Второе дыхание - Александр Зеленов

Рыбацкая страсть заставляет верить в приметы. Я уже не раз замечал: ловля удается, если с самого начала все складывается хорошо. Видимо, на этот раз наступила полоса невезения, можно было ожидать, что и дальше все пойдет навыворот.

Мы потерянно топтались возле машины, когда вновь блеснул луч карманного фонаря и голос, нажимая на волжское «о», произнес:

— Так пошли? Чего ж вы!

Оставив шофера возиться с машиной, мы двинулись вслед за хозяином.

2

В небольшой бревенчатой избе было чисто прибрано. В железной печурке у двери жарко горели дрова. На этажерке в углу стоял старый приемник, накрытый чистой салфеточкой. Возле крашеной тесовой переборки, отделявшей кухню от горницы, блестела никелированными шишками супружеская кровать...

Помещение было явно тесноватым.

— Так как же, хозяин, насчет ночлега? — прогудел Долгушин, по привычке трогая усы.

— Мы вам заплатим, не беспокойтесь! — поспешил заверить хозяина Шильченко.

— Ночуйте, — ответил тот. И добавил, взглянув на Шильченко: — А я насчет оплаты не беспокоюсь.

Тот потер руки:

— Вот и отлично!

Хозяина звали Алексеем. Он был высок ростом, со светлыми зелеными глазами на обветренном грубоватом лице. На вид ему можно было дать тридцать, но оказалось, он совсем еще молод, — всего лишь два года, как отслужил в армии; женился на бывшей своей однокласснице, и теперь работают оба в колхозе.

Мы, втащив рюкзаки, разделись. Начались расспросы, берет ли рыба, где рыбные места, как проехать к реке...

— Должна бы брать, не нершилась еще, — ответил Алексей, подумав. — Сам-то я давно не ловил, некогда все, дела в колхозе заели. На завтра вот выпросил у председателя денек, думаем с женой в город сходить, купить кое-что из одежи...

— А как насчет лодки? — осведомился Шильченко.

— Лодка есть у меня, да вам ведь не хватит одной, боле двух человек она не выдержит, — ответил Алексей и предложил, помешкав: — Сейчас я к Кольке схожу, тут недалеко. У него лодка есть, только тоже мала, качковатая...

— Какая? — переспросил Шильченко.

— Качковатая, — взглянув на него с удивлением, повторил Алексей. Не успел он накинуть ватник, как на пороге, потирая озябшие руки, показался наш шофер.

— Здравствуйте, кого не видел!.. — улыбаясь кирпично-красным лицом, Витя обвел компанию веселыми, посоловевшими на холоде глазами. — Ну и крутит же у вас в деревне, хозяин! Погодка — как на Северном полюсе.

Шильченко выпроводил его вместе с Алексеем договариваться насчет лодки, а сам принялся вытаскивать из рюкзаков и выставлять на стол разную снедь.

В сенях послышались шаги. Дверь отворилась, и в избу вошла молодая женщина. Была она в резиновых сапогах, в теплом полушалке и в ватнике. Оглядела незнакомых, притихших при ее появлении мужчин и проговорила звонким девичьим голосом:

— Вот и новые хозяева. Здравствуйте!

Мы вразнобой поздоровались, а она, размотав с головы полушалок, повесила его на гвоздь и принялась снимать ватник.

— А я напугалась, иду и думаю: придется сейчас им ужин готовить, а не из чего. А вы вон как... сами!

— Извините, с разрешения вашего хозяина... — галантно начал было Шильченко.

— А я с Лешей только что встретилась. Это он мне сказал, что гости у нас.

Мы познакомились. В голосе, в глазах молодой хозяйки были теплота и доброжелательность. Лида, оставшись в ситцевом стареньком платьишке и чулках, принялась помогать Шильченко.

— Может, картошки сварить? — спросила она. — А то у вас ничего нет горячего.

— Спасибо, не беспокойтесь, — прогудел Долгушин.

— Тогда самовар поставлю.

— Вот от чайку не откажемся!

Лида ушла на кухню.

Была она по-девичьи стройна. Когда улыбалась, спереди открывались два широких зуба, какие бывают нередко у маленьких детей. Красивой назвать ее было нельзя, но было в ней что-то такое, что привлекало.

В избу, стуча сапогами, отряхивая снег, ввалились Витя с хозяином.

— Ух ты, мать честная! Ну и погодка, будь она неладна! — ухал Витя. — Метет, как в декабре, пропала наша рыба!..

— Неужели снег выпал? — спросил художник обеспокоенно.

— Да так, немножечко... — ответил Алексей, колотя о колено мокрую шапку. — Да вы не беспокойтесь, другой раз при снеге рыба лучше еще берет, — поспешил он заверить, поняв рыбацкое волнение Долгушина.

