. Никак не успеет! Вы можете уговорить ее не переодеваться?

– Исключено! – покачала головой Елена, – заставит платить неустойку за неиспользованный костюм. Или папаша ее не отгрузит нам бесплатные доски.

– Но сцена не может пустовать, пока она переодевается! Понимаете вы это или нет?

– Понимаем. – вздохнула Елена, – но Полторацкий страшнее пустой сцены.

– Да она быстро, у нее знаете какой опыт? – ввернула Ульяна. – Она рассказывала: муж звонит в дверь, любовника в окно, а сама уже в платье.

– Публика – это не муж! Ее не обманешь, – строго сказал Владимир. – Конец второго действия… Кого бы выпустить… Елена, книга при вас? Отлично. Возвращаем обратно реплику Лизы. Там четыре строчки, легко запомнить. Сможете? Спасибо, милая, хорошая! И Ульяна – выйди там тоже, постарайтесь вдвоем немного потянуть время, но не искусственно. А я попрошу Чацкого говорить помедленнее. И будем надеяться, что наша примадонна действительно быстро переодевается.

Снежана, не подозревая о том, какой переполох она устроила со своими нарядами, покинула сцену и заперлась в персональной гримуборной. В кулисе застыла Нина с платочком: она махнет Чацкому, как только Софья будет готова. Неподалеку от нее Эдуард Петрович боксировал с невидимым противником, готовясь держать зал столько, сколько потребуется.

Елена произнесла свою реплику, обращаясь к Ульяне:

– А я… одна лишь я любви до смерти трушу. А как не полюбить буфетчика Петрушу!

Владимир, среагировав на имя своего персонажа, машинально сделал шаг вперед и оказался на сцене.

– А вот и он! – воскликнула Ульяна.

Елена притворно испугалась и грациозными зигзагами побежала за кулисы. Владимиру ничего не оставалось, как броситься за ней в погоню. Из другой кулисы уже выходил Чацкий. Медленно, растягивая каждое слово, как колдун, произносящий страшное древнее заклинание, он продекламировал:

Дождусь ее, и вынужу признанье:Кто, наконец, ей мил? Молчалин! Скалозуб!

Тут Нина взмахнула платочком: Снежана переоделась. И обрадованный Эдуард Петрович, проглатывая слова, выпалил на одном дыхании оставшиеся семь строк. Вышла Софья в черном платье, расшитом серебряными нитями. Все снова вернулось к первоначальному плану.

Владимир успокоился, нашел Елену в коридоре.

– Здорово получилось. С первого раза – и так естественно! – похвалил ее он.

– Я ведь и правда трушу. В смысле, любить боюсь. Так все рассчитаешь хорошо, подготовишь, распланируешь – а тут любовь прошла. И остаешься в дураках. Ой, что-то я перегрелась на сцене, под фонарями этими, и не то говорю.

Но говорить о любви было некогда: Владимир снова метался от кулисы к кулисе. Вот уже Чацкий и Молчалин похваляются друг перед другом своими жизненными принципами, а рабочие тем временем потихоньку выносят на сцену столы. Медленно, чтобы зрители как следует разглядели товар.

А дальше – бал! Княжны разминаются, супруги Сапелкины (по пьесе – Горичи) готовы к выходу. У Евлампии Феликсовны случился новый приступ боязни сцены, но она уверяет, что справится, и пощипывает за уши игрушечного шпица.

Только что вся труппа была единым организмом, действующим слаженно и четко, – и вдруг Владимир почувствовал фальшивую ноту: не на сцене, нет, где-то за кулисами, словно посторонний проник в этот замкнутый мирок. «Если опять Матильда – запру ее в мужской гримерке, и пусть потом делает со мной что хочет!» – подумал Владимир. Он обошел все стратегические точки, и около ноутбука в коридоре увидел Павла Петровича. От него волнами расходился холод, который еще издали почувствовал режиссер. Старший сын генерального директора стоял в окружении рабочих-добровольцев и тыкал пальцем в монитор.

– И этот – тоже, – донеслось до Владимира.

– Чего, прямо на сцену ломиться? – спросил один из рабочих. – Там же люди играют.

– Люди пусть играют. А вы сзади пройдите, возьмите и спокойно вынесите, как будто так и надо.

– Что вы хотите вынести? – обнаружил себя Владимир. – У нас спектакль, вы что, не понимаете?

