Том 18. Лорд Долиш и другие - Пэлем Вудхауз

Теперь играть приготовился Митчел. Он уже поднял клюшку, как вдруг в непосредственной близости от него раздался громкий хруст. Я быстро обернулся на звук. Кэдди Митчела с отсутствующим взглядом вгрызался в огромное яблоко. Не успел я прошептать молитву, как драйвер опустился, и мяч, безобразно отклонившись, ударился о холм и отскочил в овраг.

Стало тихо — так тихо, будто замер весь мир. Митчел выпустил клюшку из рук и обернулся. На него было страшно смотреть.

— Митчел! — воскликнул я. — Друг мой! Опомнитесь! Не горячитесь!

— Нет? Не горячиться? А какой в этом смысл, когда все вокруг только и делают, что уплетают яблоки у меня за спиной? Что тут, вообще, происходит — игра в гольф или увеселительная прогулка для мальчиков из бедных семей? Яблоки! Давай, дружок, скушай еще одно! А то и два. Приятного аппетита. Обо мне не беспокойся. Лопай на здоровье. А может, пообедаешь? Ты ведь наверняка не наелся за завтраком и теперь не прочь заморить червячка, да? Погоди минутку, я сбегаю в бар и принесу тебе бутерброд и бутылку лимонада. Располагайся поудобнее, малыш! Присаживайся. Желаю приятно провести время.

Я лихорадочно листал книгу профессора Стибритта, но подходящая пометка синим карандашом никак не попадалась. Пришлось положиться на удачу.

— Митчел, — позвал я, — послушайте. Сколько досуга выгадывает тот, кто смотрит не на то, что сказал, сделал или подумал ближний, а единственно на то, что сам же делает, чтобы оно было справедливо и праведно.

— Ну и что же я сделал сам? Я отправил мяч на самое дно треклятого оврага, и потрачу не меньше дюжины ударов, чтобы выбраться. Это, что ли, справедливо и праведно? Дайте-ка мне эту книгу.

Он выхватил томик у меня из рук, поглядел на него со смесью любопытства и ненависти, аккуратно положил на землю и несколько раз подпрыгнул на нем. Затем ударил книгу драйвером. Наконец, будто решив, что время полумер прошло, Митчел с разбегу зафутболил злосчастный фолиант в заросли травы.

Он обернулся к Александру, который молча наблюдал за происходящим.

— С меня хватит, — бросил он. — Сдаюсь. Прощайте. Пойду к заливу.

— Хотите искупаться?

— Нет, утопиться.

Легкая улыбка тронула обычно суровое лицо Александра Патерсона. Он дружески похлопал Митчела по плечу.

— Не стоит, друг мой. Надеюсь, вы еще послужите нашей компании в качестве казначея.

Митчел пошатнулся и ухватил меня за руку, чтобы не упасть. Все замерло. Лишь монотонное жужжание пчел, шелест листвы поодаль да чавканье кэдди нарушали тишину.

— Что?! — вскричал Митчел.

— Как вы, наверное, слышали, место казначея вскоре освободится. Оно ваше, если не возражаете.

— То есть… это значит… вы это мне предлагаете, что ли?

— Вы прекрасно меня поняли.

Митчел поперхнулся. Поперхнулся и кэдди. Порой душевные переживания и физические неудобства находят одинаковое выражение.

— Я отлучусь ненадолго, ладно? — прохрипел Митчел. — Надо повидать кое-кого.

Вскоре он скрылся из виду за деревьями. Я обернулся к Александру.

— Помилуйте, я очень рад, конечно, но как же испытание?

Старина Патерсон снова улыбнулся.

— Испытание, — отвечал он, — завершилось совершенно удовлетворительно. Пожалуй, обстоятельства вынудили меня несколько изменить первоначальные правила, однако все прошло как нельзя лучше. Сегодняшний матч дал мне много пищи для размышлений и, тщательно все обдумав, я пришел к выводу, что «Красильням и химчисткам Патерсона» нужен казначей, которого я могу обыграть в гольф. Лучшего кандидата, чем Митчел Холмс, не найти. Подумать только, — в глазах Александра загорелся восторженный огонек, — я могу сделать с этим мальчиком, что захочу, как бы хорошо он ни играл, — стоит лишь немного подержать его в напряжении. Два-три лишних тренировочных свинга, и он уже теряет голову. Такой вот человек мне и нужен на ответственную должность в моей компании.

— А как же Руперт Диксон? — спросил я. Александр поморщился и махнул рукой.

— Ему нельзя доверять. Когда мы играли, у него все валилось из рук, а он знай себе только улыбается. Разве можно доверить такому крупные суммы денег? По-моему, это небезопасно. Он же нечестен. Просто-напросто нечестен, — Александр немного помолчал. — Кроме того, — задумчиво добавил он, — Диксон выигрывал у меня шесть лунок за пять до конца. Кому нужен казначей, который вот так вот разделывает под орех своего начальника?