Витя вытер рукавом возбужденное мокрое лицо и обвел присутствующих легкомысленными, ликующими глазами:

— А какая, братцы, история сейчас приключилась, если бы вы знали!

Он помедлил, чтобы приковать к себе внимание.

— Вышли мы от Кольки — снег, смотрим, валит. Сели в машину. И только я фары успел включить — вдруг слышим: «Га-га-га-га!» Разворачиваюсь — опять. И все ближе, все ближе... ну, прямо над самым уж, кажется, кузовом. Что за черт! Снег густой, ни хрена не видно, фары на метр, не больше, работают. Кручу туда, кручу сюда, куда ни поверну — везде «га-га-га», кругом эти гуси! Как бы, говорю я Лешке, этих животов не подавить, а то потом с хозяйкой и не расплюешься. А он мне: езжай, говорит, не задавишь. Это, говорит, дикие. Застала их пурга — вот они и летят на фары, на свет... Еле отделались!

— В прошлом году, тоже в апреле, такая же ночью пурга поднялась, зги не видать. Так у нас прямо на улице, под столбом у электрического фонаря, целая стая диких гусей села, — выйдя из кухни, спокойно, как о чем-то обычном, сказала Лида.

Молодая хозяйка поставила на стол дымящуюся картошку, принесла соленых огурцов.

Мы пригласили хозяев поужинать вместе. Лида от водки отказалась.

— Тогда колбаски московской попробуйте. Вот ветчина, селедка... прошу не стесняться, — воркуя, принялся усиленно угощать ее Шильченко.

— Спасибо, колбасу попробую. Завтра мы с Лешей в город собираемся, может, там чего купим...

Шильченко узкими замаслившимися зрачками следил за каждым движением молодой хозяйки и даже попытался поймать ее за локоть, чтоб усадить рядом, но Лида смущенно увертывалась. Алексей старался не глядеть в их сторону и с явно преувеличенным интересом продолжал разговаривать с Витей о какой-то новой коробке скоростей.

Долгушин хмуро наблюдал за Шильченко. Потом вдруг, поднявшись, предложил поехать на реку сейчас же, не дожидаясь утра.

Все, кроме Шильченко, согласились. Но хозяин тоже принялся нас отговаривать, уверяя, что ночью мы не найдем дороги.

— Ты покажи мне, где из деревни выехать, а там уж я сам разберусь! — тряс Алексея за плечи подвыпивший Витя.

Алексей оделся. Мы тоже собрались, сели в машину и тронулись.

При выезде из деревни машина забуксовала.

— Нет, не доедете вы одни! — сказал, вылезая из кузова, Алексей. — Подождите меня, я быстро, только вот потеплей оденусь...

Вернувшись, он сел рядом с шофером и, вслух поверяя мысли свои, успокаивающе бормотал:

— Только бы вот низинку за скотным двором проскочить, а там ехать можно. Правда, есть еще одно местечко, — ну да ничего, как-нибудь...

За скотным дорога пошла под уклон. Витя гнал машину все быстрее.

— Легче ты, легче, не жми... — вполголоса урезонивал его наш проводник и вдруг отчаянно крикнул: — Правее держи!.. Правее!.. Эх, черт!

Машина с ходу врезалась в топкое место. Мотор дико взвыл и заглох.

Какое-то время все сидели молча, еще не веря в то, что случилось. Потом чей-то голос со злобным отчаянием произнес:

— Врюхались!

Один за другим все неохотно начали вылезать из машины. Замелькали огоньки карманных фонарей. Пробовали толкать тяжелый «ЗИС» спереди, сзади, но он лишь прочнее садился на днище, колеса его все глубже зарывались в закрутевшую, перемешанную со снегом грязь...

— Колун ты! — набросился Шильченко на шофера. — Говорили тебе: не жми! Тебе бы дрова возить.

— Думал, проскочу... — сконфуженно оправдывался Витя, вытирая перепачканные руки о штаны.

— «Думал»... Головой надо думать!

— Ну ничего, бывает и хуже, — добродушно успокаивал их наш проводник. — Я в армии тоже шофером работал, знаю...

Он пожалел, что в машине не оказалось лопаты, и попросил подождать, пока он сходит за нею на скотный двор.

Я взглянул на часы. Был двенадцатый час ночи. Разгоняя облака, порывами дул резкий северный ветер. Небо вызвездило. И дорогу, и поле покрыл пышный слой свежего снега. На десятки километров вокруг стояла глухая полночная тишина. Мы, словно тени, бродили вокруг застрявшей машины. Против воли закрадывалось сожаление, что зря все же бросили теплый кров, торчим вот теперь на холодном ночном ветру и неизвестно еще, когда выберемся.

— И на кой нас черт понесло в эту слякоть! — сорвался Шильченко. — Спали бы теперь в тепле, — нет, дернуло кого-то за язык!..

— Была причина, — сердито буркнул Долгушин.