Печальный Лорд - Елена Грушковская

Когда он проснулся, в окне над кроватью ещё стоял мрак. Немного полежав, Элихио поднялся и выглянул в окно на заснеженный, освещённый фонарями сад. Рослая фигура в высоких сапогах сметала большой метлой с дорожек тонкое покрывало нападавшего за ночь снега. Элихио посмотрел на часы: было шесть утра. Так рано он ещё никогда не просыпался.

Повалявшись в тёплой постели ещё минут десять, Элихио не утерпел и встал. Больше ему не лежалось, а хозяев беспокоить в такую рань было неловко, и он решил прогуляться на свежем воздухе. Одевшись, он на цыпочках спустился по лестнице и выскользнул из дома, навстречу заснеженным деревьям и фонарям.

Сначала он бродил в одиночестве, а потом ему захотелось пообщаться с Йорном. Он пошёл на мерный шуршащий звук метлы и вскоре поравнялся с молодым садовником. Тот, заметив его, прервал свою монотонную работу и с застенчивой улыбкой потянулся к шапке. Элихио остановил его:

— Не надо, не морозь голову.

Йорн опустил руку. Высокий и широкоплечий, он стоял перед Элихио, опираясь на свою метлу и расставив длинные стройные ноги в высоких сапогах, похожих на лётные, на толстой подошве и с длинной шнуровкой по бокам, и от его доброго взгляда и простодушной улыбки у Элихио потеплело на сердце.

— Доброе утро, сударь, — сказал он. — Рано вы поднялись. Окошки ещё только на кухне горят, да у Эгмемона.

Элихио обернулся и взглянул на дом. В нём светилось только три окна на первом этаже, все остальные были погружены во мрак. Пожав плечами, он сказал:

— Сам не знаю, отчего я так рано проснулся. А почему ты чистишь снег метлой? Разве у тебя нет снегоочистителя?

— Есть, но он шумно работает, — ответил Йорн. — Сейчас рано, я не хочу никого беспокоить. Надо успеть расчистить всё до завтрака. Я, с вашего позволения, продолжу.

Йорн снова начал делать однообразные размашистые движения метлой, сметая снег от середины дорожки к её краю. Элихио с минуту наблюдал за ним, а потом ему вдруг самому захотелось попробовать себя в этой роли.

— Можно мне попробовать?

Йорн улыбнулся и протянул ему метлу.

— Извольте сударь, если есть охота.

Элихио взялся за метлу, но у него не получалось мести так же быстро и чисто, как это делал Йорн. Садовник проговорил добродушно:

— Сразу видно, что вы никогда не держали в руках метлы. Это на первый взгляд кажется просто, но и это тоже надо уметь. Давайте, покажу.

Он встал позади Элихио, взялся за метлу и несколько раз провёл ею по дорожке.

Заключённый в кольцо его сильных рук, Элихио почувствовал странное щекотное возбуждение.

— Вот так и надо, — сказал Йорн.

— Я понял, — кивнул Элихио.

У него стало получаться лучше. Ему даже понравилось и уже не хотелось расставаться с метлой. Йорн, усмехнувшись, сказал:

— Ладно, я схожу за второй метлой. Не стоять же мне без дела.

Он куда-то ушёл размашистым шагом, а Элихио, войдя во вкус, энергично махал метлой. Тишина, сумрак, свежий морозный воздух и скрип снега успокаивали его нервы, а печальные мысли сами бежали от него. Кроме того, он не просто гостил в доме лорда Дитмара, но и делал что-то полезное. Он сделал вывод: физическая работа — весьма неплохое лекарство от тоски.

Вернулся Йорн со второй метлой и присоединился к Элихио. Сначала они работали молча, потом Элихио обратился к Йорну:

— А можно тебя спросить о твоём ребёнке?

— Гм, значит, господа вам рассказали? — проговорил Йорн. — Впрочем, вы и сами вчера всё видели. Да, Серино — мой сыночек… Если бы не господин Джим, не видать бы мне его больше никогда.

— А как получилось, что он у тебя родился? Разве вам на Мантубе разрешают заводить детей?

Широкими движениями разметая снег, Йорн ответил:

— Нет, это не положено… Как получилось? Один сотрудник центра по имени Юэн сказал: «Тебе понравится». И правда понравилось. Я же тогда не знал, что от этого дети бывают, да отказать сотруднику центра не мог. Вскоре я начал себя неважно чувствовать. Сначала не обращал внимания, старался скрыть, потому что нам нельзя болеть… Сразу выкинут.

— Как это — выкинут? — удивился Элихио.

— Так, — сказал Йорн спокойно, не переставая мести. — Забраковывают, и потом уже хорошего места не получишь… В общем, когда всё раскрылось, аборт делать было уже поздно. Сам удивляюсь, как меня тогда не забраковали… Ребёночка мне не отдали, сразу забрали в приют. На моём здоровье это не сказалось, и поэтому меня не стали браковать. Юэна уволили… Навещать моего сыночка мне всё-таки позволяли, хотя и редко. А потом пришло распределение на работу — к милорду Дитмару садовником. Я просил, чтоб мне позволили взять Серино с собой, но мне не позволили. Сказали, что, во-первых, с маленьким ребёнком меня не возьмут, а во-вторых, мне нужно будет работать, а не воспитывать детей… Серино остался в приюте, а я приехал сюда. Оказалось, что у господина Джима тоже маленький сынишка… И они с милордом Дитмаром забрали моего Серино из приюта.

— А ничего, что он живёт не с тобой, а у них в доме? — спросил Элихио. — Ведь тебе, наверно, хотелось бы самому воспитывать его, кормить, укладывать спать и так далее?

Йорн улыбнулся.

— Может, и хотелось бы, только тогда мне стало бы некогда работать. Разве я не понимаю, что господин Джим с милордом Дитмаром и так сделали для меня великое добро? Они привезли моего сыночка сюда, и я могу видеться с ним каждый день. А в доме ему лучше, там за ним сам господин Джим приглядывает. Видели, какие у него ручки? Самое то с малютками возиться. А теперь взгляните на мои клешни. — Йорн показал свои большие, сильные, грубоватые рабочие руки. — Разве такими можно управиться с маленьким ребёночком? Нет, в доме ему хорошо. Там он и всегда сытый, и в тепле, и под присмотром. А я могу целый день работать и не беспокоиться, что он проголодался или замёрз, или у него болит животик, или что там ещё у детишек бывает.

— А ты не боишься, что твой сын вырастет и откажется от тебя? — спросил Элихио.

Йорн нахмурился.

— То есть, как это — откажется?

— Ну… Раз господа уже сделали одно добро, забрав твоего малыша из приюта, может статься, что они захотят сделать и ещё одно, — пояснил Элихио. — Поскольку они считаются его опекунами, то они запросто могут дать Серино и воспитание, и образование. И если у него кто-нибудь однажды спросит, кто его родители, не случится ли так, что он назовёт не тебя, а милорда Дитмара и господина Джима?