Наваждение Монгола - Анна Гур
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ставров играет бровями, а я хмурюсь.
– Что мне даст соседняя квартира?! Мне та нужна.
– На той камеры, а вот на соседнюю по фиг. Здание старое, перегородки между стенами почти картон. Ну что, твоя инженерская башка еще не поняла, к чему я клоню?!
Пока Ставр говорит, у меня перед глазами уже картинка складывается.
– Ты гений, брат…
– Квартиру сними эту.
– Так я уже. Пообщался с милой бабусей, залог внес, ключи вечером будут, передам.
– Не знаю, что сказать тебе, Ставров. Как отблагодарить.
Окидывает меня взглядом, цепким, острым.
– Однажды вернешь должок, Гун.
А дальше дело техники. Аккуратно пробил стену и обнаружил, что у Айдарова целая квартира денег…
Квартира. Напичканная тоннами банкнот.
А на лечение матери он поскупился копейку скинуть… Звать бы ментов и сдавать то, что нашел, но, во-первых, квартира вряд ли на его имя, а во-вторых, кто мне поверит?!
Я решил ударить Айдарова в единственную болевую точку. Его деньги. Вывез деньги фурой. Отдал на благотворительность. Себе взял денег ровно столько, сколько требовало лечение матери.
Наивный глупец все еще надеялся добиться раскаяния от шакала.
Молодость – дурость.
Таких, как Айдаров, раскаяться не заставишь, тогда я еще этого не знал.
Я пришел в больницу к матери с сумкой денег, но стоило вывалить банкноты на стол врача и мужчина, нервно поправляя рукава халата, сообщает:
– Мне очень жаль.
Я опоздал. Мама умерла за час до того, как я принес эти чертовы деньги.
А уже на выходе из больницы меня уложили лицом в асфальт и арестовали. Часы допросов и обвинение отнюдь не в краже денег.
Мне пришили совсем другую статью.
Конечно, Айдаров не мог подать заявление о хищении средств, которые он сам украл.
Я сидел в камере и смотрел в стену. А потом ко мне пришел посетитель. Сподручный Айдарова в идеальном костюмчике.
– Молодой человек, против вас выдвинуто серьезное обвинение. Мой поручитель может помочь вам в сложившейся ситуации, но вы должны рассказать, где именно находится интересующая нас пропажа.
– Мне нечего сказать.
– Вы уверены?
– Абсолютно.
– Ну что же… Я сообщу о вашем выборе…
А потом… Потом был ад, увидел все лицемерие системы, попал в места не столь отдаленные за то, чего не совершал.
И упертый пацан изо дня в день терпел допросы с пристрастием, выживая и не сдаваясь.
Палачами не становятся за один день. Я защищался и бил на поражение, когда заходили из-за спины.
Но допустил одну-единственную ошибку, когда только попал в эту кутерьму. Я позвонил. Позвонил и попросил мою девушку жить дальше. Забыть про меня.
Айдаров припомнил мне все.
В день, когда я вышел и увидел ее, он отнял у меня самое ценное из всего, что осталось.
Напомнил, что такие, как он, не забывают…
Глава 37
Ярослава
Сын…
Это обращение подобно грому, прогремевшему прямо над моей головой и заставившему землю разверзнуться.
Тихий писк слетает с моих губ и, наконец, картинка складывается, я ведь замечала, что эти двое отдаленно похожи.
Монгол смотрит на мужчину, что стоит за моей спиной, в упор. У него желваки вздуваются на щеках от того, насколько сильно он сцепляет челюсти.
Дрожу всем телом, слезы на дне глаз копятся океанами и так больно, дико, до одури обидно становится за сильного мужчину, который изваянием застыл напротив меня.
Сын. Он сын Айдарова и отец собственными руками обрек еще молодого мальчишку на страшные муки. Убил на его глазах девушку, которую он любил, и в груди вспышкой яркой, обжигающей:
Кто может поступить с сыном именно так?
Только вот узнав Айдарова настолько близко, насколько я, понимаю, что иногда человек просто тварь, без причин.
Услышав подобное обращение, Гун сплевывает:
– Отпусти ее и поговорим по-мужски.
Бросает настороженный взгляд в мою сторону, делает шаг вперед, но Айдаров отнимает руку от моей шеи и вцепляется пятерней в мои волосы, натягивает до предела, заставляя приподняться на носочки, чтобы уменьшить жжение в корнях.
– Как интересно все вырисовывается, Монгол. Даже слишком. Кажется, моя слабость стала твоей ахиллесовой пятой…
Каркающий голос отдает неприятно вибрацией в макушке.
– Женщины губительны, Гун.
– Отпусти ее.
– Ты отжимаешь у меня империю, а я должен…
Резкое движение Монгола, едва уловимое, и Айдаров отпускает меня, воет, хватаясь за плечо. Отскакиваю в сторону. То, с каким лицом Тургун приближается к своему поверженному врагу, пугает.
Мне показалось, что счет идет буквально на секунды. Я смотрю, как Гун встает рядом со скулящим Айдаровым, который держит окровавленное плечо.
Вдали послышался гул и шум, словно машины едут, а еще мне кажется, что я начала улавливать вой сирен. Правоохранительные органы.
– Ну что, Тургун, давай. Ты же жаждешь этого. Столько шел к своей цели. Реши вопрос здесь и сейчас.
Я смотрю на Монгола и у меня язык от этой сцены к нёбу прирастает. Шевельнуться даже не могу. То, что происходит…
– Давай. У тебя есть шанс!
Рев Айдарова, но Монгол стоит изваянием, не шевелится. Просто смотрит и на лице у него нет ни триумфа, ни боли. Там сейчас пусто. Лишь рука все сильнее сжимает рукоять, до побелевших костяшек.
– Если бы хотел тебя просто грохнуть, сделал бы это тысячу раз. Но. Смерть – это слишком легко, – наконец, слышу его голос зловещий, многообещающий.
– Что, все еще хочешь, чтобы я раскаялся?!
– Ты не способен на сожаление. Это я давно уяснил.
– Тогда чего ты хочешь?!
Смотрю на Мурата и мне действительно мерещится, что истинный лев загнал шакала в угол, и тот изворачивается, пытается уйти от ответственности, но у него ничего не получается.
– Хочу, чтобы ты прочувствовал все то, на что обрек меня. Сначала потерял невесту, затем репутацию, а в эту самую секунду теряешь все свое состояние. Все скрытые офшоры, все имущество, записанное на левые фирмы и подставные организации. Завтра с утра все узнают, что ты банкрот. А ты пойдешь в тюрьму и будешь сидеть не как я, за то, чего не совершал, а понесешь наказание перед законом за все свои преступления. Считай это моей прихотью.
– Ты чертов выродок!
Машинально подмечаю, как рука Айдарова шарит по полу и осколкам, словно ищет оружие, но Монгол лишает его этой возможности, присаживается на корточки и заглядывает в лицо человеку, который с ним одной крови.
– Я не отцеубийца, Мурат. А смерть – это благодать. В первые дни, когда меня допрашивали твои люди, желторотый пацан мечтал только об одном. Сдохнуть. И именно тогда я поклялся именем матери, что ты прочувствуешь все то же самое, на что обрек меня.
С каждым словом Монгола лицо Айдарова становится все бледнее, больше нет того Мурата, каким он предстал передо мной, когда захотел сломать мою жизнь. Сейчас я вижу скулящего и поверженного врага, для которого уготовили ровно ту участь, на которую он