СЕРДЦЕ ОБАЛДУЯ

Стояло утро, когда вся природа кричит вам «Эй, впереди!» Ветерок нес из долины надежду и радость, шепча о коротких ударах прямо в лунку. Средний газон улыбался зеленой улыбкой голубому небу; а солнце, выглянув из-за деревьев, казалось огромным мячом, брошенным клюшкой невидимого бога, чтобы опуститься в последнюю лунку. В тот день после долгой зимы возобновлялась игра, и у первой подставки собралось довольно много народа. Штаны для гольфа переливались всеми цветами радуги, воздух трепетал от радостных предчувствий.

Однако в веселой толпе было печальное лицо. Принадлежало оно человеку, помахивавшему клюшкой над новым мячом, который тихо лежал на песчаном холмике. Человек этот был неспокоен и измучен. Он смотрел на средний газон, топтался, смотрел снова, колебался, словно Гамлет. Наконец он взял у кэдди клюшку, которую смышленый мальчик держал наготове.

Старейшина, наблюдавший за ним со своего кресла, глубоко вздохнул.

— Бедный Дженкинсон, — произнес он. — Никак не изменится.

— Да, — согласился его собеседник, молодой человек с открытым лицом и гандикапом шесть. — Я случайно знаю, что он всю зиму брал частные уроки.

— Все напрасно, — мудрец покачал головой. — Никто на свете не может ему помочь. Я постоянно советую ему, чтобы он бросил гольф.

— Вы! — вскричал молодой человек. — Мне казалось…

— Понимаю и одобряю ваш ужас, — сказал Старейшина. — Но учтите, это — особый случай. Мыс вами знаем сотни плохих игроков, которые вполне счастливы. Они способны забыть, отключиться. Не таков Дженкинсон. В нем нет беспечности. Счастливым он стал бы только при полном воздержании. Понимаете, он — обалдуй.

— Кто?

— О-бал-дуй, — повторил мудрец. — Одно из тех незадачливых созданий, которые обалдели от самого высокого из видов спорта. Гольф съел их души, лишил их разума. Обалдуй — не такой, как мы с вами. Он туп. Он мрачен. Он не способен к битвам жизни. Например, Дженкинсона ожидало блестящее будущее в области сена и зерна, но гольф так воздействовал на него, что он упускал одну за другой самые лучшие возможности, и более расторопные коммерсанты его обходили. Насколько я понимаю, ему грозит банкротство, и скорое.

— Господи! — воскликнул молодой человек. — Надеюсь, я не стану обалдуем. Неужели нет никаких средств, кроме полного отказа?

Старейшина помолчал.

— Занятно, что вы об этом спросили, — сказал он наконец. — Как раз сегодня утром я вспомнил случай, когда обалдуй победил свою немочь. Конечно, благодаря любви. Чем дальше я живу, тем яснее вижу, что любовь побеждает все.[34] Однако вам бы хотелось, конечно, выслушать историю сначала.

Молодой человек поспешно вскочил, как дичь, внезапно заметившая капкан.

— С удовольствием, — сказал он, — но я потеряю место у подставки.

— Данный обалдуй, — сказал старец, спокойно и крепко держа его за пуговицу, — был примерно ваших лет и звали его Фердинандом Дибблом. Мы были хорошо знакомы. Именно ко мне…

— Может, в другой раз?

— … ко мне он пришел за сочувствием в час испытаний. Не постыжусь заметить, что, когда он выложил душу, в глазах его стояли слезы. Что до меня, сердце истекало кровью.

— Еще бы! Но я…

Старейшина мягко посадил его в кресло.

— Гольф, — сказал он, — великая тайна. Словно капризная богиня…

Молодой человек обмяк и сдался.

— Вы читали «Старого Морехода»?[35] — спросил он.

— Да, очень давно. А при чем тут он?

— Ах, не знаю, — ответил молодой человек, — просто пришло в голову.

— Гольф (повторил Старейшина) — великая тайна. Словно капризная богиня, он исключительно глупо расточает свои дары. Мы постоянно видим, как крепкие, сильные мужчины пасуют перед заморышами, гиганты промышленности — перед младшими клерками. Люди, способные править империей, не могут справиться с маленьким мячом, что великолепно удается законченным кретинам. Странно, но это так. Трудно понять, почему Фердинанд Диббл не мог стать хорошим игроком. У него были сильные руки и верный глаз. Однако играл он ужасно. А как-то, в июне, я понял, что он к тому же обалдуй. Помогла мне в этом беседа на террасе.

Я сидел здесь, думая о том, о сем, и вдруг заметил, что неподалеку, у клуба, Диббл разговаривает с какой-то девушкой. Кто это, я определить не мог, она стояла ко мне спиной. Скажу лишь, что на ней было белое платье. Когда они попрощались, Фердинанд медленно направился в мою сторону. Вид у него был печальный. Днем он проиграл Джимми Фовергилу, и я решил, что дело в этом. Вскоре выяснилось, что прав я лишь отчасти. Он сел рядом со мной и несколько минут мрачно смотрел в долину.