Мертвый сезон - Андрей Воронин

– А я, как вы, – ничего не знаю. Вдруг Ненашев воскреснет? Сделайте-ка погромче, Федор Филиппович.

Потапчук пожал плечами и включил звук. По другому каналу тоже начались новости, и дикторша – другая, не та, что рассказала им про Ненашева, – с азартом предавала гласности планы главы государства, вознамерившегося в канун Нового года присутствовать на открытии новенького горнолыжного курорта, открывшегося где-то на Урале.

– Любопытно, – досмотрев сюжет до конца, задумчиво произнес Сиверов, – а кому он принадлежит, этот новый курорт?

Некоторое время Федор Филиппович в немом изумлении смотрел на него, а потом сообразил, что Глеб шутит, плюнул и выключил телевизор. Сиверов засмеялся, но на душе у генерала от этой сцены все равно остался какой-то неопределенный осадок.

– А у меня для вас новогодний подарок, – сказал Сиверов.

– Чья-нибудь голова? – мрачно пошутил Федор Филиппович.

– Это в следующий раз. А пока...

Глеб легко встал, вышел в соседнюю комнату и вернулся с каким-то прямоугольным свертком.

– Вот, – сказал он, протягивая сверток генералу. – Разверните. Я не был уверен, что понравится, но решил рискнуть.

В последний раз подозрительно на него покосившись, будто ждал подвоха, Федор Филиппович развернул шуршащую бумагу. В свертке была картина – жемчужно-серый, голубоватый, туманный морской пейзаж. Это было похоже на раннее утро – так, во всяком случае, показалось Федору Филипповичу. Еще ему показалось, что художник писал для души, а не ради денег.

– Недурно, – сказал он. – Хотя я, конечно, не знаток.

– Я тоже, – сказал Глеб, – но лично мне нравится.

Близоруко щурясь, генерал вгляделся в подпись художника.

– Че...

– Чернушкин, – подсказал Глеб. – Степан Степанович.

Это прозвучало как-то странно. Федор Филиппович вскинул голову, чтобы заглянуть Глебу в глаза, но Сиверов уже снова сидел у камина и курил, пуская дым в его закопченное жерло. На фоне пляшущих языков пламени он выглядел просто темным силуэтом без лица, и Федор Филиппович, мысленно махнув на него рукой, снова опустил взгляд на картину – она действительно была недурна. "Дома повешу", – решил Потапчук и, подумав, налил себе еще чашку чая.