Энергеты всех стран, соединяйтесь! - Алексей Викторович Широков

На самом деле до этого момента я особо не задумывался над вопросами этики. И речь сейчас не о том, что я использую чужое творчество для своего обогащения. Я как раз о той пресловутой ответственности перед обществом. Недаром же в Стране Советов говорили, что песня строить и жить помогает. Но точно так же она может толкнуть на кривую дорожку, и шансон, заманивающий молодежь блатной романтикой, тому пример.

По идее, как выходец из циничного капиталистического общества, я должен был на это наплевать. Отнестись как к способу заработать деньги, не более, ведь, по сути, ничего плохого я не делал. Откровенный блатняк и похабщину все равно советская цензура не пропустила бы. Но все равно меня почему-то грыз червяк сомнений. И только сейчас, разговаривая с дядей Колей, я сумел сформулировать для себя, что именно мне не нравилось. И озвучил это для Ивана, а точнее, его отца. В том, что Шило передаст мои слова бате, я не сомневался.

Однако полностью отказываться от идеи сотрудничества я не собирался. Как минимум потому, что шансон – это не один блатняк. В этой куче вполне можно выкопать и вполне достойные песни на отвлеченные темы или вообще про любовь. Достаточно вспомнить почти настоящих шансонье типа того же Трофима. А чего нет? Короче, подобрать что-то вполне можно, даже без скатывания в уголовщину.

Глупо? Может быть. Но почему-то мне не хотелось вредить своей стране, как бы пафосно и смешно это ни звучало. В прошлой жизни я бы многое отдал за подобную возможность, но это было там. А здесь, в Стране Советов, где до сих пор детей отпускают без присмотра на улицу: да, я не раз видел первоклашек, идущих из школы, и никто их не встречал. Где люди действительно думают, что человек – это товарищ и брат, где нет кредитного рабства, все равны, пусть даже некоторые равнее, но на каждого урода найдется управа. В таком месте мне действительно хотелось стать одним из них.

Может, поэтому я спокойно отнесся к идее сотрудничества с Комитетом. Ведь для меня он был не жутким жупелом, только и ждущим, как схватить и уничтожить невинного человека, а защитником. Это не отменяло и перегибов, и использования служебного положения в личных целях, но подобное присутствовало в любой стране мира при любом строе и любой власти. Так что рвать волосы на… голове я не собирался. Как и бегать с плакатиками про вашу и нашу свободу. Тем более что в Чехословакию в шестьдесят восьмом никто не вторгался. А попытки восстания там задавили спецслужбы, быстро и оперативно, благодаря помощи Штази и все той же конторе в связке с ГРУ.

Неделя промелькнула в мгновенье ока. Я каждый день был занят по максимуму, но при этом никаких особых эксцессов не случилось. Сикорская все так же вела себя странно, но у меня не было времени на ее закидоны. Александр Сергеевич, не на шутку увлекшись созданием трехмерного принтера, уже заканчивал работу над материальной частью. Осталось только дождаться экструдеров, но это уже было не в его власти. Мы с Михой тоже далеко продвинулись с кодом соцсети. Клиент уже был готов, и сейчас все силы мы бросили на доработку серверной части.

Вчерновую уже все работало, но недоделок хватало. Плюс были моменты, без которых я считал невозможным запускать проект массовому пользователю. Например, тот же список запрещенных слов. Да, без него тоже можно было работать, но недолго, ровно до того момента, как какой-нибудь долбоклюй напишет что-то антисоветское. Какой бы относительно лояльной ни была эта версия СССР, такого никто терпеть не будет, и влетит прежде всего нам. А в том, что найдется такой долбоклюй, я даже не сомневался. Как говорится, главная заслуга интернета в том, что раньше только родные знали, что ты дурачок, а теперь весь мир.

Так что пришлось вручную набирать все, что приходило в голову на этот счет, учитывая разные варианты и синонимы. И занимались мы этим целых два дня, пока я в один прекрасный момент не хлопнул себя по лбу так, что чуть лицо не разбил, и не взялся за телефон. Сослуживцы Тихомирова, чей номер он оставил для связи, весьма удивились просьбе, но после объяснений хоть и не сразу, но помогли выйти на четвертое управление, занимающееся антисоветчиной. У них был отдел, занимающийся интернетом и отслеживанием диссидентов, так что для нас это был идеальный вариант.

Я, правда, до конца не был уверен, что идея выгорит. Все-таки с чего бы офицерам Комитета возиться с какими-то школьниками. Да и Тихомиров со товарищи не имел достаточного веса, чтобы не то что приказать, а даже просто попросить людей из другого управления помочь. Однако, на удивление, к концу недели мы получили весьма солидный словарь на нескольких языках, то бишь русском, английском, немецком, чешском, венгерском и прочих, входящих в состав так называемого соцлагеря. Там даже китайский и корейский с вьетнамским были. Я некоторые выражения показал Нам Ману, и тот подтвердил, что да, это ругательства. А после поймал на себе долгий, внимательный взгляд Сикорской и озадачился, не могло ли это быть ее рук дело. Впрочем, больше никакой реакции от Софии не последовало, так что я выкинул ее из головы. Забот мне и так хватало.

Зосимова подошла на следующий день, и, выполняя обещание, я поработал с ней, напев все мелодии, которые помнил. Бедная девочка выдержала это с трудом, выражение лица у нее было такое, будто я ей зубы без наркоза драл. Ромка сбежал после первой же, а вот Полякова морщилась, скрипела зубами, но терпела. Впрочем, вот уж на кого мне было плевать, так это на нее.

С момента нашей ссоры мы не разговаривали. Точнее, я ее демонстративно не замечал, что Машку дико бесило. Еремин, как комсорг, попытался было надавить на мою комсомольскую сознательность, но наткнулся на мой удивленно-ехидный взгляд и отвалил. Даже ему было понятно, что девушка неправа. Да, раньше я был хулиганом и нарушал безобразие разными методами, но дело даже не в том, что мое поведение кардинально изменилось. Просто, как по мне, вот тогда и надо было разбираться, а не сейчас корчить из себя королеву. Особенно в вопросе, который ее вообще не касается. Я понимаю, что в Союзе обожают лезть в личную жизнь, но даже в этом случае тхэквондистка пролетала, как фанера над Парижем, ибо она не являлась активисткой, или как они называются.

Будь мне