– У нас в гостях Сам, вы что, не понимаете? – Павел Петрович посмотрел на него в упор так, словно это режиссер предложил вломиться на сцену во время действия и вынести оттуда пару артистов, стол и задник. – С ним договориться невозможно – не любит быть обязанным. С подарком тоже не подкатишь – не берет подарков. Или не так подкатываем. И вот его жена похвалила наш стол! На сцене увидела и говорит: «Приятный столик! Я видела похожий этим летом в Испании. Хотела купить, но меня опередил какой-то грубиян». Отец, конечно, среагировал оперативно. Быстро, пока они не очухались, – грузим стол и везем домой к Самому. Я лично отвезу. Давайте живо.

Рабочие сделали шаг вперед, потом назад. Посмотрели на Владимира, на Павла Петровича.

– А если ей один стол нужен, то второй зачем выносить? – спросил самый бойкий.

– А второй если увидит кто – нам конец! – свирепо ответил старший директорский сын. – Авторские права! Внучка художника по судам затаскает! Откуда его выкопали опять?

– Ой, как нехорошо вышло, – расстроился Владимир, – и я тоже не заметил. Но мы не можем сейчас ничего сделать, это же спектакль.

– Вы помните, для чего мы делаем спектакль? Чтоб понравиться Самому! Если мы его жене этот стол подгоним – мы ему понравимся.

– То есть спектакль можно после этого прекращать? – уточнил Владимир.

– Ну, в принципе, да, – вполне серьезно ответил Павел Петрович.

Режиссер тяжело задышал, готовясь высказать этому жлобу все, что он думает о таком высокомерном неуважении к чужому труду, но тут рядом очутился Стакан. Оттер друга в сторону, вылез на первый план. Павел Петрович глупо заулыбался: еще на сцене узнал телевизионную знаменитость, но не находил слов, чтобы выразить свое восхищение.

– Так, какой стол нам мешает? – просто спросил Стакан.

– Да вон тот, – указал на мониторе Павел Петрович.

– Слушайте, отличный вкус у этой дамочки. – Выходит, Стакан слышал все. – А хороший вкус надо поощрять. Мы вам его сейчас красиво вынесем. Петрушка? Давай-ка, а?

– И еще вон тот, второй, – напомнил Павел Петрович. – Но его надо вынести незаметно.

– Петрушка! На тебя надеюсь! – бодро сказал Стакан. – Берешь моих верных слуг и на раз-два выносите столы. Я скомандую.

– А сам что будешь делать? – недоверчиво спросил Владимир.

– Обыграю эту трагедию. Мне только кто-то в пару нужен.

– Я подойду?

– Не, из благородных. Хрюмина, к примеру.

– Какая Хрюмина? По сценарию она еще не подъехала. Едет с Покровки и ругает погоду.

– Черт, ну давай графиню-бабушку.

– Она приезжает с внучкой, после Тугоуховских. А нам бы хорошо обтяпать дельце до выхода княжеского семейства.

– Дрянная пьеса. Куча народу и не с кем в картишки сыграть. Тащи Загорецкого. Он прибыл в первых рядах, наглая рожа.

На сцене Чацкий уже беседовал с Натальей Дмитриевной. Вот-вот выйдет ее муж, а там и Тугоуховские с их знаменитым танцем. К счастью, Таир был поблизости – замерял рулеткой колченогий стул, оставшийся, как видно, со времен мебельной фабрики.

Ядвига получила задание попридержать своих княжон до тех пор, пока Фамусов не решит насущный мебельный вопрос. Владимир встал возле кулисы и велел слугам-добровольцам приготовиться выносить столы по его знаку. Стакан о чем-то шептался с Таиром.

– Скорее, ну скорее! – торопил друга Владимир. – Уже Горич на сцене!

– Черт, нужны карты, – спохватился Стакан. Крутанулся на пятке, танцующей походкой подошел к хмурому Павлу Петровичу. – У вас визитки есть?

– Ну есть, – ответил тот, доставая целую пачку, перевязанную аптечной резинкой. Потянул одну за краешек, чтобы вытащить, но Стакан выхватил у него из рук все.

– То что надо, – кивнул он, – скоро верну. Аптечная резинка упала на пол. Взяв визитки в одну руку, а Таира – в другую, Стакан выплыл на сцену. Пока Горичи беседовали с Чацким, у них за спиной Загорецкий и Фамусов играли визитками в подкидного